Зачем мчишь хиновские стрелочки ударение (6 видео) | Русский язык. Правила написания

Содержание

Сопоставительный анализ Плача Ярославны и Баллады
Слово о полку Игореве (перевод Д.С. Лихачева) (3 стр.)
ВОПРОСЫ, ВОПРОСЫ…
💥 Видео

Видео:Что такое ударение ?Скачать

Сопоставительный анализ Плача Ярославны и Баллады

Сопоставительный анализ «Плача Ярославны» из «Слова о полку Игореве» и «Баллады Галадриэль» Лоры Бочаровой из рок-оперы «Финрод-зонг» по мотивам произведений Дж. Р. Р. Толкиена.

«Плач Ярославны», ключевое звено в цепи событий, описанных в «Слове о полку Игореве», памятнике древнерусской литературы, и образ скорбящей княгини, образ покинутого народа красной нитью проходит по всей истории русской литературы – бессмертный образ любящей русской женщины.

В «Плаче» покинутая ушедшим на затеянную им же войну и взятым в плен мужем, князем Игорем, княгиня Ярославна ведет односторонний монолог с силами природы. Она не знает, жив ли Игорь, и умоляет матушку-природу помочь ему, первым обращаясь к ветру:

«О ветер, ветрило!
Зачем, господин, веешь ты навстречу?
Зачем мчишь хиновские стрелочки
На своих лёгких крыльицах
На воинов моего милого?
Разве мало тебе было под облаками веять,
Лелея корабли на синем море?
Зачем, господин, моё веселье
По ковылю ты развеял?» [4]

На втором месте в число заступников русской земли княгиня ставит Днепр, реку, на которой стоит мать городов русских Киев:

«О Днепр Словутич!
Ты пробил каменные горы
Сквозь землю Половецкую.
Ты лелеял на себе Святославовы насады
До стана Кобякова.
Прилелей же, господин, моего милого ко мне,
Чтобы не слала я к нему слёз на море рано». [4]

И последнее обращение княгини, конечно же, к Солнцу:

«Светлое и трижды светлое солнце!
Всем ты тепло и прекрасно:
Зачем, владыко, простёрло ты горячие свои лучи
На воинов моего лады?
В поле безводном жаждою им луки скрутило,
Горем им колчаны заткнуло?» [4]

Если ветер она обвиняет в своих печалях, раз за разом вопрошая его: «Зачем?» — то отношение Ярославны к Днепру диаметрально противоположно: она воздает великой реке хвалы, ласковыми речами надеясь уговорить покровителя поспособствовать благополучному возвращению князя домой. Солнце Ярославна называет владыкой и начинает также с хвалы, ее требовательные вопросы к исконному солярному божеству уже не столь обвиняющие, как обращенные к жестоким степным ветрам. Знаково, что именно к солнцу обращается княгиня в последний, третий – магическое число – раз, ибо сразу после следует наполненная надеждой и светом строфа, словно путь князю озаряют вызванные и пробужденные Ярославной к жизни боги:

«Прыснуло море в полуночи,
Идут смерчи тучами.
Игорю-князю Бог путь указывает
Из земли Половецкой
В землю Русскую,
К отчему золотому столу.» [4]

«Баллада Галадриэль» является вступительной песней к написанной по мотивам «Лэ о Лейтиан» Дж. Р. Р. Толкиена рок-опере «Финрод-Зонг». «Это история о верности, долге, бессмертии и смертной любви», говорится в либретто [2]. В основе сюжета – любовь смертного человека и бессмертной эльфийской принцессы и благородная смерть эльфийского правителя, Финрода Фелагунда, пожертвовавшего своею жизнью, чтобы спасти жизнь человека и исполнить данное слово. Галадриэль – тоже эльфийская правительница и сестра Финрода.

Имеет место быть кольцевая композиция сюжета: в открывающей песне Галадриэль оплакивает погибшего брата, ведя с ним воображаемый диалог, пытаясь понять, что стало причиной его гибели. Далее, в основной части, идет подробное описание событий, что привели к такому печальному финалу. И в конце, в завершающей теме, Галадриэль, не являвшаяся участником основного сюжета, вновь выходит на первый план, подводя своеобразный итог в финальной композиции рок-оперы. Таким образом, Галадриэль выступает связующим звеном, персонажем «извне», зрителем, дающим оценку всей истории, вносящим в нее свою мораль и упорядоченность.
Ту же роль в «Слове о полку Игореве» играет и «Плач Ярославны».

Вся баллада построена на одних только обращениях от лица Галадриэль, без каких-либо отступлений. Галадриэль обращается не сколько к силам природы, что чуждо мифологической христианизированной системе Толкиена, сколько к абстрактным понятиям, таким, как память, слава, верность, гибель и т.д. И все же начинает она свою балладу со знакомого русскому читателю со времен «Плача» вопроса:

«Ты скажи мне, вереск, скажи,
Зелен ли твой летний наряд?
Легок ли цветущий твой плат,
Под которым спит мой брат,
мой любимый брат,
все простивший брат?» [2]

В «Плаче» Ярославна, обращаясь к ветру, упоминает степной ковыль, Галадриэль же напрямую задает вопрос возможному немому свидетелю гибели Финрода – вереску, травам, имеющим сакральное значение. На языке цветов вереск (эрика) означает одиночество, которое видит перед собой Галадриэль, вспоминая погибшего брата.
Еще одним представителем природного начала, близким по значению к Днепру Ярославны, является берег:

«Ты скажи мне, берег, скажи,
Как мы отреклись от Даров,
Как мы потеряли наш кров.
И под горечью утрат
шел вперед мой брат, мой любимый брат.» [2]

Здесь Галадриэль уже не задает вопрос как таковой, она рассуждает вслух на темы, подробно описанные у Толкиена: для того, чтобы понять, о чем говорится в этой части баллады, нужно знать историю жизни Галадриэль и Финрода и эльфов вообще. Они покинули родной берег, страну без гибели и страданий, чтобы вернуть похищенные силами зла светоносные Камни, отправившись в земли смертных много лет назад, за что были прокляты и покинуты высшими силами.

Жанр «плача» ассоциируется с некоей мелодичностью, как и народные причитания. Плач художественный — это не просто стихи, это уже песня. Плачи всегда исполняются в голос, нараспев, в этом их функция и основное предназначение. В этом сохраняет традицию и «Баллада Галадриэль», пусть и названная не плачем за неимением этого жанра в современной литературе, более того, «Баллада», предназначенная для музыкального исполнения с самого начала, даже более верна традиции, нежели «Плач», вероятно, тоже исполнявшийся певцами-«витиями», как описанный в «Слове» Боян.

Кроме того, плачи обычно сохраняют функцию восхваления тех, к кому они обращены: образы Игоря и Финрода идеализированы, наполнены общечеловеческими ценностями, они выступают и в качестве справедливых и мудрых правителей, и в более бытовом, семейном смысле, как мужья и братья.

Все же мы видим, что Галадриэль – более современный нам, более решительный, волевой образ, нежели княгиня Ярославна. Галадриэль покинула Родину вместе с братом, наравне с ним ведя народ в неизведанные земли, наравне она правит с мужем, будучи не просто королевой — магической защитницей, покровительницей жизни на подвластной ей земле. Поэтому она обращается за ответом скорее не с обидой и печальным вопросом, а с неким требованием ответа, сознавая однако, что ответ не будет получен.

Ярославна – жена князя Игоря, отправившегося в поход на половцев. Узнав о пленении мужа, она обращается к природе по-язычески, в отчаянии позабыв христианскую веру, обвиняет в малодушии не солнце и ветер, а языческих богов-покровителей, пеняя им то, что они покинули ее мужа, когда ему так нужна была их помощь, — помощь не от абстрактных явлений, но божественная, покровительство свыше. Однако «Плач Ярославны» лишен страстности, это не романс возлюбленной, подчеркивает филолог Сергей Аверинцев, как бы не пытались представить его исследователи разных эпох [1], что роднит «Плач» с «Балладой»: хоть в «Плаче» показана скорбь жены по мужу, а в «Балладе» — сестры по брату, в этом они равны. Эмоциональность, подъем, сила произведений показывают: героиня не желает оставаться в стороне. Княгиня решительно восклицает:

«Полечу кукушкою по Дунаю,
Омочу шелковый рукав в Каяле-реке,
Утру князю кровавые его раны
На могучем его теле». [4]

И тем не менее, Ярославна бессильна, о чем прямо говорится в ее плаче, в своей скорби она может лишь пожелать мужу удачи в бою за жизнь, вымолить у богов, у Днепра, у русской земли еще один шанс для поверженного, разбитого князя. Читатель может только догадываться, каково было участие княгини в подготовке похода, была ли она против кровопролитной войны (учитывая, что автор вложил в уста Ярославны свои слова, это вполне возможно, но вряд ли молодая княгиня могла повлиять на своего гордого и воинственного мужа). В образе Ярославны собраны традиционные образы русской женщины, земли, образ народа, образ матери, сестры и жены, всех покинутых, осиротевших на бесконечных княжеских войнах, всех пострадавших от произвола феодалов-князей, и собраны не зря: автору видится, что только вместе, общими усилиями, можно сплотить и объединить Русь, можно избежать ошибок прошлого, устремляясь вперед.

Галадриэль в «Балладе» и в рок-опере в общем показана фигурой статичной, она не участвует в действии, ее нет ни на поле боя, ни на мирных празднествах. И тем не менее, благодаря задающей ритм открывающей теме – ее «Балладе», – она незримо присутствует в каждой сцене, где есть ее брат, она тоскует вместе с ним по потерянному, она умирает вместе с ним за его идеалы и любовь. Среди присутствующих на сцене во время ее выступления лишь она одна осталась в живых, но не за заслуги или храбрость, а лишь потому, что невольно осталась в стороне. И вместе с тем, Галадриэль находит свой путь, обращаясь к Финроду в «Балладе»:

«Брат, я все-таки пойду вперед.
У нас надежды нет, но там, вдали, горит восход.» [2]

Путь этот видится скорбящей единственно верным, так как ведет ее к потерянному брату, о чем она говорит уже в последних строчках припева:

«Смотри, мой брат, смотри, покоя сердцу не найти.
Одна душа у нас — но как же разнятся пути!
Но там, в конце разлук, в краю без горя и невзгод,
Над встречей наших рук зажжется золотой восход.»[2]

Нацеленность на светлое будущее, назидание потомкам вложены в уста Галадриэль так же, как и Ярославны: «Плач» призывает к устранению ошибок прошлого с опорой на уроки прошлых лет, подводит итог описанным автором ранее войнам и потерям, а Галадриэль в своей финальной песне благословляет тех, кто придет после, Эру Людей, сменивших в Средиземьи Первородных эльфов, со смирением принимая угасание своего рода – за что и погиб Финрод.

В «Балладе» Галадриэль дает оценку личности брата, Ярославна в «Плаче» высказывает печаль по неузнанному еще в Игоре. «Баллада Галадриэль» воспевает прошлое, «Плач Ярославны» желает сделать будущее лучше.

Как отмечает И.С. Грачева, подобные сюжеты мы встречаем в литературе разных эпох (это и Андромаха в античной «Илиаде» Гомера, Татьяна в «Евгении Онегине» Пушкина, Катерина, некрасовские женщины, «Ярославна» Марины Цветаевой и мн. др.), что позволяет убедиться в актуальности образов и их дальнейших перспективах [3].

Видео:Перевод Лихачева.Слово о полку Игореве.Плач Ярославны. 9 класс .На Дунае Ярославнин голос слышитсяСкачать

Слово о полку Игореве (перевод Д.С. Лихачева) (3 стр.)

из храброго тела

через золотое ожерелье.

трубы трубят городенские!

Ярослава все внуки и Всеслава!

Уже склоните стяги свои,

вложите в ножны мечи свои повреждённые,

ибо лишились мы славы дедов.

начали вы наводить поганых

на землю Русскую,

на достояние Всеслава.

Из-за усобиц ведь пошло насилие

от земли Половецкой!

На седьмом веке Трояна

кинул Всеслав жребий

о девице ему милой.

Хитростью оперся на коней

и скакнул к городу Киеву,

и коснулся древком

золотого престола киевского.

Отскочил от них лютым зверем

в полночь из Белгорода,

объятый синей мглой, добыл удачу:

в три попытки отворил ворота Новгорода,

расшиб славу Ярославу,

до Немиги с Дудуток.

А Немиге снопы стелют из голов,

молотят цепами булатными,

на току жизнь кладут,

веют душу от тела.

Немиги кровавые берега

не добром были засеяны,

засеяны костьми русских сынов.

Всеслав-князь людям суд правил,

князьям города рядил,

а сам ночью волком рыскал:

из Киева до петухов дорыскивал до Тмуторокани,

великому Хорсу волком путь перерыскивал.

Ему в Полоцке позвонили к заутрене рано

у святой Софии в колокола,

а он в Киеве звон тот слышал.

Хоть и вещая душа была у него в храбром теле,

но часто от бед страдал.

ещё давно припевку, разумный, сказал:

ни птице умелой

суда божьего не миновать!»

О, стонать Русской земле,

первые времена и первых князей!

Того старого Владимира

нельзя было пригвоздить горам киевским;

а ныне встали стяги Рюриковы,

а другие — Давыдовы,

но врозь их знамёна развеваются.

На Дунае Ярославнин голос слышится,

кукушкою безвестною рано кукует:

«Полечу, говорит, — кукушкою по Дунаю,

омочу шелковый рукав в Каяле-реке,

утру князю кровавые его раны

на могучем его теле».

Ярославна рано плачет

в Путивле на забрале, приговаривая:

«О ветер, ветрило!

Зачем, господин, веешь ты навстречу?

Зачем мчишь хиновские стрелочки

на своих легких крыльицах

на воинов моего милого?

Разве мало тебе бы под облаками веять,

лелея корабли на синем море?

Зачем, господин, мое веселье по ковылю развеял?»

Ярославна рано плачет

в Путивле-городе на забрале, приговаривая:

«О Днепр Словутич!

Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую.

Ты лелеял на себе Святославовы насады

до стана Кобякова.

Прилелей же, господин, моего милого ко мне,

чтобы не слала я к нему слез

Ярославна рано плачет

в Путивле на забрале, приговаривая:

«Светлое и трижды светлое солнце!

Всем ты тепло и прекрасно:

зачем, владыко, простерло ты горячие свои лучи

на воинов моего лады?

В поле безводном жаждою им луки скрутило,

горем им колчаны заткнуло?»

Прыснуло море в полуночи;

идут смерчи тучами.

Игорю князю бог путь указывает

из земли Половецкой

в землю Русскую, к отчему золотому столу.

Погасли вечером зори.

Игорь мыслью поля мерит

от великого Дону до малого Донца.

Коня в полночь Овлур свистнул за рекою;

велит князю разуметь: не быть Игорю в плену.

вежи половецкие задвигались.

А Игорь князь поскакал

горностаем к тростнику

и белым гоголем на воду.

Вскочил на борзого коня

и соскочил с него серым волком.

И побежал к излучине Донца,

и полетел соколом под облаками,

избивая гусей и лебедей

Когда Игорь соколом полетел,

тогда Овлур волком побежал,

стряхивая собою студеную росу:

Оба ведь надорвали своих борзых коней.

Немало тебе величия, а Кончаку нелюбия,

а Русской земле веселия!»

«О Донец! Немало тебе величия,

лелеявшему князя на волнах,

стлавшему ему зеленую траву

на своих серебряных берегах,

одевавшему его теплыми туманами

под сенью зеленого дерева;

ты стерег его гоголем на воде,

чайками на струях,

чернядями на ветрах».

Не такова-то, говорит он, река Стугна:

скудную струю имея,

поглотив чужие ручьи и потоки,

расширенная к устью,

юношу князя Ростислава заключила.

На темном берегу Днепра

плачет мать Ростислава

по юноше князе Ростиславе.

Уныли цветы от жалости,

и дерево с тоской земле приклонились.

То не сороки застрекотали —

по следу Игоря едут Гзак с Кончаком.

Тогда вороны не граяли,

сороки не стрекотали,

только полозы ползали.

Дятлы стуком путь кажут к реке,

да соловьи веселыми песнями

Говорит Гзак Кончаку:

«Если сокол к гнезду летит,

своими золочеными стрелами».

Говорит Кончак Гзаку:

«Если сокол к гнезду летит,

То опутаем мы соколенка

И сказал Гзак Кончаку:

«Коли опутаем его красною девицей,

не будет у нас ни соколенка, ни красной девицы,

Видео:15 слов со странным ударением. Игра "Ударник" [IrishU]Скачать

ВОПРОСЫ, ВОПРОСЫ…

В конце XIV века, очевидно непосредственно по результатам Куликовской битвы, брянским боярином, впоследствии рязанским священником, Софонием Рязанцем, было написано «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его князе Владимире Андреевиче…», в литературном и историческом обиходе именуемое «Задон-щиной».

Читать «Задонщину» следует каждому русскому человеку.

Читать ее следует внимательно…

Начинается «Задонщина» (в переводе Л. А. Дмитриева) следующим образом:

«Князь великий Дмитрий Иванович со своим братом, князем Владимиром Андреевичем, и со своими воеводами был на пиру у Микулы Васильевича, и сказал он:

«Пришла к нам весть, братья, что царь Мамай стоит у быстрого Дона, пришел он на Русь и хочет идти на нас в Залесскую землю».

Итак. Мамай стоит у Дона и на Русь он уже пришел. Куда же Мамай намеревается идти сейчас? В «Залесскую землю».

Читатель может возмутиться, дескать, зачем автор повторяет два раза, у читателя высшее образование и он знает, что в XIII веке татары покорили Русь. Признаю и извиняюсь. Да, так и есть, читатель вовсе не глуп и ему не надо повторять несколько раз. Здесь дело в другом.

Автор — человек настырный и надоедливый. Он хочет, чтобы читатель не только прочитал и понял, но еще и уяснил.

Так вот. Мамай стоит войском на Руси, а идти походом он собирается в Залесскую землю, т. е. в Московию. Русь это Киевская земля, весьма небольшая область, кстати сказать. И людей там проживало немного. Откуда это известно?

Первая перепись населения была проведена татарами в Киевской земле, в Подолии, возможно, в Переяславской и Черниговской землях, в 1245 г. В 1258–1259 гг. перепись производилась в Великом княжестве Владимирском и в Новгородской земле, в 1260 г. — в Галиче и Волыни. В 1274–1275 гг. были переписаны восточные княжества, а также Смоленск. После этого никаких исчислений более не проводилось и татары использовали при налогообложении и мобилизации рекрутов старые данные, (см.: Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Аграф, 2001; http://www.kulichki.com).

Каковы были результаты?

Владимиро-Суздальское княжество (будущая Московия) — 3 млн. человек.

Киевская земля — 200 тыс. человек.

Нижегородское и Тверское княжества составляли по 1 млн. человек каждое, по татарскому мобилизационному плану.

Известное дело, разорили татары Киев, вот все киевляне и прибежали к московитам на жительство. Однако здесь дело сложнее. Татары лишь закончили процесс, начатый еще Андреем Боголюбским. Кроме того, каких-либо данных о столь мощных миграционных потоках нет и никто не может точно утверждать, что, к примеру, в IX веке Киевская земля была гораздо многолюднее славянского северо-востока. Здесь у нас в истории, не побоюсь это заявить, очень темное пятно.

Откуда есть пошла земля Русская, мы знаем неплохо, а вот откуда есть пошла земля Залесская, представляем крайне смутно. Как полагает историческая наука, колонизировали ее славяне в середине XII века. Такова общепринятая точка зрения (см.: В. О. Ключевский. Курс русской истории; http://www.magister.msk.ru) и с тех пор, насколько мне известно, она не поменялась. Сам В. О. Ключевский допускал некоторую, более раннюю, миграцию со стороны Новгорода, но мнения, что на здешних землях славяне селились издревле, испокон веку или, по меньшей мере, с начала I тысячелетия и в большом количестве, историческая наука широко не высказывала.

Тем не менее дело не в этом. Русью в XIII–XIV веках называлась Киевская земля. Будущая Великороссия, как следует полагать из текста «Задонщины», называлась «Залесской Ордой».

«И молвили ему фряги: «Что же это ты, поганый Мамай, заришься на Русскую землю? Ведь побила теперь тебя орда Залесская».

Однако, каков же будет в данном случае вопрос?

А вопрос будет следующий. Можно ли с уверенностью сказать, что история Залесской земли (Московии, Великороссии) проистекает из истории Руси, т. е. Киевского княжества? Нельзя ли предположить, что история Залесья является самостоятельной и гораздо более древней, нежели это принято считать?

Но при чем тут вышеприведенные сведения?

А вот пусть читатель сам посмотрит, что не позднее 1259 года население Владимиро-Суздальского княжества в пятнадцать (!) раз превышает население Киевского княжества, и попробует ответить, каким это образом, за сто лет на северо-восток перебежала такая масса народа, да так, что никто этого и не заметил и ни в одной летописи нет никакого упоминания о такой массовой миграции.

Более того, к середине XII века стали только-только налаживаться прямые пути сообщения между Киевом и Суздалью:

«…около половины XII в. начинает понемногу прокладываться и прямоезжая дорога из Киева на отдаленный суздальский Север. Владимир Мономах, неутомимый ездок, на своем веку изъездивший Русскую землю вдоль и поперек, говорит в Поучении детям с некоторым оттенком похвальбы, что один раз он проехал из Киева в Ростов «сквозь вятичей» (В. О. Ключевский. Курс русской истории; http://www.magister.msk.ru).

«Задонщина» сообщает: «И после того посмотрим на земли восточные — удел сына Ноева Сима, от которого пошли хинове — поганые татары, басурманы».

Кто такие «хинове»?

Термин «Хин» (Син, Чин) есть одна из транскрипций названия династии и государства Цинь (Chin) в древнем Китае, 221–207 до н. э., о которой Л. Н. Гумилев («История народа хунну»; http://www.kulichki.com) пишет: «…по-видимому, через юэчжей в Иране и Индии узнали о существовании китайского государства на востоке, которое с тех пор до наших дней именуется у индийцев и иранцев «Чин» или «Мачин» (Великое Цинь)».

Но это в Иране и Индии, а когда же узнали в русских землях?

И еще одно. Назвать Мамая и его татар китайцами означает открыть новую страницу в истории России. На это, лично я, решиться не смогу.

Между тем, под именованием «Хин» может подразумеваться и чжурчжэньская империя Цзинь («Золотая империя»), располагавшаяся в XII–XIII вв. на территории северо-востока современного Китая. Собственно китайцы — это хань, и их государством в ту пору была Южная Сун. Династия маньчжуров, потомков чжурчжэней, именовалась Цин, но она правила в Китае в период 1644–1911 гг., что существенно позже 1380 года.

Т.е. «хиновин» это чжурчжэнь. Но не китаец точно. И не могол. Почему? Государство моголов именовалось «да Мэнгу» («Серебряная империя»). О том писали современники событий Пэн Да-я и Сюй Тин: «Государство черных татар (т. е. северного шаньюя) называется Великой Монголией (да Мэнгу. — Примеч. перев.). В пустыне имеется гора Мэнгушань, а в татарском языке серебро называется мэнгу. Чжурчжэни называли свое государство «Великой золотой династией», а потому и татары называют свое государство «Великой серебряной династией» (пер. Линь Кюн-и и Н. Ц. Мункуева, текст воспроизведен по изданию: «Краткие сведения о черных татарах» Пэн Да-я и Сюй Тина// Проблемы востоковедения. № 5, 1960).

Может, ошибается «Задонщина»? Случайно слово вылетело?

Да нет… Много раз повторяется:

«Вот уже заскрипели телеги меж Доном и Днепром, идут хинове на Русскую землю!»

«И ударили копья каленые о доспехи татарские, загремели мечи булатные о шлемы хиновские на поле Куликовом на речке Непрядве».

«Это сверкали доспехи золоченые, а гремели князья русские мечами булатными о шлемы хиновские».

Главное, что никаких монголов или же моголов не упоминается вовсе. Между тем В. Н. Татищев в свое время писал в «Истории Российской»: «Русские историки хотя их (моголов. — К.П.) татарами именуют, но они сами оного не употребляли, а именовались монгу и монгалы, как в грамотах ханов их и князей указано. До сих пор, как выше сказал, кроме европейских, сами татарами не зовутся. Что же крымские, астраханские и пр. татарами зовутся, то они, слыша от европейцев оное и не зная значения названия, не за поносное приемлют» (В. Н. Татищев, История Российская, М.-Л., 1964).

Почему Софоний Рязанец называет татар «татарами» понятно, непонятно при этом, почему он называет их «хиновинами». Про Мамая он прямо пишет — «хиновин»: «Стреляй, князь великий, по всем землям рази, князь великий, со своей храброй дружиной поганого Мамая-хиновина за землю Русскую, за веру христианскую».

Л. Н. Гумилев в книге «Древняя Русь и Великая степь» делает предположение, что в войске Батыя находилось осадно-штурмовое подразделение чжурчжэней, однако то было в 1237 году, а здесь мы имеем конец XIV века. Следовательно приток чжурчжэней в русские земли или не прекращался добрую сотню лет, или чжурчжэни пришли куда более многочисленным отрядом, да так, что несколько размножились и Мамай был из их числа.

Итак. Второй вопрос можно сформулировать следующим образом: кто эти чжурчжэни (или хинове) и как они оказались на Руси в таком количестве, да еще в конце XIV века?

И снова про «хиновинов». Если бы речь шла только о Мамае и его татарах! В этом случае появление хиновинов объяснить было бы достаточно просто. Злые халха-монгольские завоеватели разгромили государство Цзинь, мобилизовали чжурчжэней в свою победоносную армию и, в соответствии с установками российской исторической науки, гнали их кнутами в битву вплоть до Руси. Конечно же, кому-то из мобилизованных удалось выжить, нарожать детей, передать им гордое имя «хиновина». Затем потомки первочжурчжэней захватили власть в Мамаевом воинстве и двинулись на Залесскую орду приводить в чувство не в меру распоясавшихся московитов. Здесь все понятно.

Непонятно, что делают «хиновины» в Половецкой степи в 1185 году.

До прихода ужасных татаро-монгольских завоевателей 38 лет. Это если считать «приходом» битву на Калке. Если же считать 1237 год, то — 52 года.

«Слово о полку Игореве» сообщает:

два солнца померкоста,

оба багряная стлъпа погасоста

и съ ними молодая месяца,

Олегъ и Святъславъ,

тъмою ся поволокоста

и въ море погрузиста,

и великое буйство подаста хинови.

На реце на Каяле тьма светъ покрыла

по Руской земли прострошася половци,

Перевод Д. С. Лихачева:

два солнца померкли,

оба багряные столба погасли,

и с ними два молодых месяца —

Олег и Святослав —

и в море погрузились,

и великую смелость возбудили в хиновах.

Храбрая мысль носить вашъ умъ на дело.

Высоко плаваеши надело въ буести,

яко соколъ, на ветрехъ ширяяся,

хотя птицю въ буйстве одолети.

Суть бо у ваю железный папорбци

подъ шеломы латиньскыми.

Теми тресну земля,

Хинова, Литва, Ятвязи, Деремела,

и половци сулици своя повръгоша,

а главы своя подклониша

подъ тыи мечи харалужныи.

Перевод Д. С. Лихачева:

Храбрая мысль влечет ваш ум на подвиг.

Высоко взмываешь на подвиг в отваге,

точно сокол на ветрах паря,

стремясь птицу храбро одолеть.

Есть ведь у вас железные подвязи

под шлемами латинскими.

От них дрогнула земля,

и многие страны —

Хинова, Литва, Ятвяги, Деремела,

и половцы копья свои повергли,

а головы свои подклонили

под те мечи булатные.

Хиновины не половцы. Это совершенно точно видно из перечисления покоренных областей. Между тем, если под словом «Хинова» понимать чжурчжэньское государство Цзинь (а о каком государстве в 1185 году может еще идти речь?) или в общем случае территорию северо-востока современного Китая, то, из «Слова о полку Игореве», следует признать, что до 1185 года эта территория была уже под контролем славян.

въ Путивле на забрале, аркучи:

«О ветре, ветрило!

Чему, господине, насильно вееши?

Чему мычеши хиновьскыя стрелкы

на своею нетрудною крилцю

на моея лады вой?

Мало ли ти бяшетъ горе подъ облакы веяти,

лелеючи корабли на сине море?

Чему, господине, мое веселие

Перевод Д. С. Лихачева:

в Путивле на забрале, приговаривая:

«О ветер, ветрило!

Зачем, господин, веешь ты навстречу!

Зачем мчишь хиновские стрелочки

на своих легких крыльицах

на воинов моего милого? Разве мало тебе было высоко под облаками веять,

лелея корабли на синем море?

Зачем, господин, мое веселье

по ковылю ты развеял?»

Я не зря привел три отрывка текста, с переводом и в оригинале. Читатель может убедиться воочию — никакой ошибки нет. Слово «хинови», «Хинова» и «хиновские» вовсе не есть ошибка переписчика или некие «видения» автора «Слова о полку». Это факт, который требует своего объяснения.

Таким образом, следует сформулировать третий вопрос — имело ли место быть в древние времена завоевание славянами территорий на которых в настоящее время располагаются Приморский край, часть Хабаровского края, Амурская область и ЕАО, а также территорий на которых в настоящее время находятся северо-восточные провинции Китая, в том числе и Хэбэй с городом Пекином?

Однако это еще далеко не все вопросы…

Читатель много наслышан о реформаторской деятельности Петра I. О том, как сей великий государственный муж «прорубил окно в Европу», заставил бояр сбрить бороды, пристрастил их пить по утрам кофий и т. д. Т. е. наставил Россию на путь прогресса. Имеется в виду, естественно, западный вариант «прогресса». Столь же великий русский поэт A. C. Пушкин написал в свое время поэму «Полтава», в которой есть упоминание о «птенцах гнезда Петрова».

Как известно в «гнезде Петровом» находилось довольно большое количество немцев. Так вот, среди этих немцев находился и некий «Иоганн-Вернер Паус или Паузе (Pause), уроженец Тюрингии (род. в 1670 г.), немецкий ученый, магистр философии Иенского университета, выехал в 1701 г. в Россию. Сначала был воспитателем детей лейб-медика Л. Блюментроста, с 1704 г. — учителем в московской гимназии Э. Глюка, а после смерти последнего — некоторое время директором этой гимназии, затем преподавал географию и историю царевичу Алексею (уж не норманнскую ли теорию он ему преподавал? — К.П.), попутно занимаясь переводами по указанию Петра I, с конца 1724 г. и до своей смерти (в 1735 г.) — переводчик в Академии наук. Изучал русский язык, литературу, фольклор, историю, занимался географией, русской хронологией. Современники считали его знатоком русского и церковнославянского языков. Переводил Паус самые разнообразные сочинения как светского, так и церковного характера, составлял словари и руководства для изучения русского и немецкого языков. Изучал, переводил и комментировал Радзивилловскую летопись (в петровской копии); ему были известны Никаноровская летопись, Синопсис. Он предполагал перевести на немецкий язык Соборное уложение 1649 г.» (А. Д. Горский «К вопросу об обороне Москвы в 1238 г.»).

Следует отметить особо, г-н Паузе в истории российской зело был сведущ, а русским языком владел получше, чем иные урожденные московиты. Особенно умиляет и располагает к г-ну Паузе отличное знание им церковнославянского языка. В общем, немец был крепким профессионалом.

Каковы же были профессиональные интересы Паузе? Не знаю, как воспримет это читатель, а лично меня очень заинтриговала одна деталь. Паузе серьезно работал над одним из любопытнейших моментов русской истории, а именно над событиями 1237–1238 гг. Да-да, именно «нашествие Батыя» очень интересовало ученого из Тюрингии.

Как известно, русские летописи немного говорили о взятии Москвы татарами в 1238 году. Самый пространный рассказ содержится в Лаврентьевской летописи и написано там следующее: «Тое же зимы взяша Москву татарове, и воеводу убиша Филипа Нянка за правоверную хрестьянскую веру, а князя Володимера яша руками, сына Юрьева, а люди избиша от старьца и до сущаго младенца; а град, и церкви святыя огаеви предаша, и манастыри вси и села пожгоша, и много именья въземше отьидоша» (ПСРЛ, т. I. М., 1962, стб. 460–461).

Типографская летопись, а это летописный свод, составленный на основе многих списков, сообщает еще меньше: «А Батый иде к Москве и взя Москву, и воеводу оубиша Татарове, Филипа Нянка, а князя Володимера, сына Юрьева, руками яша» (Типографская летопись, Полное собрание русских летописей, T. XXIV. М.: языки русской культуры, 2000).

Все. Более ничего.

О достоверности записей от 1237–1238 гг. в той же Лаврентьевской летописи читатель может посмотреть некоторые исследования, а именно — Прохоров Г. М. Кодикологический анализ Лаврентьевской летописи // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1972, с. 77–104; Он же. Повесть о Батыевом нашествии в Лаврентьевской летописи // ТОДРЛ, т. XXVIII: Л.: 1974, с. 77–98).

Скажу прямо. Освещение «Батыева нашествия» очень сомнительно.

А тут, представьте себе, находятся прелюбопытные детали: «…большой интерес представляет известие, сохраненное одной из записей на листах, вклеенных в рукописный сборник, основную часть которого составляет текст Никаноровской летописи… В печатном описании рукопись обозначена как «Летописец Никаноровский, с прибавлениями — 16.17.1», а интересующие нас тексты (на л. 20–23 сборника) названы «летописными известиями 1225, 1226 и 1237 гг.», и уточнено, что они «писаны маг Паусом» (Описание Рукописного отделения Библиотеки Академии наук СССР, I. Рукописи, т. 3, вып. 1 (VI. История). Л., 1930, с. 98; см. также: Описание Рукописного отдела Библиотеки Академии наук СССР, т. 3, вып. 1. М.-Л., 1959, с. 342–43. Этот летописец был куплен Паусом в 1705 г. и попал в Библиотеку Академии наук после его смерти — прим. к статье.) Эти записи опубликованы в т. 27 ПСРЛ в Приложении II, но до сих пор не были проанализированы» (А. Д. Горский. К вопросу об обороне Москвы в 1238 г.; http://annals.xlegio.ru/rus/mosk1238.htm).

Что же содержится в этих записях г-на Паузе?

«Листы 20–21 сборника 16.17.1 занимает записанный под 1225 (6733) и 1226 (6734) гг. рассказ о первом появлении монголо-татарских войск Чингисхана, их нападении на половецкую землю и битве на Калке. Текст этот по содержанию в общем не противоречит известным по другим летописям рассказам о битве на Калке…

Следующая запись — на л. 21 об.-23 (начало ее: «Разорение Батыево. В лето 6745») — содержит три последовательных рассказа: о разорении Рязани Батыем, о «сече» под Коломной и об обороне Москвы…» (А. Д. Горский «К вопросу об обороне Москвы в 1238 г.»).

И что же пишет Паузе «об обороне Москвы»?

«Татарове приидоша оттуды под град Москву и нача в него бити непрестанно. Воевода же Филипъ Нянскинъ всяде на конь свои и все воинство его с нимъ, и тако прекрепи лице свое знаменьем крестным, оттвориша у града Москвы врата и воскрича вси единогласно на Татаръ. Татарове же, мняще велику силу, убояшася, нача бежати и много у них побито. Царь же Батый паче того с великою силою наступи на воеводу и жива его взяша, разсече его по частемь и расбросаша по полю, град же Москву созже и весь до конца разорил, людей же всехъ и до младенецъ посекоша» (ПСРЛ, т. 27, с. 158.)

Прямо зверство какое-то. Разрубил по частям и по полю раскидал. Всех младенцев поубивал, весь город сжег, а потом разорил. Или наоборот? Разорил, а потом сжег?

Действительно, известие резко отличается от «обычных» летописных сведений.

Так почему историки не хотят пользоваться записями г-на Паузе?

Возможно, не все еще дочитали ПСРЛ до 27-го тома. Такое тоже бывает.

Возможно, не хотят рисковать своей научной репутацией. Но… Как же так, разве г-н Паузе не величайший авторитет в исторической науке?

Г-н Паузе, может быть, и величайший авторитет в исторической науке, да вот только никто не даст гарантии, что вышеприведенные слова об обороне Москвы не он сам сочинил. Столь же высокочтимый мэтр В. Н. Татищев частенько упоминает некую Иоакимовскую летопись, но несмотря на весь его авторитет историки как-то не горят желанием принимать известия об этой летописи на вооружение. Цитировать самого В. Н. Татищева это они пожалуйста, а вот остальное… увольте.

Может быть, г-н Паузе где-то и списал этот отрывок из сценария фильма ужасов об обороне Москвы, а вот если он его сам и придумал? Здесь сразу же возникает бездна вопросов. А зачем придумал? Почему интересовался именно битвой на Калке? Зачем вообще интересовался «Батыевым нашествием», и если даже делал выписки, то зачем делал?

А сейчас представьте себе, если все записи, в дошедших до нас списках русских летописей (а их не так уж и много) о битве на Калке и о событиях 1237–1238 гг. есть плод литературной фантазии г-на Паузе? Т. е. не в меру разыгравшееся готическое воображение о казнях в стиле «les Tartars» слегка сократили для придания тексту большей правдоподобности, а общий сюжет оставили без изменений?

Между тем А. Д. Горский в своей статье «К вопросу об. обороне Москвы в 1238 г.» особо подчеркивает и не один раз, что г-н Паузе не сам это все сочинил, вовсе не сам, что откуда-то он все это выписал, что ученый немец честный человек и ему надо верить, обязательно верить.

«Важно подчеркнуть, что такой знаток летописных текстов, как А. А. Шахматов, воспринял эти записи именно как выписки из летописей…»

«Допустить же, что Паус, которому было не чуждо свойственное части немецких ученых, находившихся на службе в Петербургской академии, пренебрежительное отношение к русским, «сочинил» известие, столь ярко показывающее героизм защитников Москвы, невозможно». И т. д.

Почему же это невозможно?

Еще как возможно!

Вся трагикомедия этого дела заключается в одном, очень интересном свидетельстве. Дело в том, что рассказ о битве на Калке, о которой также писал Паузе, по той же Типографской летописи начинается следующим образом:

«В лето 6731, по грехомь нашимь, приидоша языци незнаемии, при великомь князи Киевскомь Мстиславе Романовиче, внуце Ростиславле Мстиславича, приидоша бо неслыхании безбожнии Моавитяне, рекомии Татарове, ихже добре ясно никтоже съвесть, кто суть и откоудоу приидоша и что языкъ ихъ и которого племене соуть и что вера ихъ».

Т.е. никто не знает, что это за татары и откуда они пришли.

Заканчивается рассказ следующими словами:

«Сих же злыхъ татаръ — таоурменъ не свъдаемъ, откоудоу быша пришли на насъ и камо ся дели опять».

Т.е. не знаем этих татар и все! И куда они делись не знаем.

Но между началом и концом рассказа о битве на Калке есть замечательная фраза:

«Милрстивый же человеколюбець Богь, ожидаа покааниа хрестьяньскаго, обрати татары вспять оть рекы Днепра на землю восточноую и повоеваша землю Таноготскую и ины страны. Тогда же и Чаногыз, канъ ихъ, оубьень бысть».

Т.е., оказывается, мы все-таки знаем, кто такие татары, и что управляет ими хан «Чаногыз», и что ушли они завоевывать Тангутское государство, и что там этого самого хана «Чаногыза» и убили.

Выходит ведаем откуда пришли, и ведаем куда ушли. И Чингисхана, оказывается, знаем прекрасно, и даже в лицо, тем более, что Плано Карпини сообщает в 1246 году, о русских клириках «и других, бывших с ними, причем некоторые пребывали тридцать лет на войне и при других деяниях татар и знали все их деяния» (Джиованни дель Плано Карпини. «История монгалов». М., 1957).

Одним словом, господа сочинители явно схалтурили. Не вычитали текст перед его публикацией. Прописались…

Один вопрос. А откуда мы во Владимиро-Суздальском княжестве знаем о земле Тангутской?

Тангутское государство Си-Ся находилось в непосредственной близости с Тибетом. Интересно, что часть тангутов вошла в состав тибетцев провинции Цинхай после разгрома Си-Ся моголами.