Стилевой и стилистический словосочетания (8 видео)

Видео:Стили речи. Научный стиль, разговорный, официально-деловой, художественный, публицистический.Скачать

Стилевой – стилистический

Стилевой.Относящийся к стилю (совокупность признаков, характеризующих искусство определенного времени и направления или индивидуальную манеру художника в отношении идейного содержания и художественной формы; совокупность приемов использования средств языка, характерная для какого-либо писателя или литературного произведения, направления, жанра). Стилевая выдержанность.

Стилистический.Относящийся к стилю (функциональная разновидность литературного языка; направление в искусстве). Стилистические признаки.

Типичный – типовой

Типичный.1. Воплощающий в себе характерные особенности какого-либо типа предметов, лиц, явлений, понятий и т.п.; ярко выраженный, явный. Типичный ученый. 2. Часто встречающийся, характерный, обычный, естественный для кого-, чего-либо. Типичная ошибка. 3. Сочетающий индивидуальные, своеобразные черты с признаками и свойствами, характерными для ряда лиц, явлений. Типичный персонаж.

Типовой.1. Являющийся типом, образцом, моделью для чего-либо. Типовой бланк. 2. Соответствующий определенному типу, образцу, модели; сделанный по определенному образцу, типу; стандартный. Типовое здание.

Трагический – трагичный

Трагический.1. Относящийся к драматическому произведению. Трагический жанр. 2. Тяжелый, страшный, ужасный. Трагическая гибель.

Трагичный.Тяжелый, страшный, ужасный; трагический. Трагичная ситуация.

Факт – фактор

Факт.1. Истинное, действительное событие, явление. Исторический факт. // Пример, случай. Интересный факт. // То, что является материалом для какого-либо заключения, вывода или служит проверкой какого-либо предположения. Убедительный факт. 2. в значении утвердит. частицы. Прост. Верно, несомненно, действительно, конечно. Задание выполнил, факт.

Фактор.Причина, движущая сила, необходимые условия какого-либо процесса, явления, определяющие его характер или отдельные черты. Факторы жизни.

Целый – цельный

Целый.1. Такой, от которого ничего не убавлено, не отделено; в полном составе. Целый арбуз. 2. разг. Похожий на что-либо по своей важности; настоящий. Целое событие. 3. Не поврежденный, не попорченный, не разрушенный. Целая упаковка. 4. Не раненый, здоровый, невредимый. Остаться целым.

Цельный.1. Состоящий, сделанный из одного вещества, из одного куска, не составной; непрерывный, сплошной. Цельный монумент. 2. Обладающий внутренним единством, единый, целостный. Цельная научная теория.

Эффективность – эффектность

Эффективность.Действенность, результативность. Эффективность обучения.

Эффектность.Способность производить впечатление своим видом или действием; броскость. Эффектность выступления.

Явный – явственный

Явный.1. Не скрываемый, не тайный, открытый; открыто высказанный, выраженный. Явный враг. 2. Совершенно очевидный, ясный для всех, несомненный. Явная ложь.

Явственный.1. Хорошо различимый зрением, слухом, обонянием, ясный, отчетливый. Явственные очертания гор. 2. перен. Совершенно явный, отчетливо осознаваемый, ясно выраженный, отчетливо проявляемый. Явственное удовольствие.

Видео:Стили речиСкачать

52 предложения со словом «стилевой»

обладают известной жанрово- стилевой общностью.

Избранные труды по русской литературе и филологии, Евгений Тоддес

В силу своей стилевой правдоподобности это похоже на сверхтонкую дезу.

Семнадцать мгновений весны (сборник), Юлиан Семенов, 1967, 1969, 1982г.

до комичного серьёзный стилевой разнобой накрывала обобщающая мрачноватая тень.

Приключения сомнамбулы. Том 1, Александр Товбин, 2009г.

Наверное, город стремится походить на своих жительниц – очаровательных и утончённых басконок, коим не чужд стилевой эксперимент и по душе эклектика!

Хождение по Млечному пути. Повесть-странствие, Алёна Даль

во всей стилевой и жанровой неровности.

Бытовая космогония. Ученые записки Ивана Петровича Сидорова, доктора наук, Сергей Тюленев

Композитор часто создаёт и своеобразный « стилевой диалог», используя интонации-тезисы (явление, характерное для эпохи Барокко).

Творчество Н. Я. Мясковского и русская музыкальная культура первой половины XX века, С. В. Венчакова

внемузыкальное преломление Прокофьевым собственной стилевой системы художественного мира.

Творчество С. С. Прокофьева: театр, специфика мышления, стилистика. III том учебного курса «Отечественная музыкальная культура XX – первой четверти XXI века», С. В. Венчакова

Этот «центр» не только стилевой – в нем слиты воедино и генетический код композитора, уходящий корнями в русскую национальную культуру;

Творчество Р. К. Щедрина: эволюция, жанровые и звуковые эксперименты. VI том учебного курса «Отечественная музыкальная культура XX – первой четверти XXI века», С. В. Венчакова

Стилевой коллаж второго концерта образован авангардистской 12-ти тоновой техникой и джазом – оба стиля в 60-е годы считались запрещёнными.

Мне всегда доставляло страшное мучение отсутствие стилевой целостности.

Чао Ле, Мариша Кель, 2019г.

При плотно зашторенных окнах, чтобы не вносить стилевой диссонанс между экраном и картинкой за окном.

Счастье ходит босиком, Лана Барсукова, 2020г.

«Стихотворения в прозе» – это не механическое соединение двух литературных стихий, двух стилевых категорий.

Стихотворения в прозе, Иван Тургенев

В повестях Пушкин создает многоступенчатую стилевую структуру.

Повести Белкина. Пиковая дама (сборник), Александр Пушкин, 1831, 1834г.

Перейдем теперь к конкретным жанрово- стилевым чертам, изменение которых прослеживается от лицейских опытов до «Руслана и Людмилы».

Избранные труды по русской литературе и филологии, Евгений Тоддес

Шутливая поэма получает как черты снижения, так и элементы иронии в качестве более тонкого стилевого средства.

Избранные труды по русской литературе и филологии, Евгений Тоддес

Важнейшая жанрово- стилевая черта «Руслана и Людмилы» – это активная, организующая позиция автора-повествователя.

Избранные труды по русской литературе и филологии, Евгений Тоддес

Отсюда вытекает, что мы не собираемся «расшифровывать» поэму и считаем «загадочность» полноправным стилевым компонентом.

Избранные труды по русской литературе и филологии, Евгений Тоддес

Тема Биармии была свободна от политических и стилевых установок и давала простор для верификации.

Дорожные записки на пути из Тамбовской губернии в Сибирь, Павел Мельников-Печерский, 1839–1842г.

Можно удивляться и стилевому разнообразию в произведениях Доде.

Короли в изгнании, Альфонс Доде

Идеи в литературе тех лет нередко становятся важнее сюжета или стилевого мастерства автора.

Cердца трех, Джек Лондон, 1920г.

Его поздняя «большая» и «малая» проза – и в определенной степени публицистика – в проблематике и стилевых исканиях тесно связана с его театром.

Красная комната. Пьесы. Новеллы, Август Юхан Стриндберг

Воздействие модернистской эстетики, естественно, не могло не отразиться на стилевых исканиях Стриндберга.

Красная комната. Пьесы. Новеллы, Август Юхан Стриндберг

Такая стилевая манера отличала ещё одного нашего автора – Симона Соловейчика.

Мои литературные святцы, Геннадий Красухин

Рядом с чисто фольклорными стилевыми чертами оказываются слова и выражения, явно пришедшие из высокой словесности.

Путешествие на Запад. Том 1, Чэн-энь У

Но всё это вызывает еще и раздумье о самих путях русской литературы, о её духовных, стилевых и прочих традициях.

Победитель последних времен, Лев Котюков, 2009г.

Однотонный тембр голоса говорящего и абсолютная стилевая нейтральность его речи, как всегда, слегка раздражали Хозяина.

Четыре крыла Земли, Александр Казарновский, 2011г.

И учтите: слова, мысли бывают чужими, стилевые пассажи – тоже;

Приключения сомнамбулы. Том 1, Александр Товбин, 2009г.

брезгливо сплюнут бородачи-почвенники, которым в танце стилевых фигур, неведомых деревенской прозе, померещатся зады модернизма.

Приключения сомнамбулы. Том 1, Александр Товбин, 2009г.

таким стилевым олицетворением Византии, несомненно, стал Иоанн Златоуст.

Приключения сомнамбулы. Том 2, Александр Товбин, 2008г.

Да-да, и Митька Савич, византолог от бога, полагал Златоуста стилевым столпом православия, которое зарождалось в лоне пока что единой церкви.

Приключения сомнамбулы. Том 2, Александр Товбин, 2008г.

перерисованными Бернини – площадь Пополо, на удивление разностильная, предупреждавшая пытливых чужестранцев о стилевом многообразии всего Рима;

Приключения сомнамбулы. Том 2, Александр Товбин, 2008г.

Но у них есть много общего: добротная одежда, несмотря на стилевую разницу, интеллигентный вид одного поколения, хотя мужчина немного старше.

Книжная пыль. Рассказы, Андрей Мерешкин

Языковеды неоднократно заявляли о том, что только лингвистический анализ стилевых явлений может дать плодотворные результаты.

Собрание сочинений. Том третий. Рассказы и эссе, Сергий Чернец

Это, конечно, не означает, что всегда в результате обращения к новому жизненному материалу рождаются новые стилевые явления.

Собрание сочинений. Том третий. Рассказы и эссе, Сергий Чернец

Впрочем, отчёт есть отчёт, и нечего тут стилевые разносолы разводить).

Птица Ночь, Георгий Вирен, 2016г.

Кое-где возникло (вещь вполне самостоятельная, но при этом лоскутная) – ощущение стилевого дежавю…

Братство тупика, Эстер Кей

Значение Свиридова состоит и в том, что его творчество не только представляет собой оригинальное стилевое направление.

Творчество Г. В. Свиридова в контексте русской музыкальной культуры, С. В. Венчакова

«Подобный метод …может быть определён как метод контрастно- стилевого синтеза.

Творчество Г. В. Свиридова в контексте русской музыкальной культуры, С. В. Венчакова

Канавкин мгновенно переносил стилевые , жанровые или организационные нестыковки на национальную почву.

Три власти. Сборник рассказов, Лидия Сычева, 2012г.

Мясковского в его сочетаниях проявился комплекс стилевых чёрт, тонко подмеченных Б.

Творчество Н. Я. Мясковского и русская музыкальная культура первой половины XX века, С. В. Венчакова

Приняв это убеждение как аксиому, модернизм как стилевое течение способствовал буквальной «перестройке» литературы.

Творчество Н. Я. Мясковского и русская музыкальная культура первой половины XX века, С. В. Венчакова

Расписывание поезда было определяющим для развития граффити, потому что поезда стали экспериментальной площадкой, ареной для стилевых войн.

Граффити. Street art, Вита Хан-Магомедова

Принцип системности, на основе которого формируются основные критерии аналитического подхода и объективные оценки музыкальных и стилевых явлений;

Русская музыка XX − первой четверти XXI века: наследие, инновации, перспективы. I том учебного курса «Отечественная музыкальная культура XX – первой четверти XXI века», С. В. Венчакова

При этом Стравинский сумел сохранить основные стилевые качества, воспринятые им от эстетики модерна на раннем этапе творческого формирования.

Крупнейшие стилевые явления (в их числе – «Новая фольклорная волна» и др.) сумели восстановить многие истинные критерии в русском искусстве.

Говоря о стилевом универсализме модерна и его классико-романтических аспектах, важно проследить эти влияния на творчество Прокофьева.

Таким образом, в индивидуальном синтезе классических, романтических и футуристических образно- стилевых линий в творчестве С.

приёмы антифона (вся стилевая сторона кантаты – неоклассична).

Ещё одно примечательное в стилевом отношении сочинение Щедрина.

Эти же стилевые аспекты отчётливо проявились в творчестве Прокофьева.

Творчество Д. Д. Шостаковича и русская музыкальная культура середины XX века. IV том учебного курса «Отечественная музыкальная литература XX – первой половины XXI века», С. В. Венчакова

Разные части имеют разные стилевые характеристики Безусловно – описание таёжной тишины – ВКУСНО, ИЗЯЩНО.

Куминские рассказы, Владимир Циканов

Особенно у Майкла болела душа за роскошный отель «Сент Джонс», отличавшийся оригинальным стилевым решением.

Оттенки прошлого, Алла Филипповна Суховей, 2019г.

Видео:Словосочетания: согласование, управление, примыканиеСкачать

Словари

ЗАКОНОМЕРНОСТИ ОБЩИЕ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ЯЗЫКОВЫХ ЕДИНИЦ В ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ СТИЛЯХ — заключаются в строгой количественной (стилостатистической) зависимости употребления языковых единиц определенной семантики от обусловливающих это употребление экстралингвистических факторов.

На основе анализа большого объема фактического материала — текстов трех функц. стилей — стилостатистическим методом обнаружены общие закономерности функционирования языковых средств, проявляющиеся с последовательностью и силой закона.

Одна из них: существует строгая количественная (вероятностно-статистическая) зависимость между абстрактностью содержания текста (с проявляющимся в нем типом мышления) и абстрактностью речи, то есть между частотой употребления слов и грамматических форм (с их лексико-грамматическими значениями) абстрактного же, отвлеченно-обобщенного значения. Та же зависимость имеется между конкретностью содержания и конкретностью речи.

Схематически эту зависимость можно выразить следующим образом.

При абстрактности содержания (АС) число абстрактных по значению речевых форм (АРФ) стремится к 100%, а конкретных (КРФ) — к нулю.

Иначе говоря, при АС АРФ ==&GT; 100%, а КРФ ==&GT; 0%.

Можно вычислить и коэффициент абстрактности речи по формуле:

АР = ΣАРФ/(ΣАРФ + ΣКРФ), где Σ есть сумма.

Коэффициент конкретности речи определяется по формуле:

КР = ΣКРФ/(ΣКРФ + ΣАРФ), где Σ — сумма.

В текстах абстрактного, отвлеченно-обобщенного содержания, представленных прежде всего науч. публикациями (и их фрагментами), суммарный средний коэффициент абстрактности речи равен 0,76, или 76%, а конкретности = 0,24 (24%). Эти показатели как самые общие можно распространить на науч. стиль в целом, хотя сама по себе закономерность (тенденция частоты употребления соответствующих языковых единиц) касается не только науч. стиля, но и других речевых разновидностей при указанном типе содержания (в их фрагментах).

Для текстов конкретного содержания, напр. художественных, также суммарно в среднем: АР = 0,30, а КР = 0,70, т.е. 30 и 70%.

Как видим, разница существенная, данные диаметрально противоположны.

Отмеченная закономерность отражает прежде всего специфические стилевые черты двух функц.-стилевых разновидностей — научной и художественной, которые обусловлены активизацией в процессе творчества отвлеченно-обобщенного либо образно-конкретного типа мышления субъекта речи. Хотя мы говорим о содержании речи, однако зависимость отвлеченности / конкретности речи обусловлена более глубинными факторами, а именно типом творческого мышления, что и создает в конечном счете стилевую специфику соответствующей речевой разновидности. По словам А.А. Леонтьева, «Речевое мышление всегда есть речевое мышление» (1965), и вот эту-то речевую «оболочку» мышления, а также ее отношение к мысли призван изучать лингвостилист.

Представленная закономерность употребления средств языка в речи касается функционирования не только лексических единиц, но и морфологических, а также синтаксических (насколько позволяет применение к последним признака отвлеченности или конкретности грамматического значения). Таким образом, и морфология обладает стилистическими средствами (хотя, например, А.М. Пешковский считал морфологию почти целиком нейтральной в стилистическом отношении).

Что касается лексики, то затронутый вопрос не требует специальных пояснений (оговорим лишь, что здесь имеется в виду не только сама по себе абстрактная или конкретная лексика, но и учет употребления различных лексико-семантических вариантов — ЛСВ — у многозначного слова). В отношении грамматики он сложнее, хотя имеет давнюю историю. Прежде всего следует учесть, что еще Ш. Балли писал об отражении в речи чисто рассудочной деятельности, или о научном языке: «научный язык — это отнюдь не то же самое, что научная терминология», «научный язык совпадает с понятийно-логическим языком…»,… а «понятийный язык выступает как более абстрактный».

Лингвистической традиции русистики известна характеристика грамматических средств языка по степени их обобщенности (и отвлеченности) или конкретности: см. Ф.И. Буслаев, К.С. Аксаков, А.А. Потебня, А.М. Пешковский, А.И. Томсон, А.А. Шахматов, В.В. Виноградов, В.Г. Адмони, А.Н. Гвоздев, А.В. Бондарко и др. При этом, особенно в более поздних работах (В.Г. Адмони, А.В. Бондарко), отмечается, что лексико-грамматическое значение, т.е. семантический план форм, связан с закономерностями и общностью их функционирования, в частности наблюдаются закономерно повторяющиеся обобщенные контекстные «окружения» словоформ.

А.И. Томсон замечал, что «сов. вид глаголов обозначает конкретное действие». В.В. Виноградов говорит об отвлеченности среднего рода (по сравнению с мужским и женским), так как существительные ср. рода представляют собой общее отвлеченное значение вещной предметности, как и обозначение «абстрактных понятий». По мнению ученого, со ср. родом сочетается самое отвлеченное представление о категории не-лица. Как известно, в грамматиках среди глагольных форм несов. вида выделяются наст. вневременнóе, или абстрактное (птицы летают, рыбы плавают), как способность, свойственная лицу или предмету вне ограничений времени. Формы сов. вида глагола в целом отличаются более конкретным значением, чем вида несов.; лицо глагола, в частности 2-е л., может выступать в обобщенном значении; от особенностей употребления зависит грамматическое число существительных, напр., ед. числа в собирательном значении (в этих местах водится белка) и при выражении общего понятия (лист состоит из…, береза — порода светолюбивая) и т.д. В отношении лексики характерно, что не только отвлеченные либо конкретные по своему значению слова (лексемы) обнаруживают противоположные часто́ты употребления в науч. текстах сравнительно с художественными, но это касается и лексико-семантических вариантов — ЛСВ (см.: В.А. Салимовский, 1991). Ср., напр.: синтезы идут с большой скоростью — по дорожке идет женщина; оценочность входит в значения подобных слов… — вот он входит в лес и видит; в этой теории опираются на синтагматический анализ — девушка оперлась рукой о стол; на это указывает его структура — дед указал в сторону леса; теперь переходим к доказательству… — через улицу переходит «стайка» ребятишек.

Таким образом, с учетом контекстного употребления слов и форм (их семантики) по признаку их отвлеченности либо конкретности (или степени отвлеченности/конкретности) может быть сформулирован закон функционирования языковых единиц, отражающий их зависимость от определенных экстралингвистических факторов.

Другая закономерность употребления языковых единиц в разных функц. стилях заключается в том, что в зависимости от специфики того или иного функц. стиля (в свою очередь обусловленной его экстралингвистической основой) из общего фонда лит. языка отбираются и используются далеко не все возможные языковые средства, а способные наилучшим образом выразить специфику соответствующего стиля. В данном случае речь идет не только о различиях стилей по признаку абстрактности/конкретности, но имеется в виду вообще соотношение языковых средств в текстах того или иного функц. стиля с фондом общелитературного языка и выбор из него не всех единиц, а лишь соответствующих коммуникативным целям общения в той или иной сфере.

Наблюдается количественно-качественная функционально-семантическая зависимость языковых средств, употребляющихся в той или иной речевой разновидности, от экстралингвистической основы функц. стиля, определяющей специфику последнего. Или — иначе — имеется теснейшая, закономерно проявляющаяся взаимосвязь функционально-семантической стороны языковых средств со специфическими признаками стиля. Происходит как бы семантическое расщепление одной и той же языковой единицы общелитературного языка и преимущественное использование ее ЛСВ в том или другом функц. стиле лишь в определенном значении, которое наиболее согласуется со спецификой стиля.

Напр., из различных значений глагольных форм наст. времени рус. лит. языка наст. вневременное используется преимущественно в научной речи; наст. долженствования — в оф.-деловой; наст. историческое, или наст. живого представления, — в художественной, хотя в последней преобладают формы глаголов прош. времени, наст. репортажное (А.Н. Васильева) — в публицистической. Характерны в этом отношении данные по отбору и употреблению в каждом функц. стиле определенных (а не всех) лексем и ЛСВ из числа словарных, представленные в монографии В.А. Салимовского (1991). При этом соответствующие значения проявляются весьма отчетливо у большого числа слов, форм, конструкций в контексте соответствующей речевой разновидности. В результате образуется общая для данной речевой разновидности макроокраска, специфическая и неповторимая, которая и становится стилеобразующей, охватывая средства всех уровней. Это и создает речевую системность стиля.

Итак, вторая закономерность кратко может быть сформулирована следующим образом. В каждой речевой разновидности, в зависимости от ее экстралингвистических стилеобразующих основ и в результате выражения специфики стиля, формируются и активно функционируют (являются преобладающими и специфичными) особые функц.-семантические значения используемых здесь единиц различных языковых уровней. Они создают общую для данного стиля функц.-стилевую окраску речи и являются одной из существенных черт речевой системности функц. стиля.

Именно в результате проявления в речи (тексте) указанной закономерности, отражающей принцип отбора (выбора) и сочетания (в целом — организации) языковых средств, функц. стили различаются присущими каждому доминантными стилевыми чертами: научный — отвлеченно-обобщенностью, точностью и логичностью, официально-деловой — предписующе-долженствующим и констатирующим характером речи, газетно-публицистический — социальной оценочностью, художественный — художественно-образной речевой конкретизацией. Это самые общие и базовые черты макростилей, обусловленные их экстралингвистической основой (фундаментом). Как всякое общее, они не полностью отражают конкретное. В конкретных же текстах функц. стилей представлены и другие стилевые черты и признаки, как бы наслаивающиеся на базовые (иногда несколько трансформирующие их — см. полевая структура функц. стиля). Помимо базовых (первичных) экстралингвистических факторов и соответствующих им стилевых черт в конкретном тексте представлены и другие — вторичные, обогащающие его стилевую палитру.

Проблема закономерностей использования языковых единиц в аспекте экспрессивной стилистики подробно и глубоко разработана Т.Г. Винокур (1980). (См. статьи словаря: Экспрессивная стилистика; Стилистическое значение; Стилистическое задание; Стилистический эффект; Стилистическое согласование; Стилистический контраст.)

Лит.: Головин Б.А. Язык и статистика. — М., 1971; Кожина М.Н. О речевой системности научного стиля сравнительно с некоторыми другими. — Пермь, 1972; Ее же: Стилистика русского языка. — 3-е изд. — М., 1993; Кожина М.Н., Капустина Н.М. Эволюция употребления двух семантических групп глаголов в русских научных текстах // Специфика и эволюция функциональных стилей. — Пермь, 1979; Митрофанова О.Д. Язык научно-технической литературы. МГУ. — М., 1973; Лариохина Н.М. Вопросы синтаксиса научного стиля речи. — М., 1979; Винокур Т.Г. Закономерности стилистического использования языковых единиц. — М., 1980; Разговорная речь в системе функциональных стилей современного русского литературного языка / Под редакцией О.Б.Сиротининой. Лексика. — Саратов, 1983; Грамматика. — Саратов, 1992; Салимовский В.А. Семантический аспект употребления слова в функциональных стилях речи, 1991.

ВЗАИМООТНОШЕНИЕ СТИЛИСТИКИ И СМЕЖНЫХ ДИСЦИПЛИН — Во второй половине ХХ в. намечается смена парадигмы гуманитарных наук (Т. Кун) — процесс, пик которого в разных отраслях относится к 60-м и 70-80-м гг. В русской и чехословацкой (Пражский лингвистический кружок) традиции начало его связано с идеями И.А. Бодуэна де Куртенэ, Л.С. Выготского, Л.В. Щербы, а также С.И. Карцевского, Н.С. Трубецкого и других ученых, обратившихся к проблемам речевой деятельности, активной грамматики и функциям языка в процессах общения. В американистике — с провозглашением слова и его значения как действия и изучением языка в контексте социальной ситуации (Л. Витгенштейн), с исследованием когнитивных процессов комплексными методами и отходом от бихевиоризма (Дж. Миллер и др.), а также с развитием прагматики и теории речевых актов (Ч.У. Моррис, Дж. Остин, Дж. Серл, Х. Грайс и др.). В связи с этим расширяется сфера изучения языка: наблюдается постепенный выход исследовательских аспектов за пределы строя языка и его единиц, обращение к вопросам его использования человеком в разных областях и ситуациях общения, психологическим, когнитивным, социокультурным основам речевой деятельности. Многообразие исследовательских задач при изучении языка-речи как сложного феномена стимулировало появление целого ряда различных науч. дисциплин и направлений, изучающих разные стороны общего объекта. Дифференциация науч. знаний сопровождается интегративными процессами, обусловленными общностью объекта исследования. Все это приводит к тому, что, напр., когнитивная наука, «занимающаяся человеческим разумом и мышлением и теми ментальными (психическими, мыслительными) процессами и состояниями, которые с ними связаны» (Кубрякова, с. 58), предмет которой — когниция, т.е. познание, мышление, размышление, которые можно исследовать, изучая «процесс обработки информации» (там же), по существу представляет не одну, а комплекс наук обширной области исследований. Поэтому в данном случае используется термин во мн. числе (когнитивные науки) и метафорическое наименование — «зонтиковая» наука. Поскольку в ней изучаются разные аспекты когниции — знание, познание, информация, человеческий мозг, сознание, разум, постольку они могут быть исследованы лишь в результате междисциплинарного подхода, весьма характерного для современных гуманитарных отраслей знания, в том числе лингвистики, включая стилистику.

Формирование стилистики в качестве самостоятельной дисциплины, начавшееся под влиянием трудов В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, Б. Гавранка, В. Мукаржовского, К. Гаузенбласа и др., завершается в 60-х гг. оформлением особого направления — функц. стилистики, ставшей центральной в комплексе наук (направлений) о стиле, а позже — в 70-80-х гг. — стилистики текста как ее ответвления. Процесс этот, стимулированный обращением к изучению употребления языка, функционирования его в разных сферах и ситуациях человеческой деятельности и речевого общения, связан с расширением объекта исследования: не только строя (системы) языка, но и речи (ср.: «Язык есть только тогда, когда он употребляется» — Г.О. Винокур). Это, естественно, выразилось в образовании нескольких направлений стилистической науки, изучающих разные стороны единого сложного объекта. Еще Ф. де Соссюр говорил о том, что изучение речи потребует чрезвычайной многоаспектности ее исследования, обусловливаемой самой природой этого феномена. Функциональная, речеведческая направленность стилистики 2-й пол. ХХ в. потребовала обращения к изучению экстралингвистических стилеобразующих факторов (гносеологических, психологических, социокультурных и др. — см. Функц. стилистика, Экстралингвистические факторы) в качестве базовых детерминантов стилевого расслоения языка и специфики функц. стилей (см.). Тем самым функц. стилистика оказалась тесно связана с другими гуманитарными отраслями знания, без учета данных каждой из которых невозможно объяснить многие стилистические явления. И это потому, что сама «специфика стилевой области языка предполагает необходимость выхода за рамки лингвистики и заимствования понятий и терминов смежных наук» (Лузина, 1989, с. 72). Таким образом, сложность объекта стилистики, переориентация ее исследований от изучения строя языка (стилистически маркированных единиц) к речи (употреблению языка в разных сферах) способствовали изменению парадигмы лингвистических исследований — от строевой к функционально-коммуникативной.

Этот процесс в функц. стилистике обозначился раньше многих других направлений русистики; тем самым функц. стилистика оказалась приоритетной в ходе изменения парадигмы языкознания, кроме того, тесно связанной с рядом новых и других смежных гуманитарных наук 2-й пол. ХХ в. (прагматикой, коммуникативной лингвистикой, психолингвистикой как теорией речевой деятельности, лингвистикой текста, герменевтикой, интерпретацией текста, когнитивными науками и др.), что и определило необходимость указанного междисциплинарного подхода в стилистических исследованиях. Об этой роли стилистики в развитии русистики говорили многие ученые (И.Р. Гальперин, М.Н. Кожина, Л.Г. Лузина, В.Н. Телия, Д.Н. Шмелев и др.), напр.: «именно стилистика начала расшатывать основы структурной лингвистики, заставляя исследователей включать в сферу своих наблюдений живые формы языка, не укладывающиеся в строгие рамки формализованных процедур.… Начался пересмотр канонов лингвистического анализа» (Гальперин, 1980, с. 9); «Многое из того, что… изучалось в стилистике, в последние десятилетия было успешно исследовано также в таких смежных с «собственно лингвистикой» отраслях знания, как психолингвистика, социолингвистика, прагматика» (Шмелев, 1989, с. 6); «Стилистика была единственным разделом языкознания, «узаконившим» обращение к внеязыковой действительности, процессам коммуникации и ее участникам» (Лузина, 1989, с. 9); «именно в работах по функциональной стилистике были созданы теоретические предпосылки для коммуникативного подхода к проблемам стиля» (Трошина, 1989, с. 135).

Взаимосвязь стилистики с другими лингвистическими дисциплинами (грамматикой, лексикологией, риторикой, культурой речи) обусловлена, кроме сказанного, также фактом изначального вхождения стилистики в комплекс наук о языке-речи (ср. «тривий» античной гуманитарной науки); ср. также: «Прагматика охватила многие проблемы, имеющие длительную историю в рамках риторики и стилистики… типологии речи и речевой деятельности, теории коммуникации и функциональных стилей… с которыми П. имеет обширные области пересечения исследовательских интересов» (Арутюнова, 1990, с. 390).

Таким образом, если ученые в последние десятилетия все чаще говорят о важности для лингвистики интердисциплинарных исследований (В.Г. Колшанский, Ю.Н. Караулов, В.В. Петров, Т.А. ван Дейк, Ст. Гайда и др.), то для стилистики это положение самоочевидно и реализуется начиная с 60-х гг. При этом весьма значимыми оказываются экстралингвистические стилеобразующие факторы, фокусируемые в речевой деятельности человека и его социокультурной среде. Междисциплинарный подход в области функц. стилистики (включая стилистику текста) закономерен и предполагает соответствующий принцип анализа объекта. Если справедливо утверждение, что «разум — настолько сложный объект познания, что изучение его не может быть ограничено рамками одной дисциплины…» (Кубрякова, 1996, с. 58-59), то это относится и к изучению стилистики речи как весьма сложному объекту, познание которого возможно только в комплексе наук.

Стилистика, реализуя связь с другими лингвистическими дисциплинами (и соответственно уровнями языковой системы), в то же время существенно, принципиально отличается от этих дисциплин тем, что «изучает язык по всему разрезу языка» (Г.О. Винокур), поскольку стиль не представляет собою особого уровня языковой системы, а свойствен единицам каждого уровня и — главное — речевой организации высказывания (текста). При этом, по Г.О. Винокуру, особый аспект исследования и составляет предмет изучения стилистики. Таким образом, будучи тесно связана с другими лингвистическими науками и пересекаясь с ними (ср. стилистику и лингвистику текста — ЛТ, культуру речи), а также используя данные других гуманитарных наук в качестве экстралингвистических основ стиля и объяснения стилеобразования, стилистика в то же время имеет свой, особый предмет исследования (см. Стиль; Стилистика; Функц. cтиль; Направления стилистики). Для многих современных новейших гуманитарных наук характерна нечеткость их определения, «размытость границ», взаимопересечение аспектов исследования (ср., напр., утверждения: «лингвопрагматика не имеет четких контуров» — Арутюнова, 1990, с. 389; «дискуссионным является вопрос о границах лингвистики текста — Николаева, 1990, с. 268). Это свойственно и стилистике. Данное явление обнаруживается при сопоставлении предмета, задач и направлений ее исследования с другими смежными дисциплинами.

Наиболее тесно стилистика соприкасается и пересекается с культурой речи (см.) и риторикой (см.). Так, при сопоставлении стилистики и культуры речи у них обнаруживаются как различные, так и общие, близкие аспекты исследования. К первым относятся проблемы нормы как правильности речи (на всех уровнях языковой системы), а также кодификации литературного языка. Однако помимо этого аспекта, К. р. включает и другой: «…высокая культура речи заключается не только в следовании норме», но и «в умении найти… точное средство… и наиболее уместное (т.е. самое подходящее для данного случая) и, следовательно, стилистически оправданное» (Ожегов, с. 287-288). В последнем случае налицо объединение аспектов рассматриваемых дисциплин. Если вопросы правильности, чистоты, уместности использования языковых средств — это типичные вопросы К. р., то аспекты выразительности речи, соответствия специфике того или иного стиля — это уже прерогатива стилистики. Напр., логичность, точность и др. признаки речи К. р. рассматривает как коммуникативные качества, обеспечивающие эффективность общения, а стилистика — как стилевые черты, по-разному выступающие в различных функц. стилях. Обычно говорят о двух ступенях (этапах) овладения речевой культурой, или, по терминологии О.Б. Сиротининой, о разных типах речевой культуры (см.), среди которых высший, элитарный, тип предполагает владение стилистическими и стилевыми нормами речи. Здесь опять налицо «общее звено» у рассматриваемых дисциплин (с той лишь разницей, что стилистика изучает и описывает существующие в языке-речи закономерности употребления языка и речевую организацию разных типов текста и их стилевую специфику, обусловленные экстралингвистическими факторами, а К. р. предполагает прежде всего само владение этими нормами, помимо того что К. р. — раздел языкознания о языковых нормах и нормализации).

Формирование К. р. как особой лингвистической дисциплины шло параллельно со становлением стилистики и активизацией коммуникативно-функционального подхода в лингвистике (утверждению которого способствовали труды В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, В.Г. Костомарова, Л.И. Скворцова, Е.Н. Ширяева и др.). В современной лингвистике представлено широкое понимание К. р., смыкающееся со стилистикой. При этом следует помнить, что еще В.В. Виноградов в свое время определил взаимоотношение этих дисциплин: стилистика, по его мнению, «является своего рода вершиной исследования языка, теоретической основой развития национальной речевой культуры».

Риторика не имеет однозначного определения в современной филологии, однако наиболее общепринятым является ее понимание как теории и практического мастерства воздействующей, убеждающей, целесообразной речи и тем самым эффективной, достигающей целей общения. Риторика и стилистика уходят своими корнями в глубь веков и тысячелетий. Истоки их видятся еще в древнеиндийских учениях о языке, стиле, поэтике и достигают расцвета во множестве трудов античности — Древней Греции и Рима. Для этого времени характерен синкретизм риторики, от которой позднее отпочковываются другие гуманитарные науки — логика, философия, поэтика, словесность, стилистика. Однако с середины ХХ в., в связи с ренессансом риторики и оформлением неориторики, последней свойственна заметная синтетичность.

Иногда говорят о поглощении стилистики риторикой (об их слиянии); но в действительности при общности этих дисциплин, объединенных таким подходом к языку, когда последний анализируется как деятельность и при этом выясняются закономерности использования языковых средств для реализации коммуникативных задач речевого общения, обнаруживаются и их различия. Имея определенное «поле совмещения» со стилистикой, риторика по своему предмету и задачам выходит за пределы этого поля. Так, со времен античности ее интересуют не только вопросы языкового оформления речи (elocutio, обычно по традиции связываемые со стилистикой), но и сам выбор актуальной темы ораторского выступления, логика построения речи, доказательность положений (важнейшей из пяти частей риторики считалась, по Аристотелю, часть «изобретение мыслей»). Кроме того, в компетенцию риторики входили и входят вопросы этики, морали и нравственности и, наконец, поведения оратора (ср. рекомендации и умения найти удачный момент для выступления, учет выигрышного для оратора порядка выступлений, организации дебатирования), не говоря уж о внимании к личности и внешнему виду ритора, его умению пользоваться жестами, мимикой, интонацией и т.п. К тому же современная неориторика рассматривается иногда как искусство управления — в рамках единого концепта завоевания власти; кроме того, как интегрирующая методологическая дисциплина о речи и общении вообще. Все эти аспекты выходят за рамки компетенции стилистики, которая, в свою очередь (если иметь в виду функц. стилистику), изучает собственно закономерности функционирования языка в разных сферах общения, фиксируемые в типах текстов, их речевую системность и стилевую специфику. В данном случае у стилистики имеет место типологический подход к объекту и более обобщенный, высокий уровень абстракции при анализе изучаемых явлений, тогда как риторику интересуют конкретные тексты в конкретных ситуациях общения. Отсюда неодинаковым у этих дисциплин оказывается и круг актуальных для них основных экстралингвистических факторов.

Хотя вопросы выразительности и коммуникативной эффективности речи, а отсюда и системы языковых средств достижения этих качеств являются общими для сопоставляемых наук, но их близость почти этим и ограничивается. При этом у риторически правильной речи доминантными признаками следует признать ее убеждающий характер, воздействующую направленность, результативность (эффективность) общения, т.е. ярко выраженный прагматический аспект (ср.: «Неориторика родственна лингвистической прагматике» — Михальская, 1998, с. 204).

По определению Ю.А. Бельчикова, «современная риторика — наука, изучающая разнообразные формы языкового воздействия на слушателей (с учетом жестов и мимики) в целях преимущественно политической агитации, научно-просветительской популяризации, учитывающая при этом особенности аудитории» (2000, с. 48). Таким образом, предмет риторики не только (и не столько) собственно речь, ее стилистика («искусность» речи), которая является лишь средством, сколько речевое общение и поведение, которое вместе с невербальными формами направлено на оптимизацию общения. Итак, общие задачи риторики и стилистики близки друг другу, «…проблемы их взаимно переплетаются. А для системы правил и рекомендаций относительно способов использования языковых единиц, сложившихся в риторике, стилистика служит серьезной теоретической базой» (Бельчиков, 2000, с. 49). О соотношении стилистики и риторики, как и других смежных дисциплин, см. в работах Ю.А. Бельчикова, М.Н. Кожиной (Очерки…, 1996; 2000), Л.Г. Лузиной (1989), Ю.В. Рождественского (1999), О.Б. Сиротининой (1998), И.А. Стернина (1993), Н.И. Формановской (1998), Т.В. Шмелевой (1997) и др.

О соотношении стилистики текста и лингвистики текста см. в ст. Стилистика текста.

Стилистика тесно взаимодействует с прагмалингвистикой, исследующей аспект «отношения знаков к их пользователям» (Моррис), изучающей вопросы речевого общения и поведения говорящих (взаимоотношения адресанта и адресата) в различных ситуациях общения для достижения определенных целей; в связи с этим — проблемы средств воздействия на адресата, типы речевого реагирования на стимул, вопросы успешности речевых актов, интерпретации, а также форм речевого общения (диалог, беседа, спор), перформативных высказываний (типа клянусь), социально-этикетной стороны речи и др. Многие из этих вопросов актуальны и для стилистики, как и для риторики, хотя каждая из сопоставляемых дисциплин рассматривает их под своим углом зрения. Тем не менее в последнее время наметились процесс интеграции стилистики и прагматики и формирование особого направления исследований — прагмастилистики. В частности, Ю. Степанов отмечает, что, в связи с активизацией изучения в лингвистике аспекта «использования языка говорящими в разных ситуациях, предпосылок успешного совершения речевых актов и т.п., эти вопросы включаются в сферу языковой прагматики, и, следовательно, можно говорить о прагматической С.» (Ю. Степанов, ЛЭС, 1990, с. 493). И это не случайно, так как, по словам Э.С. Азнауровой, «наиболее близок к лингвопрагматическому функционально-стилистический аспект», включая проблемы целей коммуникации и ситуации общения, принципов отбора и сочетания языковых средств в рамках определенного функц. стиля и др. (Азнаурова, 1988, с. 18-19). Однако проблемы выбора и целей коммуникации «акцентируются этими дисциплинами с разных сторон». Так, стилистику интересует, по мнению автора, прежде всего то, как организуется высказывание, а для лингвопрагматики это не основной вопрос (Там же. С. 19).

В последнее время, особенно при изучении науч. стиля речи, науч. текстов, наметилась активизация связи аспекта стилевой организации и специфики данного функц. стиля (его речевой системности) с изучением, с одной стороны, речевых жанров как феноменов речевого диалогического общения (в аспекте концепции М.М. Бахтина), с другой — речевых действий, основанных на реализации ментальных коммуникативно-познавательных процессов (Н.К. Рябцева, В.А. Салимовский и др.), в чем обнаруживается связь с аспектами когнитологии, когнитивных наук. Без учета данных этих наук выявление специфики науч. стиля, его речевой организации, обусловленной соответствующими экстралингвистическими факторами, было бы неполным, поверхностным.

Исследовательские области пересечения и совмещения наблюдаются у стилистики с психолингвистикой, изучающей процессы речеобразования и восприятия речи (А.А. Леонтьев, Е.Ф. Тарасов, Ю.А. Сорокин и др.), а также с социолингвистикой, развивающейся на стыке языкознания и социологии (А.Д. Швейцер, Ю.Д. Дешериев, Л.П. Крысин и др.), занимающейся не только вопросами социальной дифференциации языка, билингвизма, языковой политики, но и вопросами механизмов воздействия социальных факторов на язык-речь, социальных ролей говорящих — проблемами, пересекающимися со стилистикой. То же можно сказать и о взаимодействии стилистики с лингвосоцио-психологией, изучающей текстовую деятельность и «текст как единицу общения и образ деятельности» (Т.М. Дридзе), из которых, кстати, можно получить знания о коммуникативно-познавательном процессе, значимые для изучения специфики функц. стилей, в частности, экстралингвистических стилеобразующих факторов последних.

Существенны связи стилистики и с нелингвистическими дисциплинами (психологией, социологией, гносеологией, логикой), а также общефилологическими (поэтикой, словесностью) и такими лингвистическими, как паралингвистика, теория и практика речевого этикета, лингвострановедение (культуроведение), иначе говоря, с комплексом дисциплин, изучающих речь, т.е. речеведческих (см. Речеведение). Н.И. Формановская объединяет их в общее понятие «лингвистической теории общения» (1998).

В целом можно говорить о существовании ряда аспектов и проблем, являющихся общими у нескольких смежных гуманитарных дисциплин (хотя и различающихся подходами к их рассмотрению). Так, сама проблема употребления, функционирования языка как ключевая для всех указанных наук рассматривается в разных планах, например, в функц. стилистике (см. ФССК как текстовые категории) и функц. грамматике; текст как единица речи и общения, являясь общим объектом исследования, анализируется в названных дисциплинах с разных позиций. С этим связана и проблема основных, наиболее приоритетных (значимых) экстралингвистических факторов (сферы деятельности и общения, типы мышления, социальные ситуации общения, социальные роли и жанры общения и др.), в той или иной мере исследуемых или учитываемых во всех указанных дисциплинах.

Почти всеобщей для стилистики и смежных отраслей знания является проблема эффективности речи, а также вопросы интерпретации текста (и здесь связь с герменевтикой), а также — воздействия адресанта на адресата и их взаимодействия. Конечно, при этом подходы, методы анализа и аспекты рассмотрения указанных проблем и феноменов в определенной степени различаются, поскольку при общем объекте исследования и частичном совмещении и пересечении аспектов его изучения все же каждая из названных дисциплин имеет свой предмет исследования. См. также Речеведение (о «зонтиковом» принципе).

Лит.: Винокур Г.О. О задачах истории языка. Избранные работы по русскому языку. — М., 1959; Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. — М., 1963; Виноградов В.В., Костомаров В.Г. Теория советского языкознания и практика обучения русскому языку иностранцев. — ВЯ. — 1967. — №2; Лузина Л.Г. Введение. Категория стиля и проблемы стилистики в современном языкознании // Проблемы современной стилистики, ИНИОН. — М., 1989; Арутюнова Н.Д. Прагматика // ЛЭС. — М., 1990; Степанов Ю.С. Стилистика // ЛЭС. — М., 1990; Борисова И.Н., Купина Н.А., Матвеева Т.В. Основы стилистики, культуры речи и риторики. — Екатеринбург, 1995; Кожина М.Н. Соотношение стилистики текста со смежными дисциплинами // Очерки истории русского литературного языка ХVIII-ХХ вв. Т. II. Стилистика научного текста (общие параметры). — Пермь, 1996; Ее же: Речеведческий аспект теории языка, «Stylistyka-VII». — Opole, 1998; Ее же: Предмет риторики в парадигме речеведческих дисциплин (взгляд со стороны стилистики) // Стереотипность и творчество в тексте. — Пермь, 2000; Шмелева Т.В. Речеведение: в поисках теории, «Stylistyka-VI». — Opole, 1997; Сиротинина О.Б. Риторика как составляющая системы наук об общении // Предмет риторики и проблемы ее преподавания. Материалы Первой Всероссийской конф. по риторике. — М., 1998; Формановская Н.И. Коммуникативно-прагматические аспекты единиц общения. — М., 1998; Ее же: Соотношение риторики и речеведческих дисциплин // Риторика в современном образовании. Тезисы докладов 3-й Международной конф. по риторике. — М., 1999; Бельчиков Ю.А. Стилистика и культура речи. — М., 2000; Болотнова Н.С. Филологический анализ текста. Ч. 1. — Томск, 2001.

Пражский лингвистический кружок. — М., 1967; Ожегов С.И. Лексикология. Лексикография. Культура речи. — М., 1974; Дридзе Т.М. Язык и социальная психология. — М., 1980; Скворцов Л.И. Теоретические основы культуры речи. — М., 1980; Гальперин И.Р. Проблемы лингвостилистики // НЗЛ, вып. IX. — М., 1980; Моррис Ч.У. Основания теории знаков // Семиотика. — М., 1983; Витгенштейн Л. Философские исследования // НЗЛ., в. ХVI. — М., 1985; Азнаурова Э.С. Прагматика художественного слова. — Ташкент, 1988; Котюрова М.П. Об экстралингвистических основаниях смысловой структуры научного текста. — Красноярск, 1988; Караулов Ю.Н., Петров В.В. Вступительная статья // Ван Дейк Т.А. Язык. Познание. Коммуникация. — М., 1989; Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. — М., 1989; Трошина Н.Н. Соотношение стилистики и лингвистики текста // Проблемы современной стилистики, ИНИОН. — М., 1989; Леонтьев А.А. Психолингвистика // ЛЭС. — М., 1990; Николаева Т.М. Лингвистика текста // ЛЭС. — М., 1990; Швейцер А.Д. Проблемы контрастивной стилистики (к сопоставительному анализу функциональных стилей). — ВЯ. — 1991. — №4; Ширяев Е.Н. Что такое культура речи // Русская речь. — М., 1991. — №№4-5; Рябцева Н.К. Мысль как действие, или риторика рассуждения // Логический анализ языка. Модели действия. — М., 1992; Кубрякова Е.С. Когнитивная наука / Когнитивные науки // КСКТ. — М., 1996; Баранов А.Г. Функц.-прагматич. концепция текста. — Ростов н/Д., 1993; Стернин Н.А. Практическая риторика. — Воронеж, 1993; Рождественский Ю.В. Теория риторики. — М., 1997; Михальская А.К. Риторика // Педагогическое речеведение: Словарь-справочник. — М., 1998; Салимовский В.А. Речевые жанры научного эмпирического текста // Текст: стереотип и творчество. — Пермь, 1998; Его же: Речевые жанры научного эмпирического текста (статья вторая) // Стереотипность и творчество в тексте. — Пермь, 1999; Сиротинина О.Б., Гольдин В.Е. Речевая коммуникация и ее изучение // Проблемы речевой коммуникации. — Саратов: СГУ, 2000.

СМЫСЛОВАЯ СТРУКТУРА, ИЛИ СМЫСЛ, ТЕКСТА — многоуровневая иерархическая организация содержательной стороны текста (представленная в его поверхностной структуре посредством взаимосвязи текстовых единиц, типовых текстовых структур, архитектоники, композиции и др.), компонентами которой являются смыслы, формируемые комплексом экстралингвистических факторов, детерминирующих стилевую специфику текста.

В современной лингвистике дифференцируются понятия «семантика», «содержание» и «смысл» по отношению к структуре текста. Под семантикой понимаются значения составляющих текст языковых единиц, обладающих способностью во взаимодействии друг с другом отражать объективную действительность. Содержание текста составляют знания о действительности, объективируемые в произведении автором. В свою очередь, смысл соотносится со знаниями, получаемыми реципиентом при восприятии текста. Отсюда, семантическая структура текста связана с его знаковым характером, содержательная структура — с кодированием заключенной в нем информации, смысловая структура — с декодированием информации и восприятием текста как целого. По мнению Г.В. Колшанского, «…смыслы высказываний и смысл текста представляют собой единство и цельность, в рамках которого семантика отдельных языковых единиц составляет лишь часть этого целого. Семантическая дискретность текста есть его смысловое структурирование, а не сумма отдельных значений единиц… Элементарные значения отдельных единиц есть результат структурирования тотального смысла высказывания (текста)» (Колшанский, 1979, с. 55).

С. с. т. интерпретируется по-разному. В коммуникативных направлениях лингвистики — семантике текста, лингвосоциопсихологии, функц. стилистике — С. с. т. не сводится к совокупности составляющих ее грамматических единиц, а обусловливается внелингвистическим контекстом, связанным с речемыслительной деятельностью и коммуникацией. Наиболее известны три подхода к пониманию С. с. т.: 1) смысл текста на денотатной основе, отсюда — С. с. т. как иерархия тем и подтем (аспект семантики текста); 2) С. с. т. как иерархия коммуникативных программ — предикаций первого, второго и т.д. порядков значимости — при передаче авторского замысла (аспект лингвосоциопсихологии); 3) С. с. т. как многоуровневая организация содержательной стороны целого текста, обусловленная комплексом экстралингвистических факторов (аспект функц. стилистики).

В семантике текста различаются понятия «смысл» (целостное и потому не структурируемое образование) и структурно оформленное «содержание». Содержательная структура текста, или его внутренняя форма, представляет собой иерархию денотатов — единиц мысли, причем в качестве элементов структуры выступают предмет и его признаки, а не предложение и слово (А.И. Новиков и др.). В любом тексте выделяется главный предмет (тема) и ряд других элементов содержания (подтемы), непосредственно или опосредованно раскрывающих аспекты главного предмета. По А.И. Новикову, структуру текста составляет совокупность денотатов, связанных предметными отношениями в целостный семантический комплекс. Объективация содержания в тексте подчинена языковому закону линейности. Содержание, будучи мыслительным образованием и существуя в виде целостных образов, данных как бы в одновременности, в тексте может быть выражено только в виде последовательности языковых единиц, репрезентирующих дискретные фрагменты этого содержания. Поэтому мыслительное содержание определенным образом расчленяется и организуется в соответствии с линейной структурой текста.

Собственно коммуникативный аспект текстовой организации является специальным предметом изучения в лингвосоциопсихологии, а также психолингвистике, прагматике, герменевтике, в рамках которых С. с. т. исследуется в зависимости от структуры речемыслительной (познавательно-коммуникативной) деятельности и речевого акта (см.) (Т.М. Дридзе, А.А. Леонтьев, Г.И. Богин, Е.В. Сидоров, Ю.А. Сорокин, А.А. Залевская, Т.А. ван Дейк и др.).

В лингвосоциопсихологии С. с. т. рассматривается как концептуальная организация текста — иерархия мотивов и целей его порождения и способов реализации «коммуникативных программ», подчиненных интенции (основному коммуникативному намерению) автора. Метод «информативно-целевого анализа», разработанный Т.М. Дридзе, по сравнению с другими (например тема-рематическим) позволяет ближе подойти к моделированию структуры внутреннего плана (программы, замысла) текста в сознании его автора, а также дает возможность объективировать интуитивное ощущение смысловой структуры и смысловой насыщенности текста. В этом плане безусловно значимым является вывод, что единицы языка реализуют в тексте не только свои системные свойства, но вступают и в иные — иерархические, семантико-смысловые, собственно коммуникативные отношения, мотивированные задачами общения. Коммуникативные отношения определяют лингвистическую организацию текста, или иначе — в терминологии функц. стилистики — его стилистико-речевую системность (см. Речевая системность функционального стиля).

В функц. стилистике, рассматривающей целый текст, т.е. речевое произведение, подчеркивается, что именно целый текст характеризуется свойствами, качественно отличающими его от единиц языковой системы (А.Н. Васильева, Т.В. Матвеева, М.Н. Кожина, М.П. Котюрова, В.В. Одинцов и др.). Только целый текст способен полностью передать авторский замысел, концепцию, т.е. обладает смыслом, не сводимым к сумме значений составляющих его языковых единиц. Смысловое приращение текста обусловлено его особой организацией, детерминированной не только языковыми законами, но и экстралингвистически.

Изучение С. с. т. в функц. стилистике связано с решением вопроса, каким образом различные коммуникативно-познавательные процессы в их широком экстралингвистическом контексте отражаются в языковой и смысловой организации текста, обусловливая его стилевую специфику. Так, реализованный в функц. стилистике подход к изучению С. с. науч. текста, опирающийся на принципы системности и функциональности, позволил выявить механизм перехода экстралингвистического, внешнего по отношению к речевому произведению, в собственно лингвистическое и тем самым объяснить стилистико-речевую природу науч. текста (М.Н. Кожина, М.П. Котюрова, Л.М. Лапп, Е.А. Баженова, Н.В. Данилевская, В.А. Салимовский и др.).

С. с. науч. произведения понимается как типовая текстовая организация, обусловленная комплексом экстралингвистических факторов, связанных со спецификой научного мышления, познавательной деятельности и функционирования вербализованного знания в науч. коммуникации. Содержанием науч. произведения является науч. знание, представленное в единстве трех аспектов: онтологического (связанного с предметным содержанием старого и нового знания); методологического (объединяющего способы и приемы получения знания); аксиологического (соотносимого с ценностной ориентацией ученого в общем фонде знания). Названные компоненты оказывают закономерное воздействие на формирование смысла науч. текста, обусловливая его лингвостилистическую специфику. Каждый из этих аспектов имеет типизированный характер речевой реализации посредством функционально ориентированных языковых (дотекстовых и текстовых) единиц, организованных по принципу поля (М.П. Котюрова) или субтекста (Е.А. Баженова). Взаимодействие глубинной (содержательно-смысловой) и поверхностной (формально-языковой) сторон текста проявляется в стилистическом согласовании содержания и формы произведения.

С. с. структура художественного произведения чрезвычайно специфична и многослойна: она соотнесена с такими уровнями смысла, как тематический, проблемный, идейный, идеологический, эстетический. Более того, в высокоэстетическом худож. произведении глубинный идейно-эстетический смысл текста обычно завуалирован, скрыт в подтексте.

С. с. худож. текста объединяет различные компоненты: макроконтекст (широкий контекст культуры, в котором функционирует произведение), микроконтекст (контекст конкретного образа), контекст линейного движения текста (речевое развертывание произведения), контекст реальной последовательности «событийного» движения изображаемого (сюжет и композиция) и т.д. (А.Н. Васильева). Все эти компоненты значимы для понимания смысла худож. произведения.

Один из важнейших факторов, определяющих структурированность худож. текста, связан с целостностью, единством замысла, воплощаемого в процессе его словесной реализации. Исходя из этого объединяющим началом целостной, замкнутой структуры худож. текста является образ автора (см.) — единый организующий центр всех элементов худож. структуры. Образ автора объединяет систему речевых структур, является идейно-стилистическим средоточием, «фокусом целого текста» (В.А. Кухаренко). Наряду с образом автора, единство и цельность С. с. худож. произведения обеспечиваются сюжетом, композицией, архитектоникой и другими компонентами текста.

В отношении публиц., оф.-дел., разг. стилей речи вопрос о С. с. т. остается неизученным.

Очевидно, С. с. публицистического текста определяется взаимодействием информации разных видов — содержательно-фактуальной и коммуникативно-прагматической. При этом все составляющие С. с. публиц. текста ориентированы на выполнение функции воздействия на адресата.

С. с. официально-делового текста детерминируется его регулятивной функцией, которая может быть конкретизирована посредством информативной, императивной (функцией долженствования), предписывающей и др. С. с. деловых текстов фиксируется посредством устойчивых композиционных форм, а также типизированных, стереотипных, клишированных речевых единиц, имеющих стандартизованный характер.

С. с. разговорного текста определяется спецификой коммуникативного акта в ситуации неподготовленного, спонтанного общения. Немаловажную роль играют тема, формат речи (монолог, диалог, полилог), коммуникативные установки участников речевого взаимодействия — внеязыковой контекст в целом.

Изучение С. с. т. в функц.-стилистическом аспекте позволяет более точно определить лингвостилистическую специфику произведений разных функц. типов с учетом их обусловленности экстралингвистической основой.

Лит.: Жинкин Н.И. Механизмы речи. — М., 1958; Его же: Речь как проводник информации. — М., 1982; Его же: Язык. Речь. Творчество. — М., 1998; Лотман Ю.М. Структура художественного текста. — М., 1970; Ван Дейк Т.А. Вопросы прагматики текста // НЗЛ. Вып. VIII. — М., 1978; Колшанский Г.В. Проблемы коммуникативной лингвистики. — ВЯ. — 1979. — №6; Его же: Контекстная семантика. — М., 1980; Его же: Коммуникативная функция и структура языка. — М., 1984; Кухаренко В.А. Интерпретация текста. — Л., 1979; Леонтьев А.А. Понятие текста в современной лингвистике и психологии // Психолингвистическая и лингвистическая природа текста и особенности его восприятия. — Киев, 1979; Одинцов В.В. Стилистика текста. — М., 1980; Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. — М., 1981; Демьянков В.З. Прагматические основы интерпретации высказывания. — Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. — 1981. — №4; Васильева А.Н. Художественная речь: Курс лекций по стилистике для филологов. — М., 1983; Купина Н.А. Смысл художественного текста и аспекты лингво-смыслового анализа. — Красноярск, 1983; Новиков А.И. Семантика текста и ее формализация. — М., 1983; Павилёнис Р.И. Проблема смысла (Современный логико-философский анализ языка). — М., 1983; Дридзе Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации. — М., 1984; Сорокин Ю.А. Психолингвистические аспекты изучения текста. — М., 1985; Богин Г.И. Типология понимания текста. — Калинин, 1986; Его же: Схемы действий читателя при понимании текста. — Калинин, 1989; Его же: Субстанциональная сторона понимания текста. Тверь, 1993; Васильев С.А. Синтез смысла при создании и понимании текста. — Киев, 1988; Залевская А.А. Понимание текста: психолингвистический подход. — Калинин, 1988; Ее же. Текст и его понимание. Тверь, 2001; Котюрова М.П. Об экстралингвистических основаниях смысловой структуры научного текста. — Красноярск, 1988; Мурзин Л.Н., Штерн А.А. Текст и его восприятие. — Свердловск, 1991; Болотнова Н.С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня. — Томск, 1992; Ее же: Основы теории текста. — Томск, 1999; Кожина М.Н. Смысловая структура текста в аспекте стилистики научного текста // Очерки истории научного стиля русского литературного языка XVIII-XX вв. Т. II. Ч. 1. Стилистика научного текста (общие параметры). — Пермь, 1996; Леонтьев Д.А. Психология смысла. — М., 1999; Крюкова Н.Ф. Метафорика и смысловая организация текста. — Тверь, 2000; Сидорова М.Ю. Грамматика художественного текста. — М., 2000; Баженова Е.А. Научный текст в аспекте политекстуальности. — Пермь, 2001; Борисова И.Н. Русский разговорный диалог: структура и динамика. — Екатеринбург, 2001.

Е.А. Баженова, М.П. Котюрова

СТИЛЕВЫЕ ЧЕРТЫ — признаки текста, выражающие специфику и стилевое своеобразие соответствующего функц. стиля благодаря реализации функций последнего, обусловленных его экстралингвистическими факторами. Напр., см.: обобщенно-отвлеченность, социальная оценочность, точность, образность и др. Тем самым по ним можно составить представление о том или ином функц. стиле и описать его. С. ч. представляют собою компонент (ступень) детерминативной вертикали: от экстралингвистической основы функц. стиля, прежде всего базовых экстралингвистических факторов, к обусловливаемым ими функциям соответствующих речевых разновидностей, которые, в свою очередь, реализуются языковыми и текстовыми средствами в С. ч.; последние структурируются в виде функц. семантико-стилистических категорий — ФССК — см.

В свое время идею о стилевых чертах в аспекте функц. стилистики плодотворно развивала Э.Г. Ризель, предложившая классификацию стилевых черт с учетом их полярности, несовместимости в одной речевой разновидности. М.П. Кульгав разграничивает понятия «стилевая черта», «стилистическое значение» и «языковое средство». Тесная, причинно обусловленная связь этих понятий образуется в процессе функционирования языка и создается в конкретной речевой системе. М.П. Кульгав считает целесообразным от понятия «стилевой черты» отличать понятие «лингвистического признака», имеющего чисто языковую природу, напр., номинальность, вербальность, безличность и т.п. Концепция С. ч. вскрывает, таким образом, действительно существующую ступенчатую обусловленность явлений, которую можно выразить так: экстралингвистическая стилеобразующая основа ==&GT; целенаправленность конкретной коммуникации ==&GT; стилевая черта ==&GT; лингвистические признаки, что в результате дает речевую систему языковых средств функц. стиля, обладающих общими специальными стилистическими значениями, содержащими единую функционально-стилевую окраску.

Концепция С. ч. претерпела значительные изменения: от противопоставления их по полярности, напр., точность — расплывчатость, образность — безóбразность, эмоциональность — сухость и т.п., до их полевой организации по принципу соотношения ядерных и периферийных С. ч.

Поскольку экстралингвистическое основание функц. стиля представляет собою двустороннее единство (форма сознания и вид деятельности, а значит, цели и задачи общения), то определяемые им С. ч. стоит подразделить на обусловленные той и другой сторонами этого единства. Тем самым выделить С. ч. онтологической (условно) основы и собственно коммуникативной. К первым отойдут отвлеченно-обобщенность (в науч. речи), предписующе-долженствующий характер речи (в оф.-дел. стиле), социальная оценочность (в газетно-публиц.), худож.-образная конкретизация (в худож. стиле). С. ч. собственно коммуникативного назначения — это точность, логичность, выразительность, образность, стандартизированность выражения, категоричность/некатегоричность и др. При этом следует помнить, что каждый функц. стиль обычно обладает не какой-либо одной С. ч., а несколькими, представляя собою целый спектр взаимосвязанных С. ч.

Иногда С. ч. подразделяют на основные (первичные), обусловленные базовыми экстралингвистическими факторами, и вторичные, обусловленные факторами более низкого уровня, напр., условиями соответствующего вида деятельности и общения. Это не означает, что они стилистически малозначимы. Так, при ограниченном во времени процессе создания газеты и вместе с тем стремлении автора к новизне выражений и экспрессивности речи его находки — на первый взгляд удачные выражения — быстро тиражируются другими авторами, превращаясь в стандарт. Сам же конструктивный принцип газетной речи — сопряжение экспрессии и стандарта (В.Г. Костомаров) — является типичным для нее и стилистически значимым. То же можно сказать относительно офиц.-деловой сферы общения, в которой стандартизация в виде формы (готового текста) коммуникативно удобна и потому употребительна в официально-деловой речи и характерна для нее.

Многие из С. ч. вариативно представлены в разных функц. стилях. Так, можно сказать, что точность точности рознь применительно, напр., к оф.-дел., науч., публиц. и худож. функц. стилям. Если, по выражению Л.В. Щербы, для деловой сферы свойственна (необходима) точность, не допускающая инотолкования, так как здесь от неточности зависят судьбы людей (не случайно в этой сфере существует специальная отрасль знания по составлению и толкованию законов и подзаконных актов), то точность как одна из важных С. ч. науч. речи выступает не в столь строгой форме в силу того, что науч. текст всегда читается критически. В публицистике, в частности на газетной полосе, точность — признак профессионализма и высокого качества речи, однако он часто нарушается по ряду причин (из-за стремления избежать повторения слова — а синонимы, как известно, неадекватны по смыслу; из-за отражения в тексте разговорной речи, особенно в интервью, и т.д.). В худож. речи точность — это, очевидно, верность образу. Иногда указанная вариативность фиксируется в названии С. ч., напр.: подчеркнутая логичность применительно к науч. речи (т.е. сугубо строгая и акцентируемая языковыми средствами и строем речи), в отличие от большей или меньшей логичности речи других сфер общения, в которых (в художественной, публицистической) иногда даже допускаются алогизмы как средство образности или экспрессивности.

Следует оговорить тот факт, что многие из С. ч. по своим номинациям сходны с терминами культуры речи (как отрасли языкознания), напр.: точность, логичность, выразительность, образность. Это естественно, поскольку стилистика и культура речи — дисциплины очень близкие друг к другу. И хотя содержание терминов-понятий в той и другой отрасли науки близко, аспект их рассмотрения различный: в функц. стилистике — не только как нормативный признак хорошей речи вообще для обеспечения эффективности общения на лит. языке (что составляет предмет К. р.), но прежде всего как характерологическая черта того или иного функц. стиля, помогающая уяснить его стилевую природу, понять закономерности функционирования языковых средств в той или иной речевой разновидности с учетом ее экстралингвистических основ и функций.

Раскроем (конкретизируем) содержание некоторых стилевых черт.

Отвлеченно-обобщенность (абстрагизация) науч. речи — это обусловленный спецификой познания объекта субъектом, типом его мышления, типом содержания и др. факторами такой признак текста, его С. ч., который выражается в широкой (высокочастотной) представленности в науч. тексте обобщенно-отвлеченных по своей семантике разноуровневых языковых средств, функционально и стилистически взаимосвязанных между собой. Науч. текст в целом окрашен отвлеченно-обобщенностью: представленные в нем языковые и речевые средства по своей семантике являются отвлеченно-обобщенными и реализуют соответствующую познавательную функцию (см. Закономерности функционирования языковых единиц в функц. стилях). Поэтому в лексике здесь большой процент абстрактной (ср. термины) и выражающей общие понятия, при этом даже конкретная лексика выражает общее понятие (дуб, ствол, стебель вообще, а не какой-то конкретный, ср. дуб — порода теплолюбивая, тело есть пространственно-временной объект). В морфологической стороне языковых единиц активизируются формы и значения общего, абстрактного характера. В частности, при употреблении имен существительных категория числа выступает с ослабленным грамматическим значением, поскольку названия отвлеченных понятий несовместимы с идеей числа, счета. Ср.: Процесс отвердевания стекла происходит в интервале температур и сопровождается возрастанием вязкости… Поскольку в стеклах правильное геометрическое расположение координационных полиэдров нарушено, то связи между атомами неодинаковы. Это приводит к отсутствию постоянной температуры плавления стекла (Л.А. Резницкий). Ед. число существительных, обозначающих единичные считаемые предметы, в науч. речи обычно служит для выражения обобщенного понятия либо неделимой совокупности: Береза относится к породам светолюбивым (Г.Ф. Морозов). Значение ед. числа существительных может приобретать весьма обобщенный характер: Ухо производит анализ всякого звука (А.Г. Столетов). Подобное касается и глаголов, напр. здесь употребительна форма глаголов наст. вневременного, абстрактного — земля вращается вокруг солнца; карась водится в пруду; форма будущего в значении, синонимичном наст. вневременно́му: Подобные возвратные глаголы разделим на две группы. В первую войдут глаголы… Рассмотрим вопрос… При этом мы выйдем за пределы морфологических категорий и обратимся к тем функциям… Формы лица глаголов и личные местоимения также употребляются в обобщенном и абстрактном значениях: широко используется так называемое «авторское мы» (Мы придерживаемся той точки зрения, что…; Ниже мы приводим диаграмму), «мы совокупности» (если мы измельчим, то получим…; пользуясь этим, мы можем получить…). В последних случаях местоимение либо вообще может быть опущено, так как выражение синонимично безличному ‘можно получить’, либо под мы подразумевается всякий. Даже краткие прилагательные используются в научной речи в нехарактерном для них в других сферах речи значении, выражая не вре́менный, а постоянный признак: Сланец тут мягок, известковат, Удельный вес минералов низок, Кристаллы бесцветны, прозрачны, Соединения с водородными кислотами безводны, углерод углекислоты инертен.

Императивность, или предписующе-долженствующий характер, деловой речи реализуется широким использованием языковых единиц в функции предписания, долженствования с соответствующей семантикой, поскольку предназначение базового экстрафактора (права как формы сознания и деонтического, нормативного мышления) — регулирование общественных отношений. Для этой сферы речи типичны, напр., формы наст. времени глагола в значении долженствования: пароходство выплачивает пени в смысле ‘должно, обязано выплачивать’; широкое употребление слов обязан, должен, необходим и т.п.

С. ч. образность, а именно использование образных средств языка-речи, наличествует в разных функц. стилях, но представлена вариативно: в худ. речи — как компонент худ.-образной конкретизации, в газетно-публицистической — как средство экспрессивности и эмотивности речи, сопровождаемое оценкой с целью воздействия на адресата либо привлечения его к диалогу; в научной — в коммуникативно-познавательной функции (напр., метафоры выступают как средство терминообразования — алгоритм с оракулом, возмущенная орбита, химическое спокойствие, поле устойчивой жизни, сгущение жизни, фазовый мост, волновой фронт; сравнения, аналогии используются для пояснения сложных и новых понятий в ряде жанров, особенно в науч.-популярной литературе, для «оживления» стиля речи, наглядности и др.).

С. ч. собственно коммуникативного характера — экспрессивность и категоричность/некатегоричность. Экспрессивность науч. стиля речи — это его выразительность и ясность для адресата, ибо науч. текст — это узел, связывающий воедино познание и общение. Для облегчения восприятия содержания текста используются специальные, выработанные в науч. стиле в процессе его развития способы и средства выражения, способствующие активизации внимания адресата, привлечению его к сомышлению, диалогу (см. Категория акцентности функциональная семантико-стилистическая; Категория диалогичности функциональная семантико-стилистическая). Для публиц. стиля, имеющего целью эффективное воздействие авторской позиции на читателя, характерно широкое использование не только экспрессивных языковых средств и разнообразных стилистических приемов для передачи той или иной социальной оценочности, но и средств создания рекламности речи, даже и при реализации фактографической информации.

К С. ч., имеющим стилистико-нормативный характер, относится категоричность/некатегоричность изложения (графика номинации позволяет подчеркнуть градуальность этого свойства речи). Эта С. ч. присуща всем функц. стилям — оф.-деловому, научному, публицистическому, разговорному, но представлена в них по-разному. Текстовое варьирование средств со значением категоричности/некатегоричности изложения может быть объяснено с учетом экстралингвистической основы текста. Ей присуща вариативность не только в отношении состава средств ее выражения, но и функционально-текстовая — в отношении функционально-семантически целостных фрагментов текста, которые характеризуются смысловым единством и завершенностью в пределах текста, лексической и синтаксической связностью. В частности, оф.-дел. стилю свойственна императивность как выражение воли (в широком смысле), и поэтому предписующе-долженствующие значения самых различных языковых единиц придают речи окраску категоричности. В свою очередь, категоричность/некатегоричность науч. речи основывается как на познавательных, так и на коммуникативных принципах. Познавательные принципы соотносятся, с одной стороны, с убежденностью автора в верности и процесса, и результата своей деятельности (значит, в этом случае вполне правомерна категоричность высказывания), с другой — с относительностью знания, получаемого благодаря этой деятельности (значит, категоричность недопустима).

Если говорить о доминировании в тексте той или другой стороны этой С. ч., то для оф.-дел. стиля более свойственна, как сказано, категоричность, а для научного — некатегоричность. При этом использование той или другой стороны этой С. ч. на текстовом пространстве целого науч. произведения связано с особенностями содержания и композиции, отражением в тексте фаз познания и этапов развертывания гипотезы (см. Категория гипотетичности функциональная семантико-стилистическая). Ср.: некатегоричность вербализации предположения и — обычно — категоричность выводов. Коммуникативные принципы (максимы Грайса) предполагают толерантность, общечеловеческую ориентацию на «другого». Проявление категоричности/некатегоричности в том или ином стиле речи подчиняется нормам и правилам, общепринятым в определенной сфере коммуникации.

Лит.: Балли Ш. Французская стилистика. — М., 1961; Ризель Э.Г. Полярные стилевые черты и их языковое воплощение. — Ин. яз. в школе. — 1961. — №3; Кульгав М.П. Основные стилевые черты и синтаксические средства их реализации в современной немецкой научно-технической речи: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — М., 1964; Кожина М.Н. О речевой системности научного стиля сравнительно с некоторыми другими. — Пермь, 1972; Ее же: Стилистика русского языка.- 2-е изд. — М., 1983; Троянская Е.С. К вопросу о технико-стилистических приемах в научной речи // Язык научной литературы. — М., 1975; Ее же: Научное произведение в оценке автора рецензии (к вопросу о специфике жанров научной литературы) // Научная литература. Язык, стиль, жанры. — М., 1985; Ее же: Лингвостилистическое исследование немецкой научной литературы. — М., 1987; Котюрова М.П. Категоричность… некатегоричность как свойство индивидуального стиля речи ученого // Текст: узоры ковра. Вып. 4. Ч. 2. Актуальные проблемы исследования разных типов текста / Под редакцией К.Э. Штайн. — СПб.; Ставрополь, 1999.

М.Н. Кожина, М.П. Котюрова

ТЕКСТ (от лат. textus — ткань, сплетение, соединение) — объединенная смысловой связью последовательность знаковых единиц, основными свойствами которой являются связность, целостность, завершенность и др. В семиотике Т. рассматривается как осмысленная последовательность любых знаков. С этих позиций Т. признается не только словесное произведение, но и произведение музыки, живописи, архитектуры и т.д.

В языкознании Т. — это последовательность вербальных (словесных) знаков, представляющая собой снятый момент языкотворческого процесса, зафиксированный в виде конкретного произведения в соответствии со стилистическими нормами данной разновидности языка; произведения, имеющего заголовок, завершенного по отношению к содержанию этого заголовка, состоящего из взаимообусловленных частей и обладающего целенаправленностью и прагматической установкой. Лингвистические параметры Т. описываются посредством текстовых категорий (см.) — общих и существенных признаков, свойственных как всем типам Т., так и каждому Т. в отдельности.

Наиболее распространены три понимания термина «Т.»: 1) как единицы высшего уровня языковой системы (узколингвистический аспект); 2) как единицы речи, результата речевой деятельности; 3) как единицы общения, обладающей относительной смысловой завершенностью. Эти трактовки понятия «Т.» обусловливают различение терминов (и соответствующих понятий) «текст» (высказывание) как собственно языковой феномен и «целый текст», произведение с присущими ему свойствами, отличающими его от единиц и уровней языковой системы. Такими отличительными свойствами являются функционально-коммуникативные качества, проявляющиеся в реальных актах общения.

Понимание Т. как уровня языковой системы соответствует грамматическому подходу, который заключается в анализе реализации логических законов развития мысли и взаимосвязи высказываний. Именно с этих позиций Т. изучается грамматикой текста, в рамках которой описываются различные типы внутритекстовых связей (формально-грамматические, логические, импликативные и др.), а также средства их реализации (повторы, дейктические единицы, служебные слова, акцентные выделения, интонация, распределение тематических и рематических элементов в предложении и др.).

Однако описание лишь формально-грамматической структуры Т. не объясняет многих его существенных признаков, прежде всего коммуникативных и смысловых. Критические замечания «в адрес» грамматики текста высказывают многие представители коммуникативных направлений лингвистики, в которых под Т. понимается речевое произведение, концептуально обусловленное и коммуникативно ориентированное в рамках определенной сферы общения, имеющее информативно-смысловую и прагматическую сущность. См.: «Структуре содержания не может соответствовать ни структура языковых средств внутри предложения, ни структура на уровне соотношения межфразовых единств, отражающих внешнюю организацию текста… Так как текст — это такое образование, где внешняя форма обязательно переходит во внутреннюю форму, которую составляет целостный образ содержания, то этот переход и является наиболее характерным внутренним свойством текста» (А.И. Новиков); «Учет грамматических форм связей высказываний и других текстовых единиц оказывается недостаточным для анализа целого текста (произведения)… Выход за пределы отдельного высказывания в целый текст сопряжен с качественно иным подходом к тексту, когда интралингвистического контекста (как и одних языковых знаний) недостаточно для объяснения многих существенных сторон изучаемого феномена, когда необходим выход в широкий экстралингвистический контекст» (М.Н. Кожина).

В семантике текста акцентируется его информационно-смысловая основа, соотнесенность Т. с денотатом. Кроме того, Т. как необходимый элемент любого акта вербальной коммуникации рассматривается в качестве объекта, сопряженного с автором и реципиентом. Соответственно семантика Т. включает содержание Т. (в аспекте автор — текст) и смысл Т. (в аспекте текст — реципиент). Содержание Т. определяется автором и представляет собой результат объективации фрагмента действительности средствами языка. Наличие содержания в Т. — фундаментальное свойство языка, обусловленное мышлением. Смысл Т. определяется (смыслообразование осуществляется) при взаимодействии Т. с реципиентом благодаря проявлению в нем мыслительных категорий речемыслительной деятельности, репрезентированных средствами языка. Однако понимание смысла текстовой единицы возможно лишь в вербальном контексте целого Т., поскольку темы фрагментов (единиц) Т. всегда выступают в роли подтем, микротем, развивающих общую тему целого Т. Отсюда идет различение традиционного понятия «Т.» и коммуникативного — «целый Т.», актуального для стилистики.

В стилистике целого текста, а именно функц. стилистике, Т. соотносится с его экстралингвистической основой (сферой общения, жанром и др.), выявляются коммуникативная целесообразность использования языковых ресурсов в той или иной сфере и ситуации общения, соответствие их целевой установке говорящего и т.п., иначе говоря, осуществляется выход во внешнюю среду, вплоть до широкого социокультурного контекста, за рамки языковой системы. Данный подход предполагает, что Т. 1) выступает универсальной формой коммуникации, т.е. способен осуществлять речевое взаимодействие между автором и адресатом; 2) является речевым произведением, а не языковой единицей высшего уровня; 3) всегда имеет концепт (см.), т.е. идею, отражающую авторский замысел и формирующую целостность произведения; 4) представляет собой речевую систему, свойственную определенной сфере общения; 5) всегда ориентирован на адресата (даже если им является сам автор); 6) несет информацию (смысл); 7) обладает прагматическим эффектом (эффектом воздействия).

Функц. стилистика исследует целые Т. и их стилевую типологию, причем анализирует их в единстве поверхностной, формально-грамматической, и содержательно-коммуникативной, обусловленной экстралингвистически, сторон. Целый Т. характеризуется свойствами, качественно отличающими его от единиц языковой системы, поскольку лишь целый Т. (произведение) может полностью выразить авторский замысел, концепцию, т.е. обладает смыслом, несводимым к сумме значений составляющих его языковых единиц. Т. способен к смысловому приращению, которое обусловлено функционированием речевого произведения в социокультурном контексте. Поэтому целый Т. перестает быть чисто лингвистическим феноменом, «перерастая» в нечто большее и более сложное, в частности в явление культуры. Именно в целом Т. находят отражение структура речевого акта и признаки взаимодействия коммуникантов. Наконец, лишь целому Т. (произведению в целом) свойственна особая системная организация (обусловленная его экстралингвистической основой), которой не обладает отдельное высказывание-предложение, тем более единицы дотекстовых уровней. Причем эта системная организация целого Т. проявляется в композиционно-содержательной его форме и пронизывает всю текстовую ткань произведения (см. Речевая системность функционального стиля).

Всех перечисленных качеств нет у Т. как уровня языковой системы, они характеризуют лишь целое произведение и могут быть осмыслены исключительно в аспекте целого Т. или типологии текстов. Кроме того, перечисленные признаки являются функц.-стилистическими, т.е. обусловливают стилевую специфику речевого произведения. В качестве критериев определения целого Т. как явления реальной коммуникации рассматриваются семантический, коммуникативно-информативный, функц.-стилистический, опирающиеся на комплексный экстралингвистический анализ, предполагающий выход за пределы собственно лингвистической науки в область смежных дисциплин (философию, социологию, психологию, культурологию, науковедение, литературоведение и др.). При этом объединяющим началом многоаспектного исследования Т. является человек в различных сферах его деятельности и социокультурной среды. Обращение к Т. как целому (произведению) предопределяет осмысление его семантико-содержательной стороны (см. Смысловая структура, или смысл, текста), а также таких его коммуникативных параметров, как замысел, концепция, цель общения, фонд знаний, субъект речи, адресат и др., а на поверхностном уровне — текстовая организация, композиция (см.), принципы и приемы развертывания (см. Развернутые вариативные повторы, РВП). Все эти параметры определяют качественное своеобразие, специфику целого Т. как единицы коммуникации.

При имеющемся многообразии подходов к пониманию феномена Т. одним из его главных, инвариантных свойств признается системность, которая обусловливается наличием структуры, иерархичности, целостности и взаимосвязи со средой.

Структура Т. — это форма существования его содержания, которой свойственны определенность, упорядоченность, членимость и целостность. Два последних признака диалектически взаимосвязаны: будучи построенным из отдельных единиц — сверхфразовых единств, сложных синтаксических целых (см.), абзацев (см.), микротекстов (см), коммуникативных блоков (см.), — Т. тем не менее сохраняет коммуникативное и смысловое единство. Наряду с этим Т. характеризуется единством внешней и внутренней формы, причем внутренняя форма является доминирующей, поскольку она является тем фундаментом, на котором строится Т. Внутренняя форма управляет на уровне замысла процессом порождения Т. и тем самым организует его внешнюю форму, т.е. распределение слов, связь предложений, объединение отрезков текста в целое.

Иерархичность Т. обусловлена иерархией заложенных в нем неравнозначных коммуникативных программ, т.е. мотивов и целей порождения речевого сообщения. Предмет сообщения подчиняется цели (основному коммуникативному намерению автора), порождающей и организующей Т. Основной замысел (концепция) сообщения выражается в опорных смысловых узлах Т. (фактах, ключевых словах и др.), образующих логико-фактологическую цепочку как смысловой стержень Т. Подчиненные коммуникативные программы соотносятся с вторичной информацией Т. (Т.М. Дридзе).

Под средой Т. понимается социально-культурный контекст, в котором функционирует речевое произведение. Именно в среде Т. приобретает свойства не только лингвистического, но и социально-культурного феномена, обогащается новыми смыслами и, вследствие интерпретации и реинтерпретации, получает способность к саморазвитию. Контакты Т. и среды проявляются в различных формах воздействия среды на Т. и воздействия Т. на среду, так как последний, будучи явлением не только лингвистическим, но и экстралингвистическим, самим фактом своего существования так или иначе изменяет окружающую действительность.

Проблема связи Т. и среды разрабатывается прежде всего применительно к худож. произведениям в рамках литературоведения, семиотики, культурологии и поэтики, где среда определяется как культурная и историческая эпоха написания Т., картина мира, созданная в произведении, общность эстетического языка автора и читателя (Ю.М. Лотман). В последнее время особую актуальность получила проблема межтекстовых связей, или «текстов в тексте» (см. Интертекстуальность).

Ввиду сложности и многоаспектности понятия «Т.» неоднозначно решается вопрос о типологии текстов. В основу классификации обычно кладутся лингвистические и экстралингвистические, объективные и субъективные факторы текстообразования и восприятия. Наиболее распространенной является классификация Т. по жанрово-стилистической принадлежности (художественные, научные, публицистические, деловые, разговорные с дальнейшим разграничением центральных и периферийных жанров — см. Жанр литературный). В.В. Одинцов в дополнение к традиционной классификации различает среди текстов массовой коммуникации информационные и агитационные (убеждающие) по преобладанию в них рационально-логических или эмоционально-риторических структур. Г.Я. Солганик дифференцирует Т. в зависимости от характера их построения (от 1-го, 2-го или 3-го лица), характера передачи чужой речи, количества участников коммуникации (монолог, диалог, полилог), функц.-смыслового назначения (тексты-описания, тексты-повествования, тексты-рассуждения), типа связей между предложениями (тексты с цепными, параллельными или присоединительными связями). Другие исследователи классифицируют Т. по тематике (С.И. Гиндин, И.Я. Чернухина), по способу выражения информации (Л.И. Лосева), по характеру интерпртеации (А.А. Реформатский, Ю.А. Сорокин) и т.д.

Дискуссионным является вопрос о текстовом статусе разг. диалога. Одни исследователи избегают использования термина «Т.» в отношении произведений устной спонтанной речи, отмечая отсутствие в них тематической целостности, жанровую неопределенность, принципиальную невозможность замысла, непредсказуемость развертывания и т.п. В этом случае для наименования разг. диалогов используются понятия «устный коммуникат», «диалогическое единство», «дискурс», «текстоид» (Н.А. Купина, О.Б. Сиротинина, М.А. Кормилицына). Другие авторы выделяют в разг. диалоге текстовые и нетекстовые участки (М.В. Китайгородская, Н.Н. Розанова). Третьи считают спонтанный диалог текстовой структурой особого типа, обладающей коммуникативно-событийной, прагматической и динамической интегративностью (И.Н. Борисова, Т.В. Матвеева).

В задачи стилистического исследования Т. входит изучение принципов построения и речевой организации Т. в конкретной коммуникативной сфере; выявление структурно-стилистических возможностей речевых произведений, композиционно-стилистических типов и форм, а также конструктивных приемов и функционирования в речи языковых средств. В практическом отношении стилистика текста призвана способствовать, во-первых, полному и глубокому пониманию речевого произведения; во-вторых, развитию и совершенствованию культурно-речевых навыков и умений посредством указания путей и способов конструирования Т., принадлежащих различным функц. стилям.

Лит.: Поспелов Н.С. Проблема сложного синтаксического целого в современном русском языке, «Уч. Зап. МГУ. Труды каф. рус. яз.», 1948. Вып. 137. Кн. 2; Лотман Ю.М. Структура художественного текста. — М., 1970; Его же: Текст и функция // Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. 1. -Таллин, 1992; Солганик Г.Я. Синтаксическая стилистика. — М., 1973; Его же: Стилистика текста. — М., 1997; Колшанский Г.В. Текст как единица коммуникации // Проблемы общего и германского языкознания. — М., 1978; Его же: Контекстная семантика. — М., 1980; Его же: Лингвистика текста. — М., 1978; Кухаренко В.А. Интерпретация текста. — Л., 1979; Леонтьев А.А. Высказывание как предмет лингвистики, психолингвистики и теории коммуникации // Синтаксис текста. — Л., 1979; Его же: Понятие текста в современной лингвистике и психологии // Психолингвистическая и лингвистическая природа текста и особенности его восприятия. — Киев, 1979; Одинцов В.В. Стилистика текста. — М., 1980; Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. — М., 1981; Москальская О.И. Грамматика текста. — М., 1981; Ее же: Текст как явление культуры. — Новосибирск, 1981; Ее же: Аспекты общей и частной лингвистической теории текста. — М., 1982; Купина Н.А. Смысл художественного текста и аспекты лингво-смыслового анализа. — Красноярск, 1983; Новиков А.И. Семантика текста и ее формализация. — М., 1983; Дридзе Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации. — М., 1984; Сорокин Ю.А. Психолингвистические аспекты изучения текста. — М., 1985; Торсуева И.Г. Текст как система // Структурно-семантические единицы текста: Сб. науч. тр. МГПИИЯ им. М. Тореза. Вып. 267. — М., 1986; Васильев С.А. Синтез смысла при создании и понимании текста. — Киев, 1988; Котюрова М.П. Об экстралингвистических основаниях смысловой структуры научного текста. — Красноярск, 1988; Шабес В.Я. Событие и текст. — М., 1989; Каменская О.Л. Текст и коммуникация. — М., 1990; Матвеева Т.В. Функциональные стили в аспекте текстовых категорий. — Свердловск, 1990; Мурзин Л.Н., Штерн А.С. Текст и его восприятие. — Свердловск, 1991; Баранов А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста. — Ростов н/Д., 1993; Сиротинина О.Б. Тексты, текстоиды, дискурсы в зоне разговорной речи // Человек — текст — культура. — Екатеринбург, 1994; Ее же: Язык — система. Язык — текст. Язык — способность. — М., 1995; Кожина М.Н. Понятия «текст» и «целый текст» (в аспекте стилистики текста) // Очерки истории научного стиля русского литературного языка XVIII-XX вв. Т. II. Ч. 1. Стилистика научного текста (общие параметры). — Пермь, 1996; Шмелева Т.В. Текст сквозь призму метафоры тканья // Человек и текст: Сб. науч. тр. — Саратов, 1998; Болотнова Н.С. Основы теории текста. — Томск, 1999; Сидорова М.Ю. Грамматика художественного текста. — М., 2000; Баженова Е.А. Научный текст в аспекте политекстуальности. — Пермь, 2001; Борисова И.Н. Русский разговорный диалог: структура и динамика. — Екатеринбург, 2001; Залевская А.А. Текст и его понимание. — Тверь, 2001.

Е.А. Баженова, М.П. Котюрова

ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ СЕМАНТИКО-СТИЛИСТИЧЕСКАЯ КАТЕГОРИЯ, ФССК — разновидность текстовых категорий (см.), отражающая функционально-стилевую дифференциацию речи (типологию текстов). ФССК — это система разноуровневых языковых средств (включая текстовые), объединенных функционально-семантически и стилистически на текстовой плоскости (в целом тексте, типе текстов одного функц. стиля), т.е. реализующих тот или иной категориальный признак данного текста как представителя соответствующего функц. стиля. Иначе говоря, без реализации этого признака текст не состоится как определенное функционально-стилистическое образование. При этом тот или иной функц.-стилевой параметральный признак целого текста (группы текстов) может либо структурно и семантически варьироваться по стилям, либо отсутствовать в каком-либо из них, так как в последнем случае налицо другой признак, соответствующий специфике данного функц. стиля.У текста (группы текстов), представляющего тот или иной функц. стиль, обычно имеется не один параметральный признак, а несколько взаимосвязанных, в совокупности создающих (и выражающих) функц.-стилевую специфику и своеобразие данного типа текстов (того или иного функц. стиля). ФССК тесно связаны со стилевыми чертами, особенно специфичными для данного функц. стиля, и с другими компонентами его смысловой структуры.

ФССК моделируются на основе полевого принципа, образуя структуру, в которой выделяются совокупности разноуровневых языковых и текстовых средств в качестве ядерных (центральных) и периферийных; поля же подразделяются на микрополя. При определении ядерных (центральных) и периферийных средств действуют два основных критерия: функц.-семантический и стилостатистический. Центр составляют средства, семантически и функционально наиболее значимые для выражения стилевой специфики данной группы текстов и конкретной стилевой черты либо соответствующего компонента смысловой структуры текста. Эти единицы обычно имеют и наибольшую частотность в тексте и занимают наибольшее его пространство (хотя такая зависимость наблюдается не всегда). К периферийным относятся малоупотребительные единицы, не связанные к тому же с выражением стилевой специфики данного текста (группы текстов) как представителя соответствующего функц. стиля.

ФССК представляют собою мало изученную область стилистики текста и текстовых категорий. Лишь некоторые из них изучены, и то в отношении не всех, а некоторых функц. стилей (преимущественно научного). Однако на основании имеющихся исследований и с учетом теоретических основ стилистики можно назвать следующие ФССК: оценки (см), логичности (см.), диалогичности (см.), гипотетичности (см.), обобщенно-отвлеченности (или абстрагизации), акцентности (см.), субъектности (авторизации), тональности, преемственности знания, экспрессивности, категоричности/некатегоричности изложения, его стандартизированности, проспекции и ретроспекции, предписания (долженствования, императивности изложения) и др. (курсивом помечены более изученные).

Каждая из этих категорий может быть представлена как в статике (аспект полевой структуры), так и в динамике ее развертывания по тексту, отражающей процесс текстообразования. Кроме того, ФССК можно рассматривать как в синхронии, так и в диахронии, в историческом аспекте, а также в плане сопоставительной стилистики (разных языков). Названные категории являются текстовыми, поскольку определяют общие существенные, т.е. категориальные свойства типов текста той или иной функц.-стилевой разновидности; реализуются они как дотекстовыми, так и текстовыми единицами языка и теснейшим образом связаны с речевой системностью (см.) функц. стиля.

Разработке вопроса о ФССК способствовало развитие функц. направления в языкознании, в частности функциональной грамматики, а именно теории функц.-семантических категорий (ФСК) и функц.-семантических полей (ФСП) А.В. Бондарко и его школы. Другим стимулом явилось развитие лингвистики текста и идеи о полевом структурировании (Г.С. Щур и др.). Последнее было использовано затем применительно к стилистике: описание лексико-грамматических полей с «выходом» в аспект функц. стилей (Е.В. Гулыга и Е.И. Шендельс). Кроме того, известны попытки дать классификацию функц.-грамматических категорий прагматического плана — для выражения желательности, необходимости, побуждения к действию, неуверенности, опасения и др. (А.Н. Гвоздев, Н.А. Лобанова и И.П. Слесарева).

Следует отметить, что ФССК существенно отличаются от ФСК (и ФСП) А. Бондарко, являющихся по существу грамматическими категориями. Последние, во-первых, относятся не столько к тексту, сколько к строю языка. Ср.: «Закономерности функционирования языка грамматических единиц включаются… в понятие грамматического строя языка…», «функц. грамматика… перерастает в функц. изучение строя языка в целом». Поэтому само понятие функционирования здесь предстает как языковая потенция, а не реальное использование языка в процессе общения. И когда речь идет о «среде», в которой функционируют языковые единицы, то имеется в виду вербальный контекст, отдельное высказывание-предложение, а не целый текст и контекст ситуации общения в совокупности всех его экстралингвистических коммуникативных и стилеобразующих факторов. Во-вторых, ФССК (в отличие от ФСК) формируется не на основе (значении) какой-либо грамматической категории, а на экстралингвистических основаниях. Здесь функция — это роль (назначение) единиц, используемых в целом тексте для реализации ими специфических стилевых черт определенной функц.-стилевой разновидности (функц. стиля). Тогда как в первом случае (аспект ФСК) имеется в виду функция как назначение, напр., творительного падежа (творительный орудийный в вербальном контексте) или глагола (настоящее историческое), т.е. лингвистическая, в частности семантико-синтаксическая, функция; ср.: «Морфологическая функция языка — это ее роль в синтагме» (Н.А. Слюсарева).

Именно изучение функционирования различных языковых единиц в разных типах текста с учетом их специфики, назначения, целей общения привело исследователей в 80-х гг. к возможности и необходимости структурирования стилевых черт и выделения классов средств, типичных для определенных жанров, текстовых контекстов, функц. стилей. Ближе всего подошел к определению ФССК В.К. Гречко, см. также работы Е.С. Троянской, Н.М. Разинкиной, О.К. Кудасова, В.В. Кускова и др.

Названные выше ФССК не равнозначны по своему текстовому статусу: одни из них связаны с главнейшими и общими текстовыми свойствами (напр., связности), другие выступают как бы в подсобной коммуникативно-экспрессивной функции, напр., акцентирования каких-то моментов содержания и привлечения к ним внимания адресата (ФССК акцентности), третьи характеризуют прежде всего специфику какого-либо стиля (ФССК гипотетичности). И тем не менее всех их объединяет само назначение ФССК в тексте: конкретная реализация функциональной семантико-стилевой стороны текста как неотъемлемого его свойства, по-разному представленная в разных видах текста как репрезентаторах различных функц. стилей.

О своеобразном понимании самой текстовой категории см. И.Р. Гальперин, М.Н. Кожина, Т.В. Матвеева, М.А. Шелякин и др.

Лит.: Гулыга Е.В., Шендельс Е.И. Грамматико-лексические поля в современном немецком языке. — М., 1969; Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. — М., 1981; Кожина М.Н. О соотношении некоторых стилистических понятий и категорий с функционально-семантическими категориями // Структура лингвостилистики и ее основные категории. — Пермь, 1983; Ее же: О функциональных семантико-стилистических категориях текста, «Филол. науки», 1987. — №2; Ее же: О функциональных семантико-стилистических категориях в аспекте коммуникативной теории языка // Разновидности и жанры научной прозы. Лингвостилистические особенности. — М., 1989; Гречко В.К. Синтаксис немецкой научной речи. — Л., 1985; Матвеева Т.В. Функциональные стили в аспекте текстовых категорий. — Свердловск, 1990; Бедрина И.С. Функциональная семантико-стилистическая категория гипотетичности в английских научных текстах. — Одесса, 1993; Ее же: К обоснованию категории предшествующего знания в научном тексте // Стереотипность и творчество в тексте. — Пермь, 2001; Котюрова М.П. Некоторые функционально-семантические категории научного текста // Разновидности текста в функционально-стилевом аспекте. — Пермь, 1994; Сретенская Л.В. Функциональная семантико-стилистическая категория оценки в научных текстах разных жанров: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — СПб., 1994; Очерки истории научного стиля русского литературного языка ХVIII-ХХ вв. Т. 2, Стилистика научного текста (общие параметры). Ч. 2, Категории научного текста: функционально-стилистический аспект. — Пермь, 1998: Т.Б. Иванова — о ФССК акцентности; Дускаева Л.Р., Кожина М.Н. — о ФССК диалогичности; Кожина М.Н., Плюскина Т.Н. — о ФССК гипотетичности, М.П. Котюрова — о категориях цельности, связности, логичности, точности.

Гвоздев А.Н. Очерки по стилистике русского языка. — М., 1952; Щур Г.С. Теория поля в лингвистике. — М., 1974; Лобанова Н.А., Слесарева И.П. Учебник русского языка для иностранных студентов-филологов: Систематизирующий курс / Под редакцией В.Г. Гака. — М., 1980; Бондарко А.В. Основы построения функциональной грамматики, «Изв. АН СССР, Сер. Л и Я», 1981. — №6; Его же: Функциональная грамматика. — Л., 1984; Гак В.Г. К типологии функциональных подходов к изучению языка // Проблемы функц. грамматики. — М., 1985; Слюсарева Н.А. Функциональная грамматика и когнитивность морфологии. — Там же; Шелякин М.А. О единстве функционального и системного описания грамматических форм в функциональной грамматике. — Там же; Троянская Е.С. Научное произведение в оценке автора рецензии // Научная литература. Язык, стиль, жанры. — М., 1985; Разинкина Н.М. Функциональная стилистика. — М., 1986.

ИСТОРИЗМ а, м. historisme m.

1. Воспроизведение прошлого, увлечение прошлым. БАС-1. Отграничиваются они &LT;художники «Золотого руна»> и от имитаторов, проникнутых историзмом (приятный неологизм! ) и даже от эстетов-символистов. Моск. еженед. 1909 3 59. Чрезмерный, губительный «историзм» повествования, переизбыток «исторических подробностей», преобладание антуража над сутью я бы не стал списывать на дебютный уровень романа. ДН 1997 5 194. || иск. Как при жизни Карла Фаберже, так и в наши дни ведутся споры об этих работах. Их называют игрушками для знати, отмечают стилевую подражательность и эклектичность, иногда перегруженность сюжетными линиями, применяют термин «кич». Действительно, Фаберже, будучи человеком своего времени, чутко откликался на его требования. А время диктовало обращение к стилям предшествующих эпох. В своих работах он использовал декор и формы древнерусского искусства, причудливые завитки рококо, строгие гармонические линии классицизма, орнаментику ампира и модерна — то, что теперь искусствоведы называют одним термином — «историзм». НН 1991 19 51.

2. Исторический подход при рассмотрении, оценке чего-л. БАС-1. Стану я писать эпопею граждаснкой войны: это уж в форме романа, там уж руки у меня не будут связаны историзмом, как связаны они были в этих двух книжках. Фурманов Зам.

2. Историческое значение, историческая важность. БАС-1. Все более сознавался историзм его &LT;горького&GT; роли в развитии совесткой культуры. Федин Из восп. — Лекс. Уш. 1934: истори/зм.

Уместность речи — коммуникативное качество речи, которое возникает на основе соотношения речь — условия общения. У. р. — необходимое качество хорошей речи, которое заключается в таком подборе, такой организации средств языка, которые делают речь отвечающей целям и условиям общения. У. р. соответствует теме сообщения, его логическому и эмоциональному содержанию, составу слушателей или читателей, информационным, воспитательным, эстетическим и иным задачам письменного или устного выступления. У. р. захватывает разные уровни языка (употребление слов, словосочетаний, грамматических категорий и форм, синтаксических конструкций и целых композиционно-речевых систем) и может рассматриваться и оцениваться с разных точек зрения. Различают У. р. стилевую, контекстуальную, ситуативную и личностно-психологи-ческую. У. р. стилевая заключается в том, что уместность отдельного слова, оборота, конструкции или композиционно-речевой системы в целом предопределяется и регулируется стилем языка. Каждый из функциональных стилей имеет свою специфику, свои закономерности отбора и употребления языкового материала. В каждом из них существуют элементы, определяющие его специфику, которые называются стилеобразующими. Перенесение их в другие условия общения без надобности, без мотивировки справедливо считается нарушением У. р. Уместность отдельной языковой единицы регламентируется и таким фактором, как контекст, т. е. ее речевое окружение.

Контекст — это композиционно-речевая система, предполагающая единство плана содержания и плана выражения, однородность стилистической тональности. Критерий контекстной уместности, хотя в общих чертах и определяется уместностью стилевой, не всегда совпадает с ней. Нередко можно наблюдать случай, когда языковое средство, традиционно неприемлемое для определенного стиля, определенных условий общения, в конкретном контексте оказывается уместным, более того, единственно необходимым для достижения нужного эффекта. Так, например, в стилистике сложилось отрицательное отношение к отглагольным существительным, так как употребление отглагольных существительных, особенно в большом количестве, делает речь мелодически бедной, аморфной, сообщает ей налет канцелярщины и т. д. В замечательном стихотворении А.А. Фета «Шепот, робкое дыханье. » нет ни одного глагола, зато отглагольных существительных — шесть: шепот, дыхание, колыхание, изменение, отблеск, лобзание. Почему же Фет, поэт-музыкант, предпочел существительное глаголу, создавая одно из самых поэтических своих стихотворений? Преимущество отглагольного существительного в безличности, неопределенности действующего лица. А это гармонирует с общим лирическим строем стихотворения, которое очаровывает читателя прелестью недосказанного. Глагол же, как правило, связан с реальным лицом, конкретным деятелем, потому оказался бы слишком груб и неуместен для передачи тонких нюансов поэтического содержания. У. р. обнаруживается не только на отдельных языковых уровнях, но и в определенных речевых системах, ситуациях, в стиле произведения в целом. Неуместностью в художественном произведении страдают иногда отдельные композиционные компоненты текста — диалог, построенный без учета закономерностей разговорной речи, описания внешности героев, их раздумий, природы, а также авторские размышления.

Говоря с собеседником, выступая перед аудиторией, мы не только сообщаем ту или информацию, но вольно или невольно передаем и наше отношение к действительности, окружающим нас людям. Поэтому важно позаботиться о том, как наша речь подействует на собеседника — не травмирует ли она его грубостью, не унизит ли его достоинства.

У. р. — качество, важное в социальном аспекте: оно регулирует наше речевое поведение. Умение найти нужные слова, интонацию в той или иной ситуации общения — залог успешного взаимоотношения собеседников, возникновения так называемой обратной связи и наоборот: учитель не сумел найти нужных слов для общения с учеником, с десятиклассником разговаривая так же, как и с пятиклассником, в результате нет контакта, нет доверия.

Лит.: Головин В.Н. Основы культуры речи.- М., 1980; Ладыженская ТА. Качество речи // Живое слово: Устная речь как средство и предмет обучения. — М., 1986.

ЯНГ Ларри — ЯНГ Ларри (Larry Young) (также Халид Ясин Абдул Азиз, Aziz) (7 октября 1940, Ньюарк, шт. Нью-Джерси — 30 марта 1978, Нью-Йорк), американский (негритянский) пианист и органист. От своего отца (профессионального музыканта) получил первые уроки игры на фортепиано и органе. В 1957 работал по ангажементам в различных ритм-энд-блюзовых ансамблях. В 1962 дебютировал как руководитель студийного оркестра, с которым записал свой первый альбом (Groove Street). Играл с гитаристом Грантом Грином (1964-65), саксофонистом Дж. Хендерсоном, трубачами Ли Морганом и Т. Таррентайном. В 1964 гастролировал в Европе, заслужив высокую оценку критики и публики (LP Into Somethin»), записался с тенор-саксофонистом Н. Дэйвисом как пианист (LP Happy Girl). Испытав сильное воздействие Дж. Колтрэйна (с которым также сделал записи), изменил стилевую ориентацию и примкнул к музыкантам нового бопа (см. БОП (джазовый стиль)) и фри-джаза. В 1965 создал новое хард-боп-комбо с участием Вуди Шоу и Элвина Джонса (LP Unity — 1965). С 1969 играл на электропиано в ансамбле М. Дэйвиса, участвовал с ним в создании экспериментального альбома Bitches Brew (1970), ознаменовавшего возникновение джаз-рока (см. ДЖАЗ-РОК), затем сотрудничал с гитаристом Дж. Маклафлином (1970) и перкуссионистом Тони Уильямсом (в его фьюжн-группе Lifetime, 1969-71). Из остальных его записей заслуживают упоминания: с группой Lifetime Т. Уильямса (Emergency — 1969, Ego — 1971), барабанщиком Джо Чемберсом (Double Exposure — 1977), рок-гитаристом Джими Хендриксом (см. ХЕНДРИКС Джими) (Nine To The Universe -1980).

Янг — видный представитель необопа, фри-джаза, фьюжна (см. ФЬЮЖН) и джаз-рока, один из лучших современных джазовых органистов. Темпераментный, динамичный музыкант-клавишник, первоклассный мастер импровизации. Вместе с гитаристом Дж. Бладом Алмером осуществил синтез фри-джаза и негритянского фанк (см. ФАНК)-рока, став одним из основоположников нового направления (фри-фанк). Как и многие представители негритянского лагеря в авангардном джазе, принял ислам и получил мусульманское имя (Khalid Yasin). Умер в возрасте 38 лет, не успев в полной мере реализовать свои новаторские амбиции и замыслы.

РОК-МУ́ЗЫКА -и; ж. [англ. rock music] Ставшее основой молодёжной культуры второй половины 20 в. направление эстрадной музыки, исполняемой на электромузыкальных инструментах, в основе которой лежит четкий басовый ритм; рок (2.Р.).

рок-му́зыка (англ. rock music, сокращённо от rock’n’roll), направление в американской и европейской популярной музыке (с 1950-х гг.), родившееся на волне социальных «нонконформистских» движений молодёжи (см. «Контркультура»). Зародившись в США в форме рок-н-ролла, Рок-музыка завоевала широкую популярность с 60-х гг., благодаря главным образом рок-группам Великобритании — «Битлз», «Роллинг Стоунз» и др. (до 80-х гг. обе страны занимали ведущие позиции в мировой рок-музыке). Усвоение рок-музыкантами композиционных и ладогармонических особенностей блюза сыграло решающую роль в формировании стиля рок-музыки Её существенные черты — особая ритмическая пульсация в басу (бит), использование преимущественно электромузыкального инструментария, обусловливающего повышенный динамический тонус музыки, превалирование ритмического и гармонического начал над мелодическим. Развиваясь в дальнейшем во взаимодействии с поп-музыкой, а также в связи с расширением средств шоу-бизнеса (особенно ТВ) рок-музыка претерпела значительную стилевую эволюцию. Ныне представляет собой разветвлённую культуру, складывающуюся из множества музыкальных течений со своими особенностями в различных странах (например, для отечественной рок-музыки наиболее существенную роль играет текст).

РОК-МУЗЫКА — РОК-МУ́ЗЫКА (англ. rock music, от rock — качаться, трястись), тип современной поп-музыки (см. ПОП-МУЗЫКА), ведущий свое происхождение от песенно-танцевальных жанров негритянского городского фольклора 1920-30-х гг., ритм-энд-блюза (см. РИТМ-ЭНД-БЛЮЗ) и рок-н-ролла (см. РОК-Н-РОЛЛ). Важными характеристиками рок-музыки являются ее социальные функции, формы бытования (от любительских групп до профессональных коллективов), техническое оснащение (применение электрического и электронного усиления и преобразования звука), экспрессия вокального и инструментального интонирования. С музыкальной стороны наиболее характерными ее признаками можно считать наличие в ней трансформированных элементов блюза (см. БЛЮЗ) в сочетании со специфической ритмикой.

Рок-музыка сформировалась в Великобритании и США на рубеже 1950-60-х годов. С момента своего появления рок-музыка часто становилась компонентом молодежной культуры, выражая свойственный ей нонконформистский пафос. Вместе с тем значительная часть рок-музыки находится в рамках «массовой культуры» (см. МАССОВАЯ КУЛЬТУРА). Рок-музыка представляет собой сложный конгломерат течений, выделившихся по музыкальным и внемузыкальным признакам: принадлежности к определенным социально-культурным движениям (например, психоделический (см. ПСИХОДЕЛИКА) рок, панк-рок (см. ПАНК-РОК)), возрастной ориентированности (рок для подростков, для взрослых), динамической интенсивности (тяжелый рок (см. ХАРД-РОК)), технической оснащенности (электронный рок (см. ЭЛЕКТРОННАЯ МУЗЫКА)), взаимодействию с теми или иными музыкальными традициями и стилями (арт-рок (см. АРТ-РОК), джаз-рок (см. ДЖАЗ-РОК), фолк-рок (см. ФОЛК-РОК) и др.), месту в системе художественной культуры (рок-авангард, поп-рок (см. ПОП-РОК), альтернативный рок (см. АЛЬТЕРНАТИВА (в рок-музыке))). Важное значение для рок-музыки имеет визуальный фактор: манера поведения музыкантов, их стиль жизни, сценическое оформление рок-шоу, новые жанры визуальной подачи рок-музыки (видеоклипы (см. ВИДЕОКЛИП)).

Три́фонов Юрий Валентинович (1925-1981), русский писатель. Романы «Студенты» (1950; Государственная премия СССР, 1951), «Утоление жажды» (1963), исторический роман «Нетерпение» (1973) о народовольцах. В «московских» психологических повестях «Обмен» (1969), «Другая жизнь» (1975), «Дом на набережной» (1976), «Старик» (1978), в документально-мемуарной книге о революционной деятельности своего отца «Отблеск костра» (1965), публицистике (собрана в книге «Как слово наше отзовётся. », 1985), посвящённой драме противостояния интеллигентных одиночек атмосфере конформизма 1960-1970-х гг. и утраты общественных идеалов, — размышления о судьбе поколений и связи времён, о революции, Гражданской войне, сталинских репрессиях, о личинах зла. Автобиографический роман «Время и место» (1981, не окончен).

ТРИФОНОВ Юрий Валентинович — ТРИ́ФОНОВ Юрий Валентинович (1925-81), русский писатель. Роман «Студенты» (1950; Государственная премия СССР, 1951); исторический роман «Нетерпение» (1973) о народовольцах. Проблема нравственного выбора в атмосфере 60-70-х гг., тема революции, Гражданской войны, сталинских репрессий как основы современных общественных аномалий в повести «Обмен» (1969); «Другая жизнь» (1975); «Дом на набережной» (1976); «Старик» (1978), документально-мемуарная книга «Отблеск костра» (1965). В романе «Время и место» (1981) — тема творчества, истории, постигаемой как судьба писателя.

ТРИ́ФОНОВ Юрий Валентинович (28 августа 1925, Москва — 28 марта 1981, там же), русский писатель; одна из ключевых фигур литературного процесса 1960-х — 1970-х гг.

Мальчик из Дома на наберженой

Родился в семье большевика, крупного партийного и военного деятеля Валентина Андреевича Трифонова. Брат отца, Евгений Андреевич, герой Гражданской войны, публиковался под псевдонимом Е. Бражнев (по-видимому, от него Юрий Трифонов унаследовал дар к писательству). Вместе с семьей Трифоновых жила бабушка Т. А. Словатинская (со стороны матери Е. А. Лурье), представительница «старой гвардии» большевиков, бесконечно преданная делу Ленина-Сталина и колебавшаяся вместе с линией партии. И мать, и бабушка оказали большое влияние на воспитание будущего писателя.

В 1932 семья переехала в знаменитый Дом Правительства, который через сорок с лишним лет стал известен всему миру как «Дом на набережной» (по названию повести Трифонова).

В 1937 были арестованы отец и дядя писателя, которые вскоре были расстреляны (дядя — в 1937, отец — в 1938). Была репрессирована также мать Юрия Трифонова (отбывала срок заключения в Карлаге). Дети (Юрий и его сестра) с бабушкой, выселенные из квартиры правительственного дома, скитались и бедствовали. Но бабушка не изменила своим убеждениям, дожив до глубокой старости, даже после 20-го съезда КПСС, когда началась реабилитация невинно осужденных.

С началом войны Трифонов был эвакуирован в Ташкент, когда в 1943 вернулся в Москву, поступил на военный завод. В 1944, работая по-прежнему на заводе, поступил на заочное отделение Литературного института, позднее перевелся на очное. Посещал творческий семинар, которым руководили маститые писатели К. Г. Паустовский (см. ПАУСТОВСКИЙ Константин Георгиевич) и К. А. Федин, (см. ФЕДИН Константин Александрович) что нашло отражение позднее в «Воспоминаниях о муках немоты» (1979).

Писать начал очень рано, почти в «мотыльковом возрасте», продолжал писать в эвакуации и по возвращении в Москву. Свои стихи и маленькие рассказы посылал матери в лагерь. Их связывала любовь, доверие и какая-то запредельная близость.

Дипломная работа Трифонова, повесть «Студенты», написанная в 1949-1950, неожиданно принесла известность. Была опубликована в ведущем литературном журнале «Новый мир» и удостоена Сталинской премии (1951). Сам писатель в дальнейшем относился к своей первой повести холодно. И все-таки, несмотря на искусственность главного конфликта (идеологически правоверный профессор и профессор-космополит) повесть несла в себе зачатки главных качеств трифоновской прозы — достоверность жизни, постижение психологии человека через обыденное. В 1950-е гг., по-видимому, ждали, что удачливый лауреат и дальше буде эксплуатировать эту тему, напишет роман «Аспиранты» и т. д.

Приближение к истории

Но Трифонов практически замолчал (в конце 1950-х — начале 1960-х гг. писал в основном рассказы: «Бакко», »Очки», «Одиночество Клыча Дурды»и др.).

В 1963 вышел роман «Утоление жажды», материалы для которого он собирал в Средней Азии на строительстве Большого Туркменского канала. Но самого автора этот роман не удовлетворил до конца. И снова годы молчания, если не считать спортивных рассказов и репортажей. Трифонов был одним из основоположников психологического рассказа о спорте и спортсменах.

Главным произведением Трифонова в те годы стала документальная повесть «Отблеск костра» (1965) — повесть об отце (донском казаке), о кровавых событиях на Дону. Отец для писателя был воплощением человека идеи, всецело преданного революции. Романтика той бурной эпохи, несмотря на всю ее жестокость, еще преобладает в повести. Сдержанный рассказ о реальных фактах сопровождается лирическими отступлениями (трифоновский лиризм неразрывно связан с образом уходящего времени, меняющего лицо мира). В действии, которое разворачивается то в 1904 (год вступления отца в большевисткую партию), то в 1917 или 1937, обнажается толща времени, его многослойность.

Послесталинская оттепель сменилась новым наступлением холодов, и повесть чудом проскользнула в щель захлопываемой цензурой двери в литературу правды. Наступали глухие времена.

Трифонов вновь обратился к истории. Роман «Нетерпение» (1973) о народовольцах, вышедший в Политиздате в серии «Пламенные революционеры», оказался серьезным художественным исследованием общественной мысли второй плоловины 19 в. через призму народовольчества. Аллюзии стали главным литературным приемом Трифонова. Пожалуй, именно он изо всех «легальных» авторов своего времени находился под самым пристальным вниманиеы цензуры. Но как ни странно, цензурных купюр в произведениях Трифонова было немного. Писатель был убежден, что талант проявляется в умении сказать все, что хочет сказать автор, и не быть изуродованным цензурой. Но это требует высочайшего мастерства слова, предельной емкости мысли и безграничного доверия к читателю. Это доверие читатель Трифонова, безусловно, оправдал полностью: в его архиве сохранилось несколько тысяч писем, которые, свидетельствовали о том, что в России 1970-х — 1980-х гг. существовал огромный пласт людей мыслящих, образованных, думающих и о судьбе человека, и о судьбе Родины.

Трифонов родился и прожил в Москве всю свою жизнь. Он любил, знал и старался понять свой город. Может быть, поэтому цикл его городских повестей критика назвала «московским». В 1969 появилась первая повесть этого цикла «Обмен», в который вошли также «Предварительные итоги» (1970), «Долгое прощание» (1971) и «Другая жизнь» (1975). Стало понятно, что писатель Трифонов вышел на новый уровень

В этих повестях рассказывалось о любви и семейных отношениях, вполне тривиальных, но вместе с тем очень характерных, обнаженно узнаваемых. Однако читатель узнавал не только свою жизнь с ее общечеловеческими радостями и трагедиями, но и остро ощущал свое время и свое место в этом времени. В фокусе художественных исканий Трифонова постоянно вставала проблема нравственного выбора, который человек вынужден делать даже в самых простых житейских ситуациях. В период сгущавшейся густоты брежневского безвременья писатель сумел показать, как задыхается в этой ядовитой атмосфере умный, талантливый человек (герой повести «Другая жизнь» историк Сергей Троицкий), не желающий поступаться собственной порядочностью. Официальная критика обвинилa автора в мелкотемье, в отсутствии позитивного начала и вообще в том, что проза Трифонова стоит «на обочине жизни», вдали от великих свершений и борьбы за идеалы светлого будущего.

Но Трифонову предстояла другая борьба. Он активно выступил против решения секретариата Союза писателей о выводе из редколлегии «Нового мира», многолетним автором которого был писатель, ее ведущих сотрудников И. И. Виноградова (см. ВИНОГРАДОВ Игорь Иванович), А. Кондратовича, В. Я. Лакшина, (см. ЛАКШИН Владимир Яковлевич) прекрасно понимая, что, в первую очередь, это удар по главному редактору журнала А. Т. Твардовскому, (см. ТВАРДОВСКИЙ Александр Трифонович) к которому Трифонов испытывал глубочайшее уважение и любовь.

Обитатели Дома на набережной

Будучи человеком мужественным, Трифонов упорно продолжал стоять «на обочине жизни», помещая своих героев в «прокрустово ложе быта» (так назывались статьи о его творчестве в центральных газетах), упрямо не щадил «своих», к которым относил и себя — интеллигента 1960-х гг.

Уже в 1970-е творчество Трифонова высоко оценили западные критики издатели. Каждая новая книга быстро переводилась и издавалась внушительным, по западным меркам, тиражом. В 1980 по предложению Генриха Белля (см. БЕЛЛЬ Генрих) Трифонов был выдвинут на соискание Нобелевской премии (см. НОБЕЛЕВСКИЕ ПРЕМИИ). Шансы были весьма велики, но смерть писателя в марте 1981 перечеркнула их.

В 1976 в журнале «Дружба народов»была опубликована повесть Трифонова «Дом на набережной», одно из самых заметных острых произведений 1970-х гг. В повести был дан глубочайший психологический анализ природы страха, природы деградации людей под гнетом тоталитарной системы. «Времена были такие, пусть с временами и не здоровается», — думает Вадим Глебов, один из «антигероев» повести. Оправдание временем и обстоятельствами характерно для многих трифоновских персонажей. Трифонов подчеркивает, что Глебовым двигают мотивы, столь личностные, сколь и несущие на себе печать эпохи: жажда власти, верховенства, что связано с обладанием материальными благами, зависть, страх и т. п. Причины его предательства и нравственного падения автор видит не только в опасении, что может прерваться его карьера, но и в страхе, в который была погружена вся страна, замордованная сталинским террором.

Трифоновское постижение истории и человека

Обращаясь к различным периодам российской истории, писатель показывал мужество человека и его слабость , его зоркость и слепоту, его величие и низость, причем не только на ее изломах, но и в повседневной будничной круговерти. «Потому что все состояло из малого, из ничтожного, из каждодневного сора, из того, что потомкам не увидеть никаким зрением и фантазией».

Трифонов постоянно сопрягал разные разные эпохи, устраивал «очную ставку» разным поколениям — дедам и внукам, отцам и детям, обнаруживая исторические переклички, стремясь увидеть человека в самые драматичные моменты его жизни — в момент нравственного выбора.

В каждом своем последующем произведении Трифонов, казалось бы, оставался в пределах уже художественно освоенного круга тем и мотивов. И вместе с тем он ощутимо двигался вглубь, как бы «дочерпывал» (его слово) уже найденное. Как ни странно у Трифонова не оказалось слабых, проходных вещей, он, беспрестанно наращивая мощь своего узнаваемого письма, становился подлинным властителем дум.

Несмотря на то, что в течение трех лет «Дом на набережной» не включался ни в один из книжных сборников, Трифонов продолжал «раздвигать рамки» (его собственное выражение). Он работал над романом «Старик», который был давно задуман — романом о кровавых событиях на Дону в 1918. «Старик» появился в 1978 в журнале «Дружба народов» и появился благодаря исключительным знакомствам и лукавству главного редактора журнала С. А. Баруздина (см. БАРУЗДИН Сергей Алексеевич).

Главный герой романа Павел Евграфович Летунов держит ответ перед собственной совестью. За его плечами — «громадные годы», трагические события, величайшие напряжение революционных и послереволюционных лет, огненный поток исторической лавы, сметавшей все на своем пути. Растревоженная память возвращает Летунова к пережитому. Он снова решает вопрос, который не дает ему покоя много лет: был ли действительно изменником комкор Мигулин (реальный прототип Ф. К. Миронов (см. МИРОНОВ Филипп Кузьмич)). Летунова мучает тайное чувство вины — он когда-то ответил на вопрос следователя, что допускает участие Мигулина в контрреволюционном мятежети и тем самым повлиял на его судьбу.

Самый глубокий, самый исповедальный роман Трифонова «Время и место», в котором история страны постигалась через судьбы писателей, был отвергнут редакцией и при жизни напечатан не был. Он появился уже после смерти писателя в 1982 с очень существенными цензурными изъятиями. Был отвергнут «Новым миром» и цикл рассказов «Опрокинутый дом», в котором Трифонов с нескрываемым прощальным трагизмом рассказывал о своей жизни (повесть также увидела свет после смерти ее автора, в 1982).

Трифоновская проза обрела в последних вещах новое качество, большую художественную концентрацию и в то же время стилевую свободу. «Время и место » сам писатель определил как «роман самосознания». Герой, писатель Антипов, испытывается на нравственную стойкость всей своей жизнью, в которой угадывается нить судьбы, выбранной им самим в разные эпохи, в различных сложных жизненных ситуациях. Писатель стремился собрать воедино времена, свидетелем которых был сам: конец 1930-х гг., война, послевоенное время, оттепель, современность.

Самосознание становится доминантой и в цикле рассказаов «Опрокинутый дом», в центре внимания Трифонова — вечные темы (так называется и один из рассказов): любовь, смерть, судьба. Обычно суховатое трифоновское повествование здесь лирически окрашено, тяготеет к поэтичности, авторский же голос звучит не просто открыто, но исповедально.

Творчество и личность Трифонова занимают особое место не только в русской литературе 20 века, но и в общественной жизни. И это место остается пока незанятым. Трифонов, помогая осмыслить время протекающее сквозь всех нас, был личностью, которая заставила оглянуться на себя, кого-то лишая душевного комфорта, кому-то помогая жить.

ПИМЕНОВ Юрий Иванович — ПИ́МЕНОВ Юрий (Георгий) Иванович [13 (26) ноября 1903, Москва — 1977], российский живописец, театральный художник, график. Народный художник СССР (1970), действительный член Академии художеств СССР (1962). Член-учредитель ОСТ (см. ОСТ (общество)). Ленинская премия (1967). Государственная премия СССР (1947, 1950).

В детстве все свободное время Пименов проводил в находившейся недалеко от дома Третьяковской галерее и внимательно изучал картины великих русских мастеров. Первые уроки рисования получил от отца — художника-любителя (юриста по профессии). В 1919 стал заниматься во Вхутемасе (см. ВХУТЕМАС). Позднее, вспоминая годы учебы, Пименов писал: «Мы, студенты Вхутемаса, шумели в аудитории Политехнического музея на чтении стихов, поддерживая Маяковского и Асеева, шумели на спектаклях Мейерхольда. Но не только шумели. Мы познавали мастерство. Я учился у Малютина (см. МАЛЮТИН Сергей Васильевич), Фалилеева и очень благодарен им. Но больше всего я учился у Фаворского (см. ФАВОРСКИЙ Владимир Андреевич) и, может быть без права, хочу считать себя его учеником». Вхутемасовцы (вместе с Пименовым учились А. Д. Гончаров (см. ГОНЧАРОВ Андрей Дмитриевич), П. В. Вильямс (см. ВИЛЬЯМС Петр Владимирович), А. А. Дейнека (см. ДЕЙНЕКА Александр Александрович), С. П. Урусевский (см. УРУСЕВСКИЙ Сергей Павлович)) искали новые пути в искусстве. Известный искусствовед А. А. Федоров-Давыдов (см. ФЕДОРОВ-ДАВЫДОВ Алексей Александрович), побывавший в 1925 на «Первой дискуссионной выставке молодых художников», писал: «Это, действительно, очень однородная группа, о членах которой можно говорить сразу обо всех. Их картины полны движения, ни одна фигура не покоится, каждая форма показана в развертывании. В своих формальных исканиях они исходят из нового понимания вещи и ее пространственных функций. Когда они пишут картины, их в первую очередь занимает задача — по-новому интерпретировать человеку окружающий его мир. И в этой интерпретации есть своя философия и большая художественная задача». Картинам Пименова этого периода присущи монументальность, динамичность композиции и аскетизм цветовых решений («Даешь тяжелую индустрию», 1927, Третьяковская галерея).

Живописные работы художника

В конце 1920-х годов художник завершил работу над большим полотном «Инвалиды войны», в котором отразил трагические события послереволюционной эпохи. Холодный колорит картины, преобладание зеленого тона, графическая четкость изображения персонажей помогли ему достичь необходимого эффекта. В 1930-е годы, когда стремительно менялся облик строящейся Москвы, Пименов написал одно из самых замечательных своих полотен — «Новая Москва» (1937, Третьяковская галерея). Городской пейзаж в картине передан через восприятие сидящей за рулем женщины, которая словно любуется панорамой проспекта.

Тема Москвы в творчестве художника, не покидавшего город даже во время Великой Отечественной войны («картины пускай едут, я остаюсь»), стала для него одной из главных («Следы шин», 1944; серия «Новые кварталы», 1962-67, в том числе «Свадьба на завтрашней улице», 1962; Третьяковская галерея). С начала 1930-х годов художник выработал своеобразную манеру письма — мелкими, полупрозрачными мазками, создающими эффект как бы вибрирующей живописной поверхности. В этот период он пишет не только жанровые композиции, но и натюрморты (серия «Вещи каждого дня», 1959), пейзажи и портреты.

Работа в театре

За 50 лет работы в театре Пименов оформил множество классических и современных спектаклей («За тех, кто в море!» Б. А. Лавренева, 1946, Малый театр; «Степь широкая» Винникова, 1949, Центральный театр Советской Армии). Стремясь создать единый образ спектакля, он планировал сценическое пространство, создавал декорации, сочинял эскизы костюмов, писал афиши, оформлял театральные программы, иллюстрировал книги о театре. Характеризуя его как театрального художника, М. О. Кнебель (см. КНЕБЕЛЬ Мария Осиповна) рассказывает: «Он работал в театре как-то шутя. Ему, привыкшему к кропотливому труду станковиста, было весело придумывать декоративный образ спектакля. Художественный образ пименовских декораций был синтезом наших совместных исканий и всегда обогащал режиссерский замысел».

Работая в театре, Пименов принимал активное участие в творческом процессе: присутствовал на репетициях, следил, чтобы декорации соответствовали эскизам и т.п. Интересны актерские портреты Пименова, например Татьяны Самойловой в образе Анны Карениной (1968).

Графикой художник занимался всю жизнь. Одна из его последних работ — рисунки к роману М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Работая над ними, Пименов стремился не только передать сюжетные ситуации ромата, но и найти соответствующую прозе Булгакова стилевую манеру. Например, в рисунке «Маргарита, летящая на щетке» фантастический полет Маргариты над ночной Москвой передан художником удивительно близко к авторскому замыслу.

Все творчество Пименова говорит о его неразравной связи с судьбой своего поколения. Художник, показывая человека в труде и повседневных заботах, раскрывает поэзию и значительность будней.

ДЗИГА́Н Еф. Львов. (1898-1981) — кинорежиссер. Окончил киношколу им. Б. Чайковского (1926). В кино с 1924, был ассистентом Вс. И. Пудовкина при работе над ф. «Механика головного мозга», пом. оператора, актером.

Реж. дебют состоялся в 1928 на тбилисской студии — ист.-рев. мелодрама «Первый корнет Стрешнев» (совм. с М. Э. Чиаурели). Антиклерикальной символикой пропитан второй ф. тбилисского периода — «Бог войны» (1929). Как мн. реж. его поколения, Д. привлекали острые политич. темы («Суд должен продолжаться», 1931, «Женщина», 1932). В те годы он работал не только на грани с публицистикой, но и в док. кино.

Этапным для Д. стал ф. по сценарию Вс. В. Вишневского «Мы из Кронштадта» (1936), сумевший воплотить в кинематографе монумент. патетику лит. основы. От сценариста пришло на экран романтич. восприятие рев. духа матросского братства, коллективный герой и надличностный эпохальный сюжет. Вместе с Вишневским Д. добивался мощного эмоционального воздействия сюжетных кульминаций, сгущая стилевую напряженность по законам монтажного кино. В условиях звукового кино 30-х гг. ф. «Мы из Кронштадта», оставшийся вершиной реж. мастерства Д. (Гл. приз. Междунар. выставки в Париже, 1937), логически завершил направление, у истоков к-рого стоял «Броненосец «Потемкин». Д. снял много ист.-рев. и патриотич. ф. самого разного уровня, был одним из отцов т. н. оборонного жанра. С 1937 преподавал во ВГИКе.

Среди др. ф.: «Если завтра война» (совм. с Л. Анци-Полонским, Г. Березко, Н. Карамзинским, 1938), «Первая Конная» (сценарий Вс. Вишневского, 1941), «Пролог» (сценарий А. П. Штейна, 1956), «Железный поток» (по ром. А. Серафимовича, сценарий Д. и А. Первенцева, 1967).

Соч.: Жизнь и фильмы. Статьи. Свидетельства. Воспоминания. Размышления. М., 1981.

Лит.: «Мы из Кронштадта». Сб. М., 1968; Андриканис Е. Ефим Дзиган // Иск-во кино. 1982. № 7.

МУЖ — супруг. В др.-рус. языке обозначало мужчину вообще, но также присутствовало и значение «супруг». Это совпадение объясняется тем, что по существу только женатый мужчина, т. е. чей-то муж, являлся полноценным взрослым мужчиной, мужиком. Др.-рус. «муж» обозначает не только все существа муж. пола или всех взрослых мужчин, но и в б. узком смысле — свободных мужчин, т. е. не рабов, и даже знатных мужчин. Здесь мы видим то же соотношение соц. и «возрастного» старшинства, что и в термине «князь»; ср. также ассоциации (в том числе и воен.) слов, производных от муж (напр., мужество, ср. этимологич. фигуру «мужайтесь мужи» у Мандельштама), сопоставимые с «дружиной» и «военной» темами в свадебном обряде. Направление развития значений (семантич. переходов) весьма важно в этой сфере лексики, если для слова «жена» направление не вполне ясно (ввиду неясности этимологии), то «муж» в значении «супруг», конечно, вторично и образовано от слова со значением «человек» или «мужчина» (эти значения совпадают во мн. яз). Ср., напр., употребление (с притяж. местоим.) слов мужик, баба — мой мужик, моя (его) баба в значении «муж», «жена», ср. и слова «господин», «госпожа» в этом значении (напр., в нем. Frau — «жена»).

Т. о., муж, мужчина, мужик — это прежде всего взрослый, полноправный человек, в отл. от мальчика, парня и, с др. стороны, старика, деда. Именно в это полноценное и полноправное состояние его «переводит» свадебный (переходный) обряд. Ср. также жена. В совр. лит. языке «муж» (не в значении «супруг») имеет высокую стилевую окраску, выступает как поэтизм.

КАТЕГОРИЯ ГИПОТЕТИЧНОСТИ ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ СЕМАНТИКО-СТИЛИСТИЧЕСКАЯ — одна из разновидностей текстовых категорий, представляющая собою систему разноуровневых языковых средств (включая текстовые), объединенных на текстовой плоскости общей функцией и семантикой и предназначенных для выражения гипотезы и более широкого явления — гипотетичности; структурируется на основе полевого принципа (центр-периферия). ФССК гип. эксплицирует стилевой аспект речи, однако характеризует не всякую речь, а преимущественно научную. Здесь она оказывается тексто- и стилеобразующей, реализующей одну из стилевых черт (см.) науч. речи — гипотетичность. Экстралингвистической основой этой категории являются особенности самого процесса научного познания и мышления ученого. Гипотеза выступает как одна из форм знания и метод познания в процессе производства нового знания, что и является целью науки. Она составляет одну из фаз (этапов) науч. познания, возникая всякий раз из проблемной ситуации, и развивается из предположительного, недостоверного знания через анализ и доказательство к достоверному знанию, к выводу, закону. По словам М. Коэна, «думать — значит прежде всего решать проблемы, а решать проблемы — выдвигать гипотезы».

Однако выдвижение предположений, предвидений, прогнозов — прерогатива не только научной сферы деятельности и общения. «Гипотеза, — как отмечает А.Т. Шумилин, — является универсальной, всеобщей формой творческого мышления, неизбежно используемой в явной или неявной форме… при решении задач любого типа в любой сфере деятельности…». Поэтому в той или иной степени и вариативно (как это свойственно различным текстовым категориям) гипотетичность представлена в различных речевых сферах, однако именно в науч. текстах она предстает как специфическая для них, стиле- и текстообразующая. Это обусловлено существенным отличием гипотезы от предположений обыденного сознания (порой необоснованных, близких к желаемому, воображаемому), которые нельзя считать знанием, тогда как «научная гипотеза, истинность которой оказалась подтвержденной, была истинной…… и до процедуры подтверждения», поэтому она «синоним нового знания», это уже «некое объяснение» (Ю.С. Степанов). Характерно, что в целых научных текстах (произведениях) — в отличие от других речевых сфер — развертывание гипотезы является текстообразующим, проходящим через весь текст: от ее формулировки как предположительного, недостоверного знания к процессу ее разработки и доказательства, превращения в достоверное знание — вывод (либо опровержение). В других же речевых сферах гипотетичность обычно выступает спорадически.

Итак, под гипотетичностью понимается стилевая черта науч. текста, возникающая в результате отражения в нем динамики науч. знания от предположительного (гипотетического) к достоверному, доказанному, т.е. реализация в тексте гипотезы как формы мысли и метода познания. Основная, концептуальная, гипотеза обычно представлена в тексте специальной формулировкой.

Гипотетичность свойственна текстам всех отраслей науки, хотя несколько варьируется по средствам и способам выражения. Наиболее широко и последовательно она представлена в текстах, отличающихся особенной новизной (новых отраслей знания в процессе исторического развития науки), а также в работах теоретического характера, в отличие от описательных, поэтому она тесно связана с рассуждением как функц.-смысловым типом речи (см.).

Можно выделить такие разновидности гипотезы, как концептуальная авторская гипотеза, доказательство которой проходит через весь текст; единичные гипотезы — частные допущения в ходе доказательства; конкурирующая гипотеза (другого автора, оппонента), реализация которых связана с композиционной стороной текста.

Представленность этой категории неодинакова в различных жанрах науч. литературы: составляя неотъемлемую часть центральных жанров науч. стиля (монографии, статьи, диссертации), она менее представлена в обзорах, рецензиях (и лишь описательно). ФССК гип. тесно связана с методологическим и аксиологическим аспектами эпистемической ситуации, что отражается на ее полевом структурировании и взаимосвязях с категориями оценки, предшествующего знания, ретроспекции и проспекции, некатегоричности изложения. Гипотетичность может выражаться с большей и меньшей долей уверенности в достоверности знания.

Взаимосвязь указанных категорий и типов изложения выражается в том, что в самом науч. тексте эксплицируется познавательный процесс, а именно то, как на основе анализа и оценки предшествующего знания выдвигается, формулируется, а затем развертывается гипотеза посредством ряда допущений, предположений, которые либо принимаются, либо опровергаются, а также поиска путей и методов решения проблемы. Все это и вызывает взаимодействие средств разных текстовых категорий и их маркеров при некатегоричном стиле изложения и динамике развертывания гипотетического знания от недостоверного, недоказанного, к достоверному, истинностному, либо высказыванию новой, более обоснованной гипотезы. Здесь невозможно дать ширококонтекстуальный пример, ограничимся небольшими выдержками: Учитывая все это… можно сейчас утверждать, что свободный кислород… есть создание жизни (В.И. Вернадский); Высказывались не раз гипотезы о вероятном существовании в глубинах земной коры… первичных углеродных тел… иногда допускают, что первичные карбиды… находятся в… Однако эти движения являются для планеты поверхностными. Проникновение ее в металлическое ядро гипотетично. Есть однако факты, что когениты… действительно выпадают… Однако те же карбиды находят в других месторождениях и очень возможно, что… изучение этих минералов выяснит… Но даже в этом случае образование углеводородов из… карбидов не может иметь значения. Мы должны считать нефти фриатическими минералами… Нефти не могут содержать… ювенильных углеводородов (В.И. Вернадский). Здесь формулировка итогового гипотетического суждения, высказанного с большой долей уверенности, т.е. как достоверного знания, появляется после цепи допущений и анализа альтернативных положений в ходе рассуждения. Еще аналогичный пример: Каков общий механизм…? Каков принцип этого различия? Нетрудно видеть, что в норме реакции организма вызываются… Однако дистантные раздражители имеют место и при… рефлексах. Существенный признак высшей нервной деятельности… которая… принадлежит, вероятно, большим полушариям… Итак, основная и общая деятельность больших полушарий есть сигнальная… (И.П. Павлов). Как видим, анализ гипотетического знания и доказательство гипотезы выступает в качестве стержня смысловой структуры научного текста.

В процессе развития лит. языка, науки и науч. стиля изложения сформировались и определились в функции выражения гипотетичности языковые и текстовые средства. Их нельзя назвать средствами выражения именно и только гипотетичности (поскольку они могут выступать и в других функциях), однако, несомненно, существует большой круг разноуровневых языковых средств, используемых постоянно в виде сигналов, маркеров, гипотетичности. Это и номинации семантического поля «гипотеза», в рамках которого представлены смыслы, связанные с этим понятием, включающие семы предположительности и обозначения соответствующих ментальных действий: допущение, идея, предположение, научное предвидение, открытие, проблема, закон, объяснение, догадка, прогноз, сомнение; допускать, предполагать, ожидать (результата), предвидеть; возможный, вероятный, малообоснованный, неокончательный, дискуссионный и т.п. Это и целый ряд устойчивых, стандартизированных словосочетаний и конструкций: рабочая гипотеза, предварительно заметить, необходимо выяснить, можно предположить, следует признать, теоретически возможно, нетрудно заметить, что…, в пользу такого предположения говорит то, что… и т.д. Естественно, что широко используются модальные слова и частицы (едва ли, чуть не, возможно, очевидно, может быть); а также — из морфологических средств — сослагат. наклонение, формы буд. времени глагола; кроме того — модальные слова и словосочетания в функции вводных (по-видимому, возможно, пожалуй, безусловно, конечно и т.д.). В науч. тексте они обычно выступают в совокупности друг с другом, а не как отдельные, единичные маркеры. К текстовым средствам относятся сами формулировки гипотез (в виде СФЕ), К-блоки (при выражении проблемной ситуации) — см., вопросо-ответные комплексы и др.

К центру поля ФССК гип. относятся текстовые и синтаксические средства, в том числе вопросо-ответные комплексы, проблемные вопросы, цепочки вопросительных предложений, синтаксические конструкции с придаточным условия, безличные конструкции с модальными словами со значением долженствования и возможности, вводные слова и словосочетания с семантикой предположительности, а также указанные выше морфологические средства и лексические единицы.

Закономерен вопрос о соотношении категории гипотетичности с категорией модальности, тем более что среди значений последней выделяют и гипотетическую модальность. Объективная модальность, связанная с предикативностью, ограничивается чисто грамматическим аспектом и рамками предложения, субъективная же рассматривается и как текстовая категория (И.Р. Гальперин, Т.В. Матвеева, см. категория тональности). Однако ФССК гип. существенно отличается не только от объективной, но и от субъективной модальности. Если в последнем случае речь идет вообще о выражении специально оформленного грамматически отношения субъекта речи к высказыванию соотносительно с психологическим настроем адресанта, то категория гипотетичности — это знаниевая, когнитивная категория, выступающая в тексте в качестве средства выражения гипотезы как формы знания и метода познания, как реализация динамики познания от предположительного знания к достоверному, т.е. как механизм развертывания науч. текста, что и создает стилевую специфику последнего. Можно сказать, что категории модальности и гипотетичности — «омонимичные» явления.

Изучение категории гипотетичности началось недавно. Одним из первых обратил внимание на наличие средств, выступающих регулярно в функции выражения гипотезы в научных текстах, В.В. Кусков (1976), не ставя еще вопроса о категориально-текстовом их статусе. Затем появляются работы, в которых поднимается вопрос о ФССК гип. и подробно исследуются средства ее выражения в русских (М.Н. Кожина, 1989, 1998; Т.Н. Плюскина, 1996, 1998) и английских (И.С. Бедрина, 1995) текстах. Активизации исследований гипотезы в лингвистике и гипотетичности в научных текстах способствовала публикация монографии «Гипотеза в современной лингвистике» под ред. Ю.С. Степанова (1980).

Перед исследователями стоит задача дальнейшего изучения этой категории на материале науч. литературы (разных отраслей науки, жанров, в историческом аспекте и т.д.), а также изучение своеобразия ее проявления, ее вариативности в других сферах общения.

Лит.: Кусков В.В. О средствах выражения научной гипотезы в немецком языке и их переводе на русский язык // Особенности стиля науч. изложения. — М., 1976; Гипотеза в современной лингвистике. — М., 1980; Кожина М.Н., Бедрина И.С., Полыгалова Н.В. Функциональная семантико-стилистическая категория гипотетичности в научных текстах // Функционирование языка в различных типах текста. — Пермь, 1989; Бедрина И.С. Функциональная семантико-стилистическая категория гипотетичности в английских научных текстах. — Екатеринбург, 1995; Плюскина Т.Н. Функциональная семантико-стилистическая категория гипотетичности в русских научных текстах ХVIII-ХХ вв.: Автореф. дис. … канд. филол наук. — Пермь, 1996; Очерки истории науч. стиля рус. лит. яз. ХVIII-ХХ вв. Т. II. Ч. 2, Категории научного текста: функц.-стилистический аспект ( см. гл. VIII-IХ-Х (М.Н. Кожина, Т.Н. Плюскина). — Пермь, 1998.

КЛАССИФИКАЦИЯ И ВНУТРЕННЯЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ СТИЛЕЙ — Функц. стиль — явление не монолитное, а представляющее собою (если речь идет о конкретных текстах данного типа как его носителей) «многослойное» (сложное) единство. Это обусловлено тем, что на речь и создание ее стилевого своеобразия одновременно воздействует множество внелингвистических факторов, каждый из которых так или иначе оставляет в стиле речи свой след. Стиль речи — это, конечно, нечто единое, но ее анализ позволяет определить, какие конкретные стилевые признаки связаны с теми или иными экстралингвистическими факторами (и обусловлены ими). Сами функц. стили (как макростили) выделяются и классифицируются на основе базовых (первичных) экстралингвистических стилеобразующих факторов (см.), а именно социально значимой, исторически сложившейся сферы общения и вида деятельности, соотносительных с той или иной формой общественного сознания (наука, политика, искусство и т.д.), назначением ее в обществе и целеполаганием, а также формой мышления и нек. др. Стилевая специфика каждой такой функц. разновидности речи формируется традиционно сложившимся конструктивным принципом(-ами) (см.) отбора и сочетания в ней языковых средств. Отсюда в отечественной, а также славистической и — шире — европейской традиции выделяются функц. стили: научный, публицистический (политический), официально-деловой (административный, законодательный), художественный, разговорно-обиходный, религиозный (клерикальный). Иногда называются и некоторые другие, которые, однако, обычно представляют собой варианты указанных функц. стилей. Относительно художественного и разговорного стилей (см.) нет единства мнений, но целесообразно их отнесение к функц. стилям с позиций определения их на основе формы общественного сознания (или, в терминологии М. Бахтина, «типа идеологии»), так как при этом сохраняется единство принципа классификации. Это подтверждает правильность последней и действительное обоснование интуитивно осознаваемых стилей, которые, кстати, так или иначе выделяются и в классификациях функц. стилей на других основаниях.

Каждый из функц. стилей подразделяется на более частные и конкретные стилистико-речевые разновидности: подстилевые, жанровые и т.д. — вплоть до отражения в стиле индивидуальной стилевой манеры автора текста. Так что каждый конкретный текст (произведение, высказывание), с которым, собственно, и имеет дело исследователь (и реципиент), обладает одновременно стилевыми чертами и макростиля, и конкретной более частной его разновидности, к которой он принадлежит, т.е. стилевыми особенностями, образуемыми комплексом стилеобразующих факторов этого текста.

Назовем более конкретные стилевые разновидности функц. стилей.

В научном (см.) различают подстили: собственно научный, научно-технический, научно-учебный, научно-популярный (можно выделить в первом еще более частные разновидности: научно-гуманитарную, естественно-научную, точных наук). Дальнейшие более частные стилевые особенности зависят от природы жанра: монографии, статьи, очерка, рецензии, учебника, курса лекций, доклада, реферата, тезисов (при этом некоторую вариативность стилю могут придавать частные разновидности жанров со специальными тематическими целями, напр., статья теоретического или экспериментального характера по содержанию, обзорная). Кроме этих жанров (в основном первичной литературы) выделяется вторичная, также стилистически отмеченная: автореферат, резюме, обзор реферативного журнала. Помимо этих жанров, бытующих обычно в письменной форме, могут быть и их устные «аналоги»: устный доклад, учебная лекция в аудитории. При этом следует различать доклад, прочитанный по заготовленному ранее письменному тексту, и неподготовленный, в известной мере спонтанного характера; кроме того, устное выступление в дискуссии (см. жанры научного стиля). Хотя почти все функц. стили выступают и в письменной, и в устной форме, однако первая явно превалирует, а вторая обычно представлена довольно узким кругом жанров (кроме, конечно, сферы разг. речи). Вопрос об устной форме публичной речи в целом — УПР — (в том числе в науч. сфере общения) не нашел пока общепринятого решения. Здесь, как минимум, две точки зрения (см. устная публичная речь): с одной стороны, Е.А. Земской, Е.Н. Ширяева, О.Б. Сиротининой, с другой — О.А. Лаптевой. Влияет на стиль речи и тип общения — контактный или дистантный (иначе — непосредственный или опосредованный), степень официальности/неофициальности и, конечно, характер аудитории (напр., выступление ученого на науч. тему перед студентами либо по радио или в газете) и т.п. Однако следует учесть, что истинная специфика функц. стиля, так сказать, его ядро (фундамент), будучи обусловленной базовыми экстралингвистическими факторами, является обязательной, инвариантной для всех разновидностей текстов как носителей данного функц. стиля, а все прочие стилевые особенности — вариативными и как бы дополнительными к первым, сопутствующими им. Отражение в науч. тексте особенностей индивидуально-речевой манеры автора не обязательно и не всегда явно представлено, однако, как правило, наличествует в науч. текстах, особенно принадлежащих крупным ученым.

Помимо указанных внутренних разновидностей науч. функц. стиля, представляющих «чистые» формы науч. речи, имеются другие разновидности, в том числе подстилевые и жанровые, которые отражают взаимодействие разных функц. стилей (и, следовательно, соответствующих целей и задач общения). Эти разновидности, находясь на периферии функц. стиля, несут в себе черты двух (трех) взаимодействующих стилей (хотя обычно с доминированием черт того или другого), представляя собою переходные стилевые сферы в общем, глобальном речевом континууме. Напр., инструкция к пользованию каким-либо техническим прибором объединяет черты науч. и оф.-дел. речи; патент (то же самое); произведение науч.-худож. характера (в отличие от научно-популярного) сочетает в себе черты науч. и худож. стилей. В связи со сложностью картины стилевых «расслоений» (разветвлений) и взаимодействия функц. стилей удобнее представить это явление, используя принцип полевого структурирования (см. полевая структура функц. стиля).

Таким образом, стилевая сторона каждого конкретного текста содержит одновременно инвариантные черты — черты специфики соответствующего функц. стиля — и вариативные. Соотношение тех и других может быть различным, но до тех пор, пока в тексте наличествуют специфические черты данного функц. стиля, этот текст является представителем последнего (несмотря на присутствие других частновариативных стилевых черт). Для разграничения функц. стилей важен учет стилостатистического критерия существенности/несущественности различий стилевой специфики анализируемых текстов (при их сопоставлении в поисках границ функц. стиля).

Иногда среди функц. стилей называют особый — производственно-технический, однако он почти не исследован на конкретном материале и в сопоставлении с другими функц. стилями. Кроме того, исходя из существующих принципов определения и классификации функц. стилей, нет оснований для его выделения (именно как особого функц. стиля). Скорее всего, это гибридная разновидность науч.-технич. речи (сферы общения), поскольку та или иная производственная деятельность базируется в конечном счете на фундаменте той или иной отрасли науки и техники (и ориентируется на них). Но это разновидность, взаимодействующая с профессиональной речью (подъязыком), в том числе в ее устно-разг. форме; она находится на пересечении стилей, подстилей, жанровых разновидностей и форм речи. А кроме того, в значительной части вообще на пересечении лит. языка (к которому относятся функц. стили) и нелитературного (профессиональных, жаргонных «языков»).

Официально-деловой функц. стиль (см.) включает подстили: законодательный, административно-хозяйственный (канцелярский), дипломатический. Кроме того, в первом можно выделить более частные разновидности: собственно законодательный и юрисдикционный (судебно-процессуальный), а во втором — административный и обиходно-деловой (выступающий широко в устной форме, особенно в коммерческой сфере). Жанровые разновидности: в законодательном — закон, указ, устав, постановление (высших органов власти); в том числе в судебно-процессуальной сфере — иск, приговор (обвинительное заключение), протокол расследования и др.; в административно-хозяйственном — трудовое соглашение, приказ, распоряжение, деловое письмо, акт (о приемке-сдаче чего-л.), заявление, справка, расписка и др.; в дипломатическом подстиле — меморандум, коммюнике, договор, соглашение, нота, заявление МИДа и др. Отдельные жанры оф.-дел. функц. стиля могут быть представлены в разных подстилях (напр., заявление, договор и нек. др., хотя стилевой характер их при этом обычно видоизменяется).

Подстилевые и жанровые разновидности оф.-дел. ф. с. весьма заметно различаются даже по издающему органу (институту), напр., «Устав железных дорог» и «Устав внутренней службы вооруженных сил Российской Федерации». В силу того что оф.-дел. ф. с. наименее изучен, не вполне решены и вопросы его стилевой внутренней дифференциации. Так, нет единого мнения о статусе дипломатического подстиля. Явно выделяются среди других и некоторые жанры судебной речи (особенно в ее устной форме). Тем не менее общие инвариантные специфические стилевые черты (см. официально-деловой функц. стиль) свойственны стилю всех текстов правовой (законодательной в широком смысле) сферы (см. жанры оф.-дел. стиля).

Приоритетной здесь и обязательной для всех разновидностей текстов является письменная форма (обязательная фиксация на письме всех очных и заочных правовых речевых контактов). Однако налицо и устная форма (судебное разбирательство — выступления прокурора, адвоката, материалы следствия), которая фиксируется письменной формой лит. языка. Однако в ряде ситуаций в правовых отношениях (а отсюда и в стиле речи) даже фиксированная на письме речь бывает подвергнута сильному воздействию либо разг. речи (документы следствия, показания свидетелей), либо публиц. (выступления защитников на суде, парламентская речь), т.е. в ряде жанров сильно взаимодействие функц. стилей. Характерно, что в современных текстах оф.-дел. ф. с. (письменных, особенно устных) сравнительно низок уровень речевой культуры, налицо много черт устно-разг. обиходной речи, нарушений норм лит. языка.

Публицистический функц. стиль (см.) подразделяется на собственно публицистику (журнальную), газетно-публиц., политико-агитационный подстили, радио- и телепублицистику. Первый представлен формами профессиональных публикаций (памфлет, очерк, проблемная статья как самостоятельные литературные произведения); второй — жанрами газетной речи (репортаж, интервью, хроника, статья, корреспонденция, информация, аналитический комментарий (колонка комментатора), фельетон и др.); радио- и телепублицистика характеризуются воздействием на публиц. стиль устно-разг. речи; то же свойственно политико-агитационному подстилю (воззвания, призывы, прокламации, листовки, выступления на митингах), для которого устная форма реализации весьма актуальна.

Стилевая структура публицистики (в целом, в широком смысле) весьма сложна. Стилистически различаются, с одной стороны, публикации оф.-обобщенного плана (от издающего органа, от общественных организаций, партий: см. в газетах прежних лет передовую, материалы партийных пленумов и съездов, отличающиеся стилевыми чертами обобщенности, официальности, высокой стандартизированности и т.п.), с другой — менее официальные, чисто авторские, в том числе и диалогового характера (аналитическая статья-раздумье, интервью, репортаж, открытое письмо, «прямая линия»). Поскольку важнейшими в газете являются информационная и воздействующая функции, то это выражается не только в такой стилевой особенности газетной речи, как сочетание экспрессии и стандарта, но и в известном разделении жанров — с преобладанием той или иной функции и стилевой маркировки, например, с одной стороны, хроника, информация, с другой — репортаж, очерк, фельетон (хотя, естественно, жесткого разделения здесь нет). В связи с тем, что газетно-публицистический стиль испытывает на себе влияние худож. речи (отчасти в связи с реализацией воздействующей, экспрессивной функции), это находит отражение, в частности, в жанрах очерка и фельетона. А одна из функций газеты (популяризация знаний) — выражается в воздействии на газетный стиль речи науч. (науч.-популярного) стиля изложения — в статьях, посвященных науч. открытиям и проблемам, вопросам экономики, банковского дела и т.д., посредством чего в газетную речь, а затем в лит. язык в целом проникает терминологическая, в том числе иноязычная, лексика и фразеология.

Художественный функц. стиль речи (см.), стилевое своеобразие которого во многом зависит от авторской индивидуальности, от «образа автора» (см.), имеет, однако, в то же время общую для всех худож. текстов стилевую специфику (которая обусловлена спецификой образного мышления и другими факторами) (см. худож.-образная речевая конкретизация). Помимо авторской индивидуальности, заметные стилевые различия худож. текстов зависят от ряда экстралингвистических факторов, касающихся прежде всего признаков самой литературы и типа изложения. Так, самое общее стилевое расслоение происходит, очевидно, в соответствии с тремя родами литературы — эпосом, драмой, лирикой. Это обусловливает выделение подстилей: худож.-прозаического, драматургического, стихотворного. Далее стилевые различия обусловливаются худож. методом изображения действительности — стилем классицизма, романтизма, реализма. Затем — в известной мере — различия стиля касаются и худож. текстов различных жанров — романа, рассказа, очерка, басни и т.д. Стилистика худож. речи зависит и от характера рассказчика, цели и темы произведения (напр., сказовая манера речи, стилизация, преимущественно в произведениях на исторические темы); вообще — от содержания и темы произведения, его композиции, системы образов, а также от преобладающего в тексте (избранного автором) способа изложения — повествовательного, описательного, рассуждающего. В конечном счете стиль истинно худож. текста зависит от авторской, творческой индивидуальности и представляет собою своеобразный синтез различных (указанных) стилевых явлений, что не означает, однако, того, что все и каждый худож. тексты не обладают общей для них стилевой спецификой, принципиально отличающей худож. речь в целом от всех других функц. стилей.

Разговорный (разговорно-обиходный) стиль (см.) характеризуется в целом довольно четкими специфическими стилевыми особенностями. Но он не однороден. Выделяется прежде всего разг.-обиходный (бытовой) подстиль и публичная разг. речь, различающиеся по сфере общения и деятельности говорящих и вместе с тем по разной степени официальности/неофициальности, непосредственности/опосредованности, подготовленности/неподготовленности, тематики (содержания) речи. Разг. жанры (связанные с ситуацией и частной сферой общения) — бытовой разговор, застольная беседа, разговор по телефону, спор, дружеская беседа, расспросы, личное письмо, записка и др. Последнее говорит о том, что Р.с. выступает не только в устной, но и в письменной форме. Иногда особо выделяют эпистолярный стиль (см.), который все же либо является одной из разновидностей письменной разг. речи, либо лит. жанром.

Специальной оговорки требует вопрос о статусе религиозного стиля (см.) в рус. лит. языке. Согласно принципу определения и классификации функц. стилей, есть все основания для его выделения. Он называется и описывается в ряде языков (и стран), напр. в польском. К изучению этого функц. стиля на российской почве ученые только еще приступают. Судьба же его в России (на русской основе) достаточно сложна, а основания для его выделения хотя и есть, но ограниченны. Во-первых, функц. стили рассматриваются в пределах одного лит. языка, тогда как многие жанры религии развивались на церковнославянском (хотя и близкородственном, но другом языке). Во-вторых, до недавнего времени (по социально-политическим причинам) сфера религиозного общения была отделена от государства и как бы изымалась (не признавалась) одной из «ветвей» рус. лит. языка (имеем в виду случаи общения в этой сфере на рус. языке). Т. о., вопрос о религиозном стиле требует специального изучения. В настоящее время религиозный стиль получает, так сказать, права гражданства и все более расширяет сферу применения (даже в СМИ) (см. Л.П. Крысин, О.А. Крылова и др.).

Оговорки требует и так называемый ораторский стиль (см.). Он представлен в различных сферах общения (ср. ораторскую публицистику или политические речи ораторов, судебное красноречие, академическое красноречие). По этой причине, точнее потому, что О. с. не имеет в своей основе прикрепленности к одному виду деятельности и форме общественного сознания, он (исходя из принципов определения функц. стиля) не может быть отнесен к функц. стилям (В.П. Мурат). Ближе всего он по своей функции (воздействия) и стилевым чертам (экспрессивности, приподнятости, эмоциональности) к публиц. функц. стилю.

Очевидно, учитывая многозначность термина «стиль», следует считать, что в номинациях ораторский стиль и эпистолярный стиль само слово «стиль» используется в значениях (манера, характер речи), не синонимичных значению термина «функциональный стиль».

Помимо представленной классификации функц. стилей и ее принципа, принятых в русистике, славистике и — в основном — в европейских стилистиках, известны попытки систематизации стилей на других основаниях, напр., с учетом структуры речевого акта (1-е лицо — 2-е — 3-е, т.е. соотношение говорящего — слушающего — передающегося содержания), а также отдельно стилей книжной речи и разговорной (Д.Н. Шмелев), на основе социальных ролей говорящих (К.А. Долинин), на выявлении соответствия языковых особенностей стиля коммуникативным запросам и выделении соответственно двух сфер использования языка — строгой и нестрогой (Е.Н. Ширяев) и нек. др. Симптоматично, однако, что в конечном счете эти авторы все же оперируют понятиями названных функц. стилей, что, очевидно, говорит об объективности существования последних и целесообразности их выделения. Кстати, необходимо учитывать, что попытки классификации речевых разновидностей осуществляются в разных науках (и, естественно, в различных аспектах), с позиций социолингвистики, психолингвистики, прагматики, культуры речи, а не только собственно функц. стилистики. Отсюда естественные различия этих систематизаций и типологий.

Лит.: Виноградов В.В. Итоги обсуждения вопросов стилистики. -ВЯ. — 1955. — №1; Его же: Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. — М., 1963; Мурат В.П. Об основных проблемах стилистики. — М., 1957; Клаус Г. Сила слова. — М., 1967; Кожина М.Н. К основаниям функциональной стилистики. — Пермь, 1968; Ее же: Стилистика русского языка. — 3-е изд. — М., 1993; Костомаров В.Г. Русский язык на газетной полосе. — М., 1971; Васильева А.Н. Курс лекций по стилистике русского языка. Общие понятия стилистики, разговорно-обиходный стиль речи. — М., 1976; Скребнев Ю.М. Очерк теории стилистики. — Горький, 1976; Шмелев Д.Н. Русский язык в его функциональных разновидностях. — М., 1977; Вакуров В.Н., Кохтев Н.Н., Солганик Г.Я. Стилистика газетных жанров. — М., 1978; Долинин К.А. Стилистика французского языка. — Л., 1978; Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. — М., 1979; Бондалетов В.Д. Стилистика русского языка. — Л., 1982; Кожин А.Н., Крылова О.А., Одинцов В.В. Функциональные типы русской речи. — М., 1982; Разговорная речь в системе стилей современного русского литературного языка. Лексика. — Саратов, 1983; Грамматика. — Саратов, 1992; Наер В.Л. Уровни языковой вариативности и место функциональных стилей // Научная литература. Язык, стиль, жанры. — М., 1985; Современная русская устная научная речь / Под редакцией О.А. Лаптевой. Т I. — Красноярск, 1985; Т. 2. — 1994; Т. 3. — М., 1995; Стилистика русского языка. Жанрово-коммуникативный аспект стилистики текста. — М., 1987; Разновидности и жанры научной прозы. Лингвостилистические особенности. — М., 1989; Функциональные стили и формы речи. — Саратов, 1993; Жанры речи. — Саратов, 1997; Матвеева Т.В. К изучению функциональной стилистики в средней школе // Теоретические и прикладные аспекты речевого общения. Вып. 5. — Красноярск; Ачинск, 1997; Ее же: Функциональные стили в аспекте текстовых категорий. — Свердловск, 1990; Сиротинина О.Б. Изучение разговорной речи как одна из проблем русской стилистики, «Stylistyka-VI». — Opole, 1997; Кожина М.Н., Рычкова В.Н. Выражение связности как критерий внутристилевой дифференциации научной речи // Очерки истории научного стиля русского литературного языка XVIII-XX вв. Т. II. Ч. 2. — Пермь, 1998; Hausenblas K. Výstavba slovesných komunikatů a stylistyka. Čsl. přednašky pro VI mzdn. sjezd slavistů. — Praha, 1968; Jelinek M. Stylové rospĕti současné spisovné češtiny // Bĕlič, Daneš и др. Kultura českého jazyka. — Liberec, 1969; Kraus J. Uvod do stylistiky pro informačni pracovniky. — Praha, 1977; Mistrik J. Štylistika slovenského jazyka. — Bratislava, 1985; Wilkoń A. Tipologia odmian ję́zykowych wspołczesnej polszczyzny. — Katowice, 1987; Tošovic B. Funkcionalni stilovi. — Sarajevo, 1988; Gajda St. Wspolczesna polszczyzna naukovwa. Jezyk czy zargon? — Opole, 1990; Makuchowska M. Styl religijny // Przewodnik po stylistyce polskie. j. — Opole, 1995.

НАУЧНО-ПОПУЛЯРНЫЙ ПОДСТИЛЬ — одна из стилистико-речевых разновидностей науч. функц. стиля, выделяемая (по сравнению с собственно научным) на основании реализации «дополнительных» задач коммуникации — необходимости «перевода» специальной науч. информации на язык неспециального знания, а именно — задач популяризации науч. знаний для широкой аудитории.

В совр. лингвостилистике вопрос о статусе науч.-популярного типа речи в системе функц. стилей рус. языка не решен окончательно. Одни лингвисты (Р.А. Будагов, И.Р. Гальперин, М.Н. Кожина, М.П. Сенкевич, Т.А. Тимофеева, Н.М. Разинкина, Л.А. Баташева и др.) рассматривают сферу научной популяризации в рамках науч. функц. стиля как его вариантную разновидность — подстиль. Науч. функц. стиль и науч.-популярный подстиль, находясь в близких родо-видовых отношениях, имеют в своей основе как общее (единая целевая установка, общая коммуникативная задача — передача суммы науч. знаний), так и различающее их (частные коммуникативные задачи, различные сферы функционирования).

Другая позиция по этому вопросу принадлежит М.К. Милых, Н.Н. Маевскому, Н.Я. Сердобинцеву, Г.А. Васюченко и др., которые рассматривают науч.-популярный тип речи как самостоятельный функц. стиль. При этом в основание классификации стилей кладутся такие экстралингвистические факторы, как задачи и цель общения, характер взаимоотношения между автором и читателем, а также содержание сообщения (см.: Н.Н. Маевский, с. 5). Для подобной модели функц. стиля в качестве базовых экстралингвистических факторов избраны, таким образом, весьма значимые и стилеобразующие, однако либо не все базовые факторы функц. стилей, либо вторичные (см. Функциональный стиль; Научный стиль).

Как подстилевая разновидность науч. функц. стиля, Н.-п. п. сохраняет основные специфические особенности, характерные для науч. стиля: в науч.-популярной литературе излагаются знания, добытые в сфере науч. деятельности; содержание науч.-популярной литературы (в основном, в главном) то же, что и в собственно науч. литературе. Основные стилеобразующие экстралингвистические факторы, которые определяют закономерности функционирования в речи языковых средств Н.-п. п., те же, что и в собственно науч. стиле. Отличие Н.-п. п. от собственно науч. стиля — в указанных «дополнительных», частных задачах коммуникации: для науч.-популярной литературы это задача донесения до неспециалиста в доступной форме достоверных науч. знаний.

Учитывая наличие вышеуказанных признаков науч.-популярной литературы, общих с собственно научной, и несколько видоизмененных вторичных экстралингвистических факторов («осложненность» целей и задач общения, упрощенность, облегченность содержания), целесообразно стилевой аспект науч.-популярной литературы определять как подстиль единого науч. функц. стиля (М.Н. Кожина).

Науч.-популярная литература, как правило, имеет своим читателем неспециалиста, однако в совр. науч. коммуникации можно отметить тенденцию к расширению адресации науч.-популярных произведений. Так, выделяют три формы популяризации: общеобразовательную, интранаучную (удовлетворяющую профессиональные запросы специалистов, стремящихся выйти за пределы узкой специализации в рамках своей науки) и интернаучную (восполняющую междисциплинарные интересы ученых).

В текстах, рассчитанных на массового читателя, каковой и является науч.-популярная литература, ярко проявляется их прагматический аспект — направленность на определенный тип читателя. Фактор дифференцированной адресации науч.-популярных произведений усиливает их роль «связующего звена» между специалистами разных областей знаний, а также различных возрастных групп читателей. Поэтому известные классификации науч.-популярной литературы построены на учете типа адресата. У Н.Н. Маевского это классификация по возрастному принципу; существуют также классификации, учитывающие другие особенности читателей, напр. подготовленность аудитории к восприятию науч. знания (Э.А. Лазаревич).

Науч.-популярная речь имеет стилистически контаминированную природу. С одной стороны, будучи разновидностью науч. стиля, она излагает науч. информацию, то есть содержание науч.-популярной литературы то же, что и собственно научной. Отсюда — некоторые конституенты собственно науч. речи наличествуют и в науч.-популярном произведении. Это прежде всего общенаучная лексика и термины (правда, последние функционируют здесь несколько иначе, чем в науч. речи) — (Л.А. Баташева). Рассказывая о науч. поиске, совр. автор науч.-популярного текста, как правило, показывает готовый его результат, при этом намеренно опускается большая часть логических доказательств и аргументации, поскольку популяризатор старается сделать текст и доступным, и увлекательным.

Приемы подачи терминов в науч.-популярном произведении, сравнительно с собственно научным, имеют свои особенности. Так, наряду с характерными для науч. стиля дефинициями типа «родовой признак + видовое отличие», в науч.-популярном произведении обнаруживается целый ряд приемов введения терминов, используемых лишь в науч.-популярной литературе: краткая расшифровка значения только в скобках (Атомы, несущие на себе положительный заряд (катионы), откладываются на катоде); в сноске; при помощи образных средств (Ген, который берет верх, называется доминантным, а который уступает — рецессивным) и т.п.

С другой стороны, прагматика науч.-популярного произведения, «фактор адресата» (Н.Д. Арутюнова) определяет его специфику, своеобразие его построения как текста «нежесткого типа» (Н.М. Разинкина, 1989, с. 125) по сравнению с текстами иного типа. Языковая антиномия отправителя и получателя речи имеет здесь свое специфическое выражение: для достижения адекватного прагматического эффекта в науч.-популярном произведении (любой адресации) необходима максимально открытая выраженность в нем установки на ответную реакцию читателя, построение такой языковой стратегии субъекта речи, которая обеспечивала бы потенциальную обратную связь, т.е. реализацию диалогических отношений (М.Н. Кожина).

Экспрессивность (выразительность) науч. речи как средство оптимальной коммуникации в данной сфере является одним из сущностных ее признаков (М.Н. Кожина, Н.Я. Милованова, Н.М. Разинкина). Для науч.-популярного произведения наличие признака «экспрессивность» тем более обязательно. Особого внимания заслуживают экспрессивные синтаксические показатели стилевой организации науч.-популярного текста, т.к. именно в синтаксической структуре особенно ярко проявляются наиболее характерные черты стиля.

В науч.-популярном произведении экспрессивные синтаксические средства играют важную роль в выполнении коммуникативной задачи науч.-популярного текста, они организованы в нем на уровне всего текста: выступают как средства выражения и компоновки событийных, предметных и эмоционально-оценочных компонентов текста. Они располагаются в «узловых» местах науч.-попул. произведения: в заголовках, в абсолютном начале и конце текста, в местах, где формулируется основная тема, ставится проблема, решаются гипотезы и т.п. При этом они служат как для образования коммуникативно-дискурсной рамки произведения (включающей элементы, определяющие вступление в речь, выход из речи, членение речи), так и эмоционально-оценочной рамки (мобилизующей внимание и интерес адресата, выражающей авторскую оценку и т.п.). Таким образом, средства экспрессивного синтаксиса в науч.-популярном произведении помогают переходу от замысла к готовому науч.-популярному тексту, подчиняются при этом стилеобразующему принципу науч.-популярного изложения — принципу доступности и наглядности.

Это прежде всего вопросо-ответные комплексы (ВОК) и парцеллированные конструкции (ПК). ВОК — своеобразный способ создания плана адресата; с помощью ВОК реализуется коммуникативная ориентация автора на управление вниманием читателя: это имитация диалога между автором и читателем, способ установления обратной связи с читателем путем активизации его внимания. Можно выделить также информативную функцию ВОК: они способствуют расчлененному усвоению мысли; вводят термины, дефинируют их. В оценочной функции выступают риторические вопросы: обычно они заключают в себе экспрессивно окрашенное отрицание (напр.: А какой же он, если разобраться, новый?). Можно назвать также функцию композиционной связности: ВОК создают композиционный каркас науч.-популярного произведения. Это группа вопросов, функционирующих в заглавиях, подзаголовках и внутренних заглавиях. При этом ответом на заглавие-вопрос может быть вся статья или ее часть (см., напр., Н.В. Кириченко, 1990, с. 52-53).

Многообразна роль парцеллированных конструкций (ПК) в науч.-популярном произведении. Они детализируют сообщение, как бы упрощая структуру высказывания, в то же время делают его более обозримым. В описании при конкретизации изображаемого ПК выделяют детали общей картины, наиболее существенные моменты, напр.: Термин «биосфера» включает в себя все части нашей планеты. И атмосферу, и океан, и все части земной поверхности. Нередко ПК выступают как средство выражения точки зрения автора, создавая иронический план повествования, напр.: Впрочем, довольно эмоций. Нас просили написать. Мы написали. Мы написали бы сдержаннее, если бы не пробовали сам продукт. Но мы пробовали. А вы, уважаемый читатель, скорее всего, и не видали его.

Широко используются в науч.-популярном произведении средства словесной образности, в том числе метафоры. Причина широкого распространения стилистического приема метафоры в науч.-популярном изложении прежде всего в том, что метафора — способ стимулирования творческого восприятия читателем науч.-популярного текста. Неожиданность, непредсказуемость, оригинальность метафоры позволяют выходить за пределы привычных представлений (в то же время метафора обусловливает ассоциативное обращение к вещам, явлениям обыденного мира), пробуждает творческую активность читателя, стимулирует возникновение у него нового знания.

Ведущей функцией метафоры в науч.-популярном произведении, является раскрытие сущности науч. понятия — познавательная, эвристическая функция. Указывают, что метафора часто вводит науч. термин. Однако функции метафоры в науч.-популярном изложении гораздо многообразнее: к метафоре прибегают при введении нового знания, а также для трактовки старых, известных науч. положений, напр.: …для охоты за бозонами специально переоборудован ускоритель. Ср.: охота за бизонами. Особый, оценочный характер приобретает метафора в тех частях науч.-популярного текста, где речь идет об изложении каких-либо новых концепций, теорий.

В целом науч.-популярном тексте метафоры могут выполнять роль конструктивного элемента: метафоры, не создавая худож. образа, могут перекликаться даже на расстоянии, образуя некую систему. Весьма частотны такие примеры, когда метафора размещается на уровне целого текста, главы или части текста, участвуя в объяснении сложного процесса, помогая автору развить науч. мысль, объяснить сложную проблему (см., напр.: Н.В. Кириченко, 1991, с. 70-73).

Таким образом, в структуре конкретного науч.-популярного текста маркированные экспрессивные синтаксические средства (и не только синтаксические) играют важную роль в выполнении коммуникативной задачи науч.-популярного текста, помогают реализации стилеобразующего принципа науч.-популярного изложения — принципа доступности и наглядности.

Решению общей коммуникативной задачи науч.-популярного произведения подчинены и элементы композиционно-смысловой структуры науч.-популярных текстов: особого рода интродуктивный предтекст, характерный для жанра современной науч.-популярной статьи, так называемый заголовочный комплекс, эпиграф.

Таким образом, специфика науч.-популярного произведения обусловлена прежде всего ориентацией на особый тип читателя и необходимостью наиболее оптимального выполнения основной задачи науч.-популярного текста — задачи популяризации науч. знания. Вместе с тем стилистико-речевые средства и особенности Н.-п. п. и науч. стиля во многом совпадают, различаясь лишь частотностью употребления, большей функц.-стилевой вариативностью и коммуникативными задачами.

Рассматривая полевую модель науч. стиля, следует учесть, что помимо «чистых» форм науч. речи и подстилевых, периферийных, характеризующихся дополнительными, сравнительно с собственно научными, задачами существуют синкретичные образования, находящиеся на пересечении нескольких стилей, соответственно — вмещающие в себе их черты. Так, напр., существуют научно-художественные тексты, представляющие собой своеобразный гибрид двух соответствующих стилей. Сложно квалифицировать подобные образования: они представляют собой переходную стилевую сферу, находясь именно на пересечении двух стилей.

Принципы изложения науч.-популярного произведения были разработаны еще в ХIХ в. Д.И. Писаревым, а позже также другими исследователями (см. — М.Н. Кожина, 1966, с. 180-185, 196-206).

Лит.: Разинкина Н.М. О преломлении эмоциональных явлений в стиле научной прозы // Особенности языка научной литературы. — М., 1965; Ее же: Функциональная стилистика. — М., 1989, ч. 2, гл. 3; Кожина М.Н. О специфике художественной и научной речи в аспекте функциональной стилистики. — Пермь, 1966; Ее же: О диалогичности письменной научной речи. — Пермь, 1979; Ее же: Стилистика русского языка. — 3-е изд. — М., 1993; Степанов А.В. Проблемы стиля научно-популярной литературы // Вопросы стилистики, МГУ, 1966; Сердобинцев Н.Я. Выразительность как средство становления научно-популярного стиля литературного языка // Проблемы лингвистической стилистики. — М., 1969; Его же. К истории научно-популярного стиля // Вопросы стилистики, в. 2. — Саратов, 1976; Тимофеева Т.А. Некоторые речевые приемы популяризации в научно-популярной литературе: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Саратов, 1969; Иваницкий В.Ю. Наука и ее популяризация. — М., 1972; Моль А. Социодинамика культуры. — М., 1973; Сенкевич М.П. Стилистика научной речи и редактирование научных произведений. — М., 1976; Полищук Г.Г. Приемы научно-популярного изложения. — М., 1977; Лазаревич Э.А. Искусство популяризации науки. — М., 1978; Медведев А.Р. К вопросу о микрокомпозиции научно-технических текстов // Стиль научной речи. — М., 1978; Маевский Н.Н. Особенности научно-популярного стиля: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Ростов-на-Дону, 1979; Сорокин Ю.А. Смысловое восприятие текста и библиопсихология // Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов, А.М. Шахнарович. Теоретические и прикладные проблемы речевого общения. — М., 1979; Кажан В.И. Об особенностях определений терминов в учебной, научной и научно-популярной литературе (на материале наименований сплавов) // Языковые средства дифференциации функциональных стилей современного русского языка. — Днепропетровск, 1982; Милованова Н.Я. Экспрессивность в стиле научной прозы: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Баку, 1982; Одинцов В.В. Речевые формы популяризации. — М., 1982; Кислицына С.В. Лингвостилистические средства научно-популярного изложения: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — М., 1984; Сковородников А.П. Экспрессивные стилистические конструкции современного русского литературного языка. — Томск, 1984; Милевская Т.Е. Средства выражения речевого контакта в русском языке (Вопросно-ответный комплекс в научно-популярных произведениях): Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Л., 1985; Митрофанова О.Д. Научный стиль речи: проблемы обучения. — М., 1985; Нистратова С.Л. Коммуникативная направленность и стилевая дифференциация синтаксических средств выражения адресованности речи в письменных и устных сферах коммуникации на научные темы: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — М., 1985; Баташева Л.А. Варианты толкования терминов в разных типах научной речи // Вопросы стилистики. Межстилевая и внутристилевая вариантность языковой системы, Изд-во Саратовского ун-та, 1986; Ее же: Приемы популяризации в разных типах научной речи: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Л., 1986; Ее же: Некоторые принципы подачи терминов в научно-популярной литературе (на материале лингвистических работ) // Вопросы стилистики. Стилистика художественной речи, Изд-во Саратовского ун-та, 1988; Славгородская Л.В. Научный диалог. — Л., 1986; Кириченко Н.В. Специфика выражения коммуникативной задачи предтекстов в композиционно-смысловой структуре научно-популярной статьи // Функциональные разновидности речи в коммуникативном аспекте. — Пермь, 1988; Ее же: Функционирование средств экспрессивного синтаксиса в текстовой структуре научно-популярного произведения // Типология текста в функционально-стилевом аспекте. — Пермь, 1990; Ее же: Роль метафоры в организации текстовой структуры научно-популярного произведения // Функционально-стилевые аспекты различных типов текста. — Пермь, 1991; Харченко Н.П. Функционально-стилевая дифференциация языка и статус научно-публицистического текста // Статус стилистики в современном языкознании. — Пермь, 1990.

НАУЧНЫЙ СТИЛЬ — представляет науч. сферу общения и речевой деятельности, связанную с реализацией науки как формы общественного сознания; отражает теоретическое мышление, выступающее в понятийно-логической форме, для которого характерны объективность и отвлечение от конкретного и случайного (поскольку назначение науки — вскрывать закономерности), логическая доказательность и последовательность изложения (как воплощение динамики мышления в суждениях и умозаключениях). Общая цель науч. речи — сообщение нового знания о действительности и доказательство ее истинности. Н. с. в письменной форме представлен в разных жанрах науч. литературы (см.): монографиях, статьях, учебниках и т.д.

Круг указанных базовых экстралингвистических стилеобразующих факторов обусловливает конструктивный принцип Н. с., основные стилевые черты последнего и специфическую речевую системность (см.). При этом значимы и собственно коммуникативные задачи — передача адресату знаний в убедительной и доступной форме. Конструктивный принцип Н. с. (см.) — обобщенно-отвлеченность в сочетании с подчеркнутой логичностью и терминированностью речи, а основные стилевые черты (см.) — абстрагизация, или, иначе, отвлеченно-обобщенность, подчеркнутая логичность, точность, ясность и объективность изложения, его последовательность, терминированность, логизированная оценочность, именной характер речи, а также некатегоричность изложения. В целом Н. с. свойствен книжный характер речи, нежелательность разговорных и эмотивных средств (но не абсолютное их отсутствие, поскольку эмотивный компонент включен в структуру науч.-познавательной деятельности и мышления). Экспрессивность, в смысле выразительности науч. речи, создается преимущественно за счет полной реализации указанных стилевых черт Н. с., в том числе непременного учета адресата. Экстралингвистические стилеобразующие факторы Н. с. определяют принципы отбора языковых средств и их организации; немаловажную роль при этом имеет частота употребления тех или иных языковых единиц.

Отвлеченно-обобщенность Н. с. создается за счет широкого использования языковых единиц абстрактного и обобщенного значения или способных передавать их в контексте науч. речи. Так, высокочастотна в науч. речи абстрактная лексика (в том числе терминологическая), слова, выражающие общие понятия — даже в тех случаях, если в общеязыковом употреблении (в других сферах общения) это конкретные слова (Химия занимается однородными телами; физические и химические свойства воды, температура кипения воды; Дуб растет в довольно разнообразных почвенных условиях), причем обобщенно-отвлеченный характер речи подчеркивается специальными словами: обычно, обыкновенно, регулярно, всегда, каждый, всякий и т.п. Не только существительные, но и глаголы выступают в обобщенно-отвлеченном значении, поскольку десемантизируются, придавая выражению качественный характер (О.Д. Митрофанова) и уже не обозначают конкретных действий. Это глаголы широкой семантики (существовать, иметь, обнаруживать, проявляться и т.п.). Многие глаголы в науч. речи выступают в связочной функции (быть, являться, служить, обладать, отличаться); значительная группа глаголов используется в роли компонентов глагольно-именных сочетаний, в которых основная смысловая нагрузка выражается существительными (подвергать анализу, производить перегонку, оказывать влияние). В выражении и создании стилевой черты отвлеченно-обобщенности участвует не только лексика, но и морфология, и синтаксис. Так, формы глагола используются преимущественно в значении наст. вневременно́го (выражающего качественный, признаковый оттенок значения): Хлорид медленно разлагается; Вода кипит при 100°; болонский шпат в темноте светится. Это значение захватывает также формы будущего (число попаданий будет случайной величиной — в смысле «является», т.е. синонимично наст. вневременному) и частично — прошедшего. Указанная стилевая черта проявляется и при употреблении лица глаголов и личных местоимений (Мы можем заключить; мы имеем несколько эпох — синонимичны случаям можно заключить, имеется несколько эпох, — т.е. формы глагола выступают с ослабленным, неопределенным и обобщенным значением лица). Та же стилевая черта выражается и в формах числа существительного: наиболее широко употребительная в науч. речи форма ед. числа сущ. обозначает в контексте не отдельные считаемые предметы, но служит для выражения общего понятия либо неделимой совокупности и целостности: дуб — порода теплолюбивая; ухо — анализатор звуков. В том же русле находится повышенная (по сравнению с другими функц. стилями) употребительность слов ср. рода, которому, по В.В. Виноградову, свойственно «…общее, отвлеченное значение вещной предметности» (по сравнению со значением форм муж. и жен. рода). Среди существительных ср. рода, кстати, много абстрактных слов (свойство, значение, определение, влияние, равновесие, явление и т.д.).

На синтаксическом уровне отвлеченно-обобщенность (покрывающая, по мнению Н.М. Лариохиной, стилевые черты абстрактности, безличности, объективности) выражается в исключении из структуры предложения личного субъекта действия (агенса), так как познание мира в Н. с. представляется в обобщенной форме — как процесс коллективного творчества. Этому соответствуют обобщенно-личные предложения, безличные предложения, двучленный пассивный оборот с процессуальным значением, т.е. деагентивные синтаксические структуры. «Предполагаемый агенс в них характеризуется именно обобщенностью, а не неизвестностью, неопределенностью (как в художественной и разговорной речи): В механике пользуются понятием материальной точки…» (Н.М. Лариохина). Кроме того, отвлеченно-обобщенность реализуется через широкую употребительность номинализованных структур, в частности таких, в которых семантика предиката выражена отглагольными существительными в синтаксической позиции подлежащего или дополнения, а глагол является формально-грамматическим центром предложения (В результате реакции происходит перераспределение массы). Проявлением отвлеченно-обобщенности, связанной с тенденцией к десемантизации, является вообще номинативный строй науч. речи: это проявляется, напр., в возрастании доли имен и уменьшении доли глаголов (по сравнению с другими функц. стилями). Безличные структуры достигают 60-80% от всех односоставных предложений. Так, род. пад. приименный достигает 83% против род. приглагольного (17%). Номинативность науч. речи проявляется и в преобладании имени существительного над лексемами других знаменательных частей речи (до 40%); в большой частотности именных сказуемых (30%). Отражением отвлеченно-обобщенности на синтаксическом уровне является и модально-временно́й план предложения (с вневременны́м значением глаголов-сказуемых).

Подчеркнутая логичность, тесно связанная с последовательностью изложения, его доказательностью и аргументированностью, выражается в основном на синтаксическом уровне и на уровне текста. Ее созданию и реализации способствуют многие средства. Прежде всего, это полно-оформленность высказывания — полнота грамматического оформления предикативных единиц, что выражается в преобладании союзных предложений над бессоюзными, так как союзы позволяют более четко передать смысловые и логические связи частей предложения. При общем высоком проценте сложных предложений (41-50, 3%) преобладают сложноподчиненные (62%). Простые же предложения (как и сложные) осложняются оборотами с подчинительной связью, что повышает спаянность предложения; но при этом увеличивает длину предложения (средняя длина простого предложения 20,3, а сложного — 25,4 словоупотребления). В простом и сложном предложениях широко используются вводные слова и словосочетания, подчеркивающие логику мысли и последовательность изложения (во-первых, во-вторых, следовательно, итак, таким образом, с одной стороны, с другой стороны и т.п.), так называемые конструкции и обороты связи (в заключение отметим…; обратимся к примерам…; необходимо сказать, что…; перейдем к рассмотрению…; подчеркнем еще раз…; подведем итоги). По насыщенности связочными средствами науч. речь занимает первое место среди функц. стилей. В качестве связочных средств выступают не только союзы и союзные слова, но и ряд других слов в этой функции (Из табл. I видно, что… Отсюда следует, что…; …поэтому было бы логично систематизировать…) и др.

Выражению подчеркнутой логичности и последовательности изложения способствует и порядок слов науч. речи, как правило объективный, нейтральный (когда тема предшествует реме).

Естественно, что подчеркнутая логичность науч. речи ярко представлена на текстовом уровне. Сами текстовые категории связности (см.), логичности (см.), цельности (см.) призваны реализовать (и реализуют) указанную стилевую черту. Этому способствует высокая частотность случаев повторов (лексических, синонимических, местоименных) между самостоятельными предложениями (Характерной чертой этого момента является его определенность… Эта определенность дает о себе знать…).

Последовательности и связности изложения способствует и обычно строго оформленная композиция текста (деление на главы, параграфы; выделение зачинов-вступлений, концовок-заключений). Организующим началом композиции текста (см.) является категория гипотетичности, обусловленная особенностями познавательной деятельности, и этапы (фазы) продуктивной деятельности ученого, находящие выражение в науч. тексте. В чистом виде это проявляется в развертывании содержания текста от экспликации в последнем проблемной ситуации, идеи/гипотезы и затем ее анализа и доказательства, приводящих к выводам/закону. Последовательности и связности изложения способствует и широкое использование средств проспекции и ретроспекции (теперь перейдем к рассмотрению…, Далее остановимся на…, Рассмотрим экспрессивные средства…, как было отмечено выше…, возвращаясь к поставленному вопросу… и т.п.). Подобные связующие средства создают стереотипность (см.) науч. текста, наличие многих готовых формул. Кроме того, эти средства являются многофункциональными, выражая не только собственно логичность, но и другие категории. Логичность обусловлена не только спецификой мышления, но и отсутствием непосредственного контакта с адресатом, и потому науч. изложение требует повышенной точности речи (см.), ясности, аргументированности высказывания, т.е. реализации коммуникативных качеств речи, учета адресата.

Точность (а также ясность) Н. с. достигается употреблением большого числа терминов (см.), как правило, слов однозначных, строго определенных в своих значениях в пределах конкретной науки, выражающих существенные признаки называемых предметов и явлений (генератор, гипотенуза, минерал, конус, конденсатор, реактив, траектория, карбонат и т.д.); нежелательностью и даже недопустимостью их замены на синонимы и вообще ограничением синонимических замен; необходимостью давать четкие определения вновь вводимым понятиям; вообще — однозначностью, недвусмысленностью высказываний (явление многозначности слов не свойственно научной речи); использованием вводных слов, оборотов, вводных и вставных конструкций в функции уточнения; широким употреблением обособленных согласованных определений, в том числе причастных оборотов (в синтаксической функции уточнения); кроме того, — ссылок и сносок в тексте, в том числе библиографического характера с точным указанием инициалов и фамилии автора, названия его работы, года и места издания.

Точность на синтаксическом уровне как реализация подчеркнутой логичности выражается свойственными последней синтаксическими конструкциями (преобладанием союзия над бессоюзием и т.п. — см. выше).

Достижению объективности изложения помимо точности способствует характерная для науч. речи стилевая черта некатегоричности изложения, которая выражается во взвешенности оценок (соответствующем словоупотреблении) как в отношении степени изученности темы, эффективности теории и путей решения исследуемых проблем, степени завершенности («окончательности») результатов исследования, так и в отношении упоминаемых в работе и цитируемых мнений других авторов-ученых и своих личных.

Коммуникативная направленность науч. речи, необходимость учета адресата выражается в категории диалогичности (см.) Н. с. Хотя науч. текст квалифицируется как монологический, однако ему тем не менее свойственна диалогичность, т.е. выраженный языковыми и текстовыми средствами в науч. речи учет адресата (как взаимодействие двух или нескольких смысловых позиций, в том числе автора и читателя) вплоть до использования средств собственно диалога. Этому способствует адресованность, обращенность науч. текста к читателю с целью привлечения его внимания к особо значимым частям текста и — как результат — достижение адекватности понимания текста и как бы сомышления. Диалогичность науч. речи выражается в использовании вопросо-ответных комплексов, вопросительных предложений (в том числе проблемных вопросов); чужой речи в виде прямой цитации (как правило, с оценкой приводимого мнения); императивов как обращений к читателю (обратите внимание на…; теперь определим суть явления); оценочных средств языка; в широком применении так называемых конструкций связи (подчеркнем еще раз…; остановимся на этом подробнее…); вводных слов и словосочетаний и вставных конструкций с семантикой выражения авторского отношения к сообщаемому либо справочного (уточняющего) характера (к счастью, вероятно, конечно, очевидно, безусловно, как нам представляется, см. рис. 1); повторений, в том числе так называемых развернутых вариативных повторов (см.); подчеркнутого, акцентированного противительными союзами и другими средствами языка противопоставления разных точек зрения на проблему; средств категорий проспекции и ретроспекции, разного рода акцентуаторов (см.), реализующих категорию акцентности (см.).

Категории диалогичности и акцентности науч. речи, реализуя коммуникативную связь автора с адресатом, выступают в то же время средствами экспрессивности (а подчас и эмоциональности) речи. Хотя эмотивность не является специфической чертой Н. с. (некоторыми она отрицается как стилевая черта науч. речи — А.Н. Васильева, О.А. Крылова), однако она ей свойственна (Н.Я. Милованова, Н.М. Разинкина), отражая наличие чувственного компонента и немалую роль его в процессе получения нового знания, а также задачи коммуникации — стремление к выразительности речи как более убедительной.

Н. с. выступает прежде всего в письменной форме, но реализуется также и в устном общении (дискуссии по научным проблемам). Правда, статус устной науч. речи до конца не определен. Одни (и достаточно убедительно на анализе материала) доказывают наличие лингвостилевого единства письменной и устной форм речи науч. функц. стиля (саратовская школа под руководством О.Б. Сиротининой), другие объединяют устную научную речь с устной публичной речью (см.) вообще — (О.А. Лаптева).

До 60-70 гг. XX в. науч. стиль не подвергался специальному исследованию и монографическому описанию. Изучалась лишь науч. терминология (Д.С. Лотте, А.А. Реформатский, В.В. Веселитский и др.), либо назывались лишь самые общие черты науч. речи (обычно в противопоставлении к художественной) — (В.Г. Белинский, Г.В. Степанов, Р.А. Будагов). Л.Л. Кутиной изучена терминология и история формирования языка науки в России XVIII в.. С 60-70 гг. вместе с развитием функц. стилистики начинается специальное интенсивное исследование Н. с. русского и европейских языков, в том числе стилостатистическими методами, и к настоящему времени он уже достаточно изучен (см. труды А.Н. Васильевой, О.Д. Митрофановой, М.Н. Кожиной М.П. Котюровой, Н.М. Лариохиной, Н.М. Разинкиной, Е.С. Троянской, О.А. Лаптевой, Г.А. Лесскиса, А.С. Герда, Р.А. Будагова, Г.Н. Акимовой; С.Г. Ильенко и др.).

Лит. Лесскис Г.А. О размерах предложения в русской научной и художественной прозе 60-х гг. XIX в. — ВЯ. — 1962. — №2; Кутина Л.Л. Формирование языка русской науки. — М.; Л., 1964; Ильенко С.Г. Сложноподчиненные предложения в различных сферах языкового употребления // Вопросы синтаксиса и лексики рус. языка. — Л., 1965; Разинкина Н.М. О преломлении эмоциональных явлений в стиле научной прозы // Особенности языка науч. литературы. — М., 1965; Ее же: Развитие языка английской научной литературы. — М., 1978; Кожина М.Н. О специфике художественной и научной речи в аспекте функциональной стилистики. — Пермь, 1966; Ее же: О речевой системности научного стиля сравнительно с некоторыми другими. — Пермь, 1972; Будагов Р.А. Литературные языки и языковые стили. — М., 1967; Лаптева О.А. Внутристилевая эволюция современной русской научной прозы // Развитие функциональных стилей совр. рус. языка. — М., 1968; Современные проблемы терминологии в науке и технике. — М., 1969; Проблемы языка науки и техники. Логические, лингвистические и историко-научные проблемы терминологии. — М., 1970; Веселитский В.В. Отвлеченная лексика в русском литературном языке XVIII — начала XIX в. — М., 1972; Акимова Г.Н. Очерки по синтаксису языка М.В. Ломоносова, дис. … докт. филол. наук. — Л., 1973; Митрофанова О.Д. Язык научно-технической литературы. — М., 1974; Ее же: Научный стиль речи: проблемы обучения. — М., 1976; Функциональный стиль общенаучного языка и методы его исследования. — М., 1974; Васильева А.Н. Курс лекций по стилистке русского языка. Научный стиль. — М., 1976; Сенкевич М.П. Стилистика научной речи и редактирование научной литературы. — М., 1976; Даниленко В.П. Русская терминология: опыт лингвистического описания. — М., 1977; Лариохина Н.М. Вопросы синтаксиса научного стиля речи. — М., 1979; Герд А.С. Формирование терминологической структуры русского биологического текста. — Л., 1981; Милованова Н.Я. Экспрессивность в стиле научной прозы: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Баку, 1982; Троянская Е.С. Лингвостилистическое исследование немецкой научной литературы. — М., 1982; Котюрова М.П. Эволюция выражения связности речи в научном стиле XVIII-XX вв. — Пермь, 1983; Ее же: Об экстралингвистических основаниях смысловой структуры научного текста (функционально-стилистический аспект). — Красноярск, 1988; Разговорная речь в системе стилей современного русского литературного языка / Под редакцией О.Б. Сиротининой, Лексика. — Саратов, 1983; Грамматика, 1992; Гречко Н.К. Синтаксис немецкой научной речи. — Л., 1985; Современная русская устная научная речь / Под редакцией О.А. Лаптевой. — Т. 1. — Красноярск, 1985. — Т. 2. — 1994. — Т. 3. — М., 1995; Гвишиани Н.Б. Язык научного общения (вопросы методологии). — М., 1986; Славгородская Л.В. Научный диалог. — Л., 1986; Иванова Т.Б. Функциональная семантико-стилистическая категория акцентности в русских научных текстах: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Харьков, 1988; Матвеева Т.В. Функциональные стили в аспекте текстовых категорий. — Свердловск, 1990; Салимовский В.А. Семантический аспект употребления слова в функц. стилях речи. — Иркутск, 1991; Его же: Жанры речи в функц.-стилистическом освещении (научный академический текст). — Пермь, 2002; Данилевская Н.В. Вариативные повторы как средство развертывания научного текста. — Пермь, 1992; Рябцева Н.К. Мысль как действие, или Риторика рассуждения // Логический анализ. Модели действия. — М., 1992; Лапп Л.М. Интерпретация научного текста в аспекте фактора «субъект речи». — Иркутск, 1993; Очерки истории науч. стиля рус. лит. языка XVIII-XX вв. / Под ред М.Н. Кожиной. Т. I. Ч. 1-2. — Пермь, 1994. Т. II. Ч. 1, 1996 (см. ст. Баженовой Е.А. о композиции научного текста). Т. II, Ч. 2. — Пермь, 1998; Чернявская В.Е. Интертекстуальность как текстообразующая категория вторичного текста в научной коммуникации. — Ульяновск, 1996; Ее же: Интертекстуальное взаимодействие как основа научной коммуникации. — Л., 1999; Кожина М.Н., Котюрова М.П. Изучение научного функционального стиля во второй половине XX в., «Stylistyka-VI». — Opole, 1997; Трошева Т.Б. Формирование рассуждения в процессе развития научного стиля русского литературного языка XVIII-XX вв. (сопоставительно с другими функц.и разновидностями). — Пермь, 1999; Баженова Е.А. Научный текст в аспекте политекстуальности. — Пермь, 2001; Кожина М.Н., Чиговская Я.А. Стилистико-текстовый статус и взаимодействие категорий ретроспекции и проспекции в научной речи // Стереотипность и творчество в тексте. — Пермь, 2001; Mistrík J. Štylistika slovenskeho jazyka. — Bratislawa, 1985; Gajda St. Współczesna polszczyzna naukowa. Język czy zargon? — Opole, 1990; его же: Podstawy bodań stylistycznych nad językiem naukowym. — Warszawa; Wroclaw. 1982.

РЕЧЕВАЯ СИСТЕМНОСТЬ ФУНКЦИОНАЛЬНОГО СТИЛЯ — это взаимосвязь разноуровневых языковых и текстовых единиц в конкретной речевой разновидности, основанная на выполнении единой коммуникативной цели и общей функции, обусловленная экстралингвистической базой этой разновидности, прежде всего назначением в обществе соответствующей формы общественного сознания (науки, искусства, права и т.д.). Это взаимосвязь и системность языковых единиц именно на текстовой плоскости (в самой организации речи), реализующая конструктивный принцип (см.) данного функц. стиля. Своя особая Р. с. свойственна как каждому Ф. стилю (т.е. и данному типу текстов), так и отдельному тексту. Принцип Р. с., или стилистико-речевой организации, существенно отличается от принципа организации уровневой системы языка, так как последний (по Соссюру) заключается в значимости, ценности (valeur) каждой единицы языка как члена системы (в смысле имманентной сущности) в противопоставлении с другими единицами. Речевая же системность стиля обусловлена экстралингвистической стилеобразующей основой функц. стиля — реализацией в речи назначения в социуме соответствующей формы сознания и вида деятельности, задач общения и т.д.

Своеобразный стиль той или иной социально значимой разновидности речи (представленной тем или иным конкретным текстом-произведением или целым корпусом последних) создается не набором средств одной стилистической окраски — подобных в языке не так много, но функционально и семантически специализированными средствами, исторически (в процессе развития данного функц. стиля) приспособленными для реализации общения в данной сфере. В итоге создается специфическая речевая (текстовая) организация, особый композиционный тип речи с определенным функц.-стилевым своеобразием. Так, напр., поскольку для науч. речи характерны обобщенно-отвлеченность (абстрагизация) и подчеркнутая логичность и терминированность как ее сущностные стилевые черты (в силу обусловленности речи абстрактно-понятийным и строго логическим типом мышления), то в ней активизируются языковые единицы (всех уровней языковой системы) с абстрактным и обобщенным значением, а также и акцентированно выраженные в тексте логичность и точность изложения. Это касается не только лексики, но и морфологии и синтаксиса. В науч. текстах активизируется не только абстрактная лексика и слова с общим значением (термины и не термины), но и грамматические формы и конструкции с наиболее общим (не конкретным) значением. Напр., высокочастотны глаголы наст. времени во вневременно́м (абстрактном) значении (Земля вращается вокруг Солнца; вода замерзает при 0°) (в отличие, напр., от более конкретных по значению форм настоящего момента речи (актуального) (иду домой) или наст. исторического (пришел и вижу), более свойственных разг. и худож. речи); широкоупотребительны существительные в форме ед. числа в обобщенном значении (как названия не отдельных, считаемых предметов — дуб, береза, ель, но как обозначение породы: дуб — порода светлолюбивая) и т.д.; высока частотность использования страдательных, обобщенно-личных, неопределенно-личных и безличных конструкций. Все эти единицы, широко используемые в науч. текстах, выступают в одной функции — выражение конструктивного принципа данного функц. стиля — и на этой основе взаимосвязаны на текстовой плоскости, придавая последней особую функц.-стилевую общетекстовую окраску (см.) как специфическую черту данного функц. стиля. Оф.-дел. речи, направленной на регулирование отношений между гражданином и обществом, между социальными институтами власти и предписывающей выполнение определенных правовых норм, свойственны императивность и долженствующе-предписующий характер как ее общая стилевая черта. Это достигается широким употреблением здесь не только слов со значением долженствования, необходимости (нужно, необходимо, следует, обязан и т.д.), но и форм с аналогичным значением (напр., временны́х форм глагола со значением настоящего долженствования: пароходство выплачивает пеню, в смысле — должно выплачивать) и соответствующих конструкций (напр., инфинитивных: инфинитив глагола со словами должен, обязан, имеет право и т.д.).

Подобная системность принципиально отлична от понятия «система (строй) языка», так как она образуется на коммуникативно-функциональной экстралингвистической основе каждого функц. стиля. Ее в общих чертах можно назвать по ведущему стилевому признаку того или иного функц. стиля.: научный как обобщенно-отвлеченный и подчеркнуто логичный; публиц. как информативно-воздействующий; худож. как выразительно-изобразительный; оф.-дел. как предписующе-долженствующий.

При этом та или иная общеязыковая единица (лексема, форма, конструкция) при использовании ее в том или ином функц. стиле как бы семантически расщепляется и определенной своей стороной участвует в выражении и создании речевой системности соответствующего стиля (напр., форма наст. времени глагола в науч. речи преимущественно выступает во вневременно́м, абстрактном значении; в оф.-дел. — в значении долженствования; в разг. — момента речи (наст. актуального) или в значении будущего; в худож. — в значении наст. исторического, хотя здесь более активизируются формы прош. времени, так как идет повествование; в публиц. формируется особое значение (употребление) этой формы — наст. репортажное).

Созданию общей стилевой характеристики и специфики речевой системности того или иного функц. стиля способствуют в каждом из них свои закономерности функционирования языковых единиц в функц. стилях — см., в том числе носящие вероятностно-статистический характер.

В аспекте собственно текстового уровня Р. с. ф. с. (подстиля и т.д.) выражается не только указанными взаимосвязями дотекстовых языковых единиц, но и в таких особенностях организации речи (обусловленных все той же экстралингвистической основой функц. стиля.), как специфичная архитектоника и композиция текста, соотношение разных функц.-смысловых типов речи в тексте данного Ф. стиля, своеобразие и своя динамика речевых жанров и форм речи, реализация и взаимодействие определенных текстовых категорий. Все это взаимосвязано в целях выполнения единого коммуникативного задания и функции в качестве реализации экстралингвистической основы соответствующего функц. стиля. Так, в науч. речи активизируется рассуждение (см.) с элементами описания (как выражение понятийно-логической формы мышления); композиция (см.) развивается путем реализации фаз познавательной деятельности ученого (от проблемной ситуации к идее/гипотезе, ее доказательству и, наконец, выводам). При этом большую роль в науч. текстах играет категория гипотетичности (см.), вообще своеобразный набор и связь текстовых категорий. Текстовые категории (см.) являются функц.-стилистически ориентированными при их реализации в текстах различных функц. стилей (Матвеева, 1990). Т.о., все единицы текста (языковые и текстовые) взаимосвязаны общей функцией.

Введение в науч. оборот понятия «Р. с. ф. с.» позволило выйти на новый уровень изучения функц. стилей и оказалось (напр., по мнению В.В. Одинцова, 1980, с. 16-17) весьма перспективным. Вместо описания совокупности языковых средств какого-либо функц. стиля, которые обычно повторялись в описаниях стилей, не выявляя действительной их специфики, появился инструмент определения последней, так как речевая системность неповторима (и не может заимствоваться из стиля в стиль). Кстати, это критерий для сопоставления и разграничения функц. стилей.

Предпосылками для формирования понятия Р.с. (как оно представлено выше) послужили высказывания В.В. Виноградова о худож. тексте как «целостной организации речи» (1930) и И.Р. Гальперина о функц. стилях как «замкнутых системах… использования языковых средств» (1954), а также о вероятностной структуре речи (Андреев, Зиндер 1963, см. Стилостатистический метод анализа текста). Позже Б.А. Серебренников отмечает, что речь не может быть несистемной (1983). Особое место занимают работы Е.В. Сидорова о смысловой системности речи (текста), рассматриваемой в аспекте психолингвистики.

Лит.: Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. — М., 1963; Кожина М.Н. К проблеме речевой системности и функц.-стилистических норм в связи с описанием и изучением рус. языка // Межд. конф. преподавателей рус. яз. и лит. — М., 1969; Ее же: О речевой системности науч. стиля ср. с некоторыми другими. — Пермь, 1972; Ее же: Стилистика русского языка. — М., 1993; Лариохина Н.М. Вопросы синтаксиса научного. стиля речи. — М., 1979; Одинцов В.В., Стилистика текста. — М., 1980; Разг. речь в системе функц. стилей совр. рус. лит. языка / Ред. О.Б. Сиротининой. — Саратов, Лексика, 1983, Грамматика, 1992; Сидоров Е.В. Проблемы речевой системности. — М., 1987; Матвеева Т.В. Функц. стили в аспекте текстовых категорий. — Свердловск, 1990; Салимовский В.А. Семантический аспект употребления слова в функц. стилях речи. — Пермь, 1991; Его же: Смысловая структура науч. текста в отношении к дотекстовым единицам // Очерки истории науч. стиля. Т. II. Ч. 1. — Пермь, 1996; Его же: Речевые жанры науч. эмпирического текста // Текст: стереотип и творчество. — Пермь, 1998; Рябцева Н.К. Мысль как действие, или риторика рассуждения // Логический анализ языка. Модели действия. — М., 1992; Баженова Е.А. Специфика смысловой структуры научного текста и его композиция // Очерки истории науч. стиля рус. лит. языка ХVIII-ХХ вв. Т.П. Ч. 1. — Пермь, 1996; Трошева Т.Б. Формирование рассуждения в процессе развития научного стиля русского литературного языка. XVIII-XX вв. (сопоставительно с другими функциональными разновидностями). — Пермь, 1999.

СВЯЗНОСТЬ РЕЧИ КАК ТЕКСТОВАЯ КАТЕГОРИЯ — 1) свойство речи или целого текста (см. Текстовая категория), реализуемое специализированными или функционально ориентированными на выражение этого свойства разноуровневыми языковыми единицами; 2) семиологическая категория, представляющая собой основной текстообразующий фактор, имеющая двусторонний характер: а) связность как отражаемое, передаваемое или создаваемое речью наличие общего в двух или более фактах, явлениях и т.д., что обусловливает независимый характер связности; б) связность как отражаемое, передаваемое или создаваемое речью объединение фактов, явлений и т.д. в одно замкнутое в смысловом отношении целое, в чем заключается роль связности в образовании целого текста (Кв. Кожевникова); 3) категория, соотносимая с системой разноуровневых языковых единиц, объединенных функцией (см. Функц.-стилистическая семантическая категория — ФССК) выражать как расчленение (отграничение), так и связь текстовых единиц — самостоятельных предложений, сверхфразовых единств, абзацев и др. Средствами выражения связности речи выступают такие специализированные языковые единицы, как союзы и, а, но, да, однако, так как, потому что и т.п., а также единицы, получающие добавочную функциональную нагрузку в речевом контексте: имена существительные в роли повторов, личные и указательные местоимения, некоторые наречия, конструкции связи.

Напр.: «Итак, первый вывод, который можно сделать применительно к функциональной парадигме хинди, заключается в том, что ее специфику составляет наличие двух литературных форм единого разговорного языка — феномен, аналогов которому не так уж много в лингвистической истории земного шара.

Возникновение, утверждение и сохранение этого феномена обусловлено особенностями исторического развития данного ареала…

Таким образом, специфика функциональной парадигмы хинди (которая, как принято, изображается в виде пирамиды) состоит прежде всего в том, что верхняя ее часть («вершина»)… представляет собой совокупность двух литературных форм — хинди и урду.

Однако соотношение между урду и хинди в плане охвата различных функциональных сфер не является стабильным. выступая как соперничество между урду, c одной стороны, и хинди — с другой. Соперничество между ними началось с того самого времени, как произошло их размежевание. Это соперничество отмечалось в прошлом веке. Оно достигло особого накала в первой половине ХХ в.» (Функциональная стратификация языка / Под редакцией М.М. Гухман. — М., 1985, с. 26).

Анафорический повтор выражает связь между элементами содержания, по мере его удаления от начала предложения эта функция ослабляется. Качества повторов: позиция в предложении, состав, грамматическое выражение, значение повтора в тексте — объединяясь в разных соотношениях, обусловливают степень «силы» сцепления предложений. Связность изложения усиливает лексический повтор в сочетании с указательным местоимением. Такой повтор, выраженный абстрактным существительным типа факт, обстоятельство, случай, смысл, отношение и др., нередко формирует с помощью указательного местоимения такие фразеологические сочетания, как в этом отношении, в этом случае, в этом смысле, с этой точки зрения, с этой целью, для этой цели, на этом основании, на этой основе и др. Указательное местоимение в сочетании с некоторыми глаголами образует конструкции связи это значит, что; это означает, что; это показывает, что; это говорит о том, что; это свидетельствует о том, что и др.

Система таких языковых единиц может интерпретироваться в качестве текстовой категории двух типов — функц.-семантической (ФСК) и функц. семантико-стилистической (ФССК). ФСК связности основывается на том, что это свойство присуще любому целому тексту, благодаря чему сформировалась система языковых единиц как средств выражения связи самостоятельных предложений и абзацев в текстах в целом, независимо от какой-либо дифференциации последних. Проблема сочетания самостоятельных предложений поставлена М.В. Ломоносовым, к ней обращались А.Х. Востоков, Ф.И. Буслаев, Д.Н. Овсянико-Куликовский, А.М. Пешковский, Л.А. Булаховский и др. отечественные ученые. В последние десятилетия изучение средств связи предложений осуществлялось в плане выявления самого состава средств, а также в плане определения специфики их функционирования (М.Е. Боскова, Н.А. Кобрина, М.М. Макарова, В.Н. Скибо, В.Е. Берзон, С.И. Гиндин, И.М. Новицкая, Н.Н. Леонтьева и др). Целый ряд работ посвящен изучению группы связанных предложений, формирующих текстовую синтаксическую единицу (И.А. Фигуровский, Н.С. Поспелов, Г.Я. Солганик, Т.И. Сильман, Л.М. Лосева, И.Т. Боевец, Н.А. Лезова, Н.И. Серкова, М.П. Котюрова, Н.В. Муравьева и др.). Общий лингвистический подход к связности речи охватывает одну сторону проблемы — средства выражения связи самостоятельных предложений на лексическом и синтаксическом уровнях. Здесь учитываются только внутренние отношения между элементами текста. Функц.-стилистический подход (М.П. Кульгав, М.П. Сенкевич, М.Н. Кожина, М.П. Котюрова и др.) реализуется в учете экстралингвистических факторов, обусловливающих внутренние отношения, и функционально-стилевых особенностей языковых единиц, выражающих связность речи. ФССК связности проявляет вариативность в зависимости от выбора определенных языковых единиц и употребления их в функции средств межфразовой связи, а также формирования системы этих средств в текстах той или иной функционально-стилевой направленности.

Экстралингвистические основания стилей обусловливают принципиальные различия как в составе, так и в функционировании языковых единиц в качестве средств выражения связности. В частности, в науч. стиле используются обстоятельственные наречия местоименного происхождения сюда, отсюда, тогда, тут, там, так, туда, оттуда, здесь, откуда; отчего, оттого, из-за того, почему, потому, зачем, затем и др., а также некоторые наречия неместоименного происхождения с пространственным и временным значениями, такие как теперь, сейчас, сначала, сперва, после, справа, слева, дальше и др., однако с ослабленным лексическим значением. Кроме того, в науч. текстах широко употребляются специфические словосочетания и конструкции связи (худож. речи, например, они не свойственны) типа необходимо заметить, что; следует подчеркнуть, что; надо сказать, что; заметим, что; как мы отмечали; как известно и многие другие. Функционирование языковых единиц в качестве средств выражения связности различается по стилям как в количественном, так и в качественном отношении (М.П. Котюрова, Н.В. Муравьева и др.), что свидетельствует о функционально-стилевом варьировании ФССК связности. Так, в контексте науч. речи актуализируются те значения и оттенки значений языковых единиц, которые могут выражать связность речи, подчеркивать логические отношения между элементами информационно-познавательной стороны науч. речи, а также логику мысли автора, ход его рассуждений, т.е. особую логико-связующую сторону науч. речи. Связность науч. речи формируется на эпистемической основе, поскольку гетерогенность науч. знания может быть преодолена и автором, и читателем только благодаря установлению и адекватному выражению логико-семантических отношений между высказываниями, реализованными посредством предложений и абзацев. Разноплановый, разноаспектный характер содержания науч. текста предопределяет необходимость специального «стягивания» и «связывания» его компонентов. Это и обусловливает широкое употребление языковых единиц в связующей функции. Средства связи предложений и абзацев способствуют созданию целостности содержания науч. текста.

В худож. стиле нет необходимости подчеркивать логику развития худож. образа, поэтому языковые единицы, которые могут выступать в функции связи, употребляются в незначительном количестве сравнительно с использованием их в науч. речи. При этом отличительной чертой языковых единиц, выражающих связность худож. речи, является их особая стилистическая функция, которая как бы «сливается» с синтаксической связующей функцией. Все средства связи самостоятельных предложений «вовлечены» в эстетическую сферу худож. произведения. Худож. речь преобразует, трансформирует коммуникативную функцию всех языковых единиц для выражения худож. образа. В худож. речи значение слова «осложняется отношением данного слова к данному художественному образу, точнее, к элементу, к частичке его, к «микрообразу», осложняется функционально» (М.Н. Кожина).

Качественное своеобразие выражения связности в газетных текстах (Н.В. Муравьева) заключается прежде всего в том, что связность газетного текста имеет внутренний, но подчеркнутый характер. Внутренняя связь предложений подчеркивается в газетной речи различными способами: использованием нескольких средств межфразовой связи для объединения двух самостоятельных предложений, сложным взаимодействием самих связей («цепочки связей», образование «слоев» связей). В соответствии с основным конструктивным принципом языка газеты (чередование экспрессии и стандарта, по В.Г. Костомарову), с основными функциями газетной речи (Е.П. Прохоров, М.С. Черепахов, Г.Я. Солганик) средства межфразовой связи могут выступать как: 1) информационно-тематические: те средства, которые отражают предметно-логическую основу текста, обеспечивают логическое развитие темы текста и представляют стандартные элементы (нейтральные единицы) газетной речи; 2) экспрессивно-воздействующие: те средства, которые не только объединяют предложения, но и усиливают воздействующую сторону газетной речи, т.е. совмещают функцию связи и какую-либо стилистическую функцию (оценочную, характерологическую, подчеркивания отдельных элементов текста и т.д.). Распределение в тексте информационно-тематических и экспрессивно-воздействующих средств связи самостоятельных предложений и абзацев отражает процесс развития авторской мысли в газетно-публиц. произведении. Средства сцепления, относящиеся к этим группам, реализуют «волнообразную» по силе связность, и этим обеспечивается адекватное восприятие основных и более частных моментов в содержании материала.

Характер связности речи/текста и средства выражения этой категории (т.е. количественные и качественные закономерности употребления средств межфразовой связи), определяемые экстралингвистическими факторами, своеобразными для каждого функц. стиля, способны передавать функц.-стилевую информацию. Иначе говоря, количественный и качественный аспекты связности (в их единстве) являются критерием разграничения функц. стилей. При этом, несмотря на внутристилевую дифференциацию в выражении связи между отдельными высказываниями, в реализации межфразовой связи проявляется единство того или иного стиля речи.

Лит.: Поспелов Н.С. Проблема сложного синтаксического целого в современном русском языке. — Учен. Зап. МГУ. — Труды кафедры рус. языка. — М., 1948. Вып. 137. Кн. 2; Кобрина Н.А. Синтаксические средства связи самостоятельных предложений в современном английском языке: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — М., 1953; Боскова М.Е. Союзные функции вводных слов и вводных сочетаний слов в современном русском языке: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Рига, 1956; Макарова М.М. Средства связи самостоятельных предложений в научно-технической речи современного немецкого языка: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — М., 1960; Фигуровский И.А. Синтаксис целого текста и ученические письменные работы. — М., 1961; Скибо В.Н. О средствах связи самостоятельных предложений в английской научной прозе (на материале лингвистической литературы): Автореф. дис. … канд. филол. наук. — М., 1966; Сильман Т.И. Проблемы синтаксической стилистики. — Учен. Зап. ЛГПИ. — 1967. — №315; Лосева Л.М. К изучению межфразовой связи (абзац и сложное синтаксическое целое). — Русский язык в школе. — 1967. — №1; Доблаев Л.П. Логико-психологический анализ текста. — Саратов, 1969; Севбо И.П. Структура связного текста и автоматизация реферирования. — М., 1969; Боевец И.А. Сложное синтаксическое целое в современном французском языке: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Л., 1971; Берзон В.Е. Исследование связности текста при разработке автоматических методов его свертывания: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Л., 1972; Солганик Г.Я. Синтаксическая стилистика. — М., 1973; Котюрова М.П. Лингвистическое выражение связности речи в научном стиле (сравнительно с художественным): Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Саратов, 1975; Ее же: Эволюция выражения связности речи в научном стиле XVIII-XX вв. — Пермь, 1983; Кожевникова Кв. Об аспектах связности в тексте как целом // Синтаксис текста / Под. ред. Г.А. Золотовой. — М., 1979; Муравьева Н.В. Лингвистическое выражение связности газетной речи (сравнительно с научной и художественной): Автореф. дис. … канд. филол. наук. — М., 1980; Лапынина Н.Н. Межфразовые скрепы, формирующиеся на базе стандартизованных предикативных единиц: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Воронеж, 1996; Очерки истории научного стиля русского литературного языка ХVIII-XX вв. Т. 2. Стилистика научного текста (общие параметры). Ч. 2. Категории научного текста: функционально-стилистический аспект / Под редакцией М.Н. Кожиной. — Пермь, 1998 (глава III. Связность научного текста — автор М.П. Котюрова).

СТИЛИСТИКА ИСТОРИЧЕСКАЯ, ИЛИ ДИАХРОНИЧЕСКАЯ — одно из направлений общей стилистики, изучающее процессы становления стилистических ресурсов языка в ходе развития последнего, его стилистической системы и средств выразительности, а также формирование функц. стилей и более частных жанрово-речевых разновидностей в связи с изменением их экстралингвистических основ. И. с. подразделяется на два аспекта исследований: структурный (строя языка, его диахронии) и собственно функциональный; однако при этом и первый аспект не лишен отражения процессов употребления языковых единиц, т.е. функционального. Это вытекает из тесной взаимосвязи развития языка с его использованием в процессах общения. Ср.: «любое изменение языка начинается в речевой деятельности» (Кубрякова, 1970, с. 199) и «язык существует и развивается как целенаправленная функционирующая система» (там же, с. 200). Отсюда стиль — категория историческая (см. Историзм стиля). Учет аспекта функционирования языка позволяет определить причины языковых изменений, начиная с глобальных: «Язык изменяется под давлением нужд коммуникации» (Мартине, 1965, с. 451).

Развитие стилистической системы рус. языка происходило в сложных процессах взаимодействия лит. (на восточнославянской основе) языка с церковнославянским и с диалектами, с устной и письменной речью, позже — профессиональными и другими социальными жаргонами, иноязычными заимствованиями. Стилистической обработке языка во многом способствовало развитие письменности, а затем и печатного слова; кроме того, влияние фольклора и литературы, приведшее к обогащению языка и «шлифовке» его стиля в лаборатории ведущих писателей, публицистов, ученых, проповедников. Ср. неоценимую роль А.С. Пушкина в упорядочении стилистических средств рус. языка, отказ от устаревших церковнославянизмов и расширение функций многих слов и пластов лексики. В этих процессах еще ранее была задействована реформаторская деятельность М.В. Ломоносова (см. Трех стилей теория) и карамзинские преобразования.

Весьма заметны в процессе развития лит. языка не только обогащение его системы новыми стилистическими средствами, а также средствами и приемами словесной образности и выразительности, синонимическими, антонимическими и другими ресурсами стиля, но и преобразование функц.-стилевой системы языка: формирование стилистико-речевых разновидностей (функц. стилей — см.), их взаимодействие, шлифовка средств выражения, композиции, развития жанров, различных текстовых единиц и т.д. Все это связано с функц. расслоением и обогащением литературного языка (см.), чему, в свою очередь, способствовали изменения в материальной, духовной, политической жизни общества, т.е. преобразования в ее социокультурной стороне и др. В частности, формированию науч. функц. стиля способствовало развитие науки, публицистического — появление газеты, журналов и разных жанров публицистики; по наблюдениям В.В. Виноградова, развитие реализма в рус. литературе XIX в. тесно связано со стилистическими преобразованиями языка. Теперь уже самоочевидны существенные изменения в стилистике совр. газетной, радио- и телеречи (см.), оф.-деловой в стилевом и жанровом отношении под влиянием общественно-политических перемен в России последнего времени. Поэтому изучение проблем исторической стилистики особенно явственно показывает взаимосвязи языка и общества (в нашем случае — стиля и общества) и роль динамики экстралингвистических факторов как основы стилевых преобразований. Отметим при этом и влияние изменений стиля мышления на стиль речи, напр., преобразование образной системы средств, лишенных индивидуальной образности в средневековой литературе (см. Д.С. Лихачев, В.В. Колесов), или науч. стиля в зависимости от стиля эпохи. Ср.: «Стиль — всегда следствие изменений по линии язык — мышление» (Колесов).

И. с. как сложившаяся дисциплина, особенно ее функц. аспект (изучение истории функц. стилей и других речевых разновидностей) — это сравнительно молодая отрасль лингвистики. Сам термин «И. с.» и задачи ее исследования представлены в работе Г.О. Винокура 40-х гг. «О задачах истории языка». Отталкиваясь от фундаментального тезиса о функц. природе языка («язык есть только тогда, когда он употребляется»), Г.О. Винокур определяет основы функц. направления стилистики и связывает его с историей языка: «Перед нами новая проблема истории языка, без изучения которой история языка неполна. Она составляет содержание лингвистической дисциплины — стилистики, поскольку речь идет об истории языка — исторической стилистики» (1959, с. 222). Правда, позже идеи ученого были «приложены» к стилистике вообще и преимущественно синхронической, а также к истории лит. языка (Горшков, 1984). Вообще же функц. стилистика как самостоятельная дисциплина формируется с конца 20-х и в 30-е гг. — прежде всего в трудах В.В. Виноградова — вместе с образованием истории лит. языка и культуры речи. Это в известной степени отразилось в том, что предмет исследования И. с. в истории лит. языка оказался недостаточно четко очерченным и в некоторых аспектах эти дисциплины пересекаются, совмещаются.

До настоящего времени нет ясности в вопросе о самостоятельности (отдельности) истории лит. языка и И. с., при общем стремлении ученых различать эти дисциплины. Показателен в этом плане сб. «Историческая стилистика» (1990), авторы двух статей которого неоднозначно трактуют предмет исследования названных дисциплин. Так, В.В. Колесов под историей лит. языка понимает «изучение становления и развития нормы… языка» (с. 16), при том, что И. с. «изучает средства речевой выразительности, в своей совокупности организующие стиль (стили)», или — иначе — «становление и развитие стилистических средств языка…» (с. 18). З.К. Тарланов понятие И. с. толкует широко, в ряде случаев объединяя проблемы стилистики и истории лит. языка. С одной стороны, автор справедливо замечает, что «стилистический анализ не исчерпывается изучением стилистически маркированных средств» (с. 14) и что нельзя сводить историю лит. языка к истории стилей, с другой — он относит к И. с. многие традиционные аспекты истории лит. языка, напр., исследование языка древнерусских памятников, «описание территориальных вариантов церковнославянского и чисто русского языков» и др. Известны также разные позиции относительно целесообразности введения в курс истории лит. языка вопроса об особенностях языка и стиля писателя или памятника письменности (точка зрения Б.А. Ларина и Г.О. Винокура); иное видим в ранних работах В.В. Виноградова (в отличие от поздних), у А.И. Ефимова и др. Следует также отметить, что сам термин «стиль» в это время употребляется еще неоднозначно. Позже (в 50-60-е гг.) В.В. Виноградов разграничивает понятия стилей языка и стилей речи и считает неправомерным употребление термина-понятия «стиль» применительно к донациональному периоду рус. лит. языка, предлагая пользоваться термином «тип речи» (ср. иное у А.И. Ефимова, а также обозначение Б.Н. Головиным истории лит. языка как стилелогии).

В итоге, согласно наиболее общепринятой точке зрения, И. с. и история лит. языка различаются как особые дисциплины. Основным предметом второй является определение путей развития норм как одного из существенных признаков литературности языка. Историческая же стилистика изучает как становление и развитие стилистических средств языка (наиболее традиционный и исследованный аспект, связанный со стилистикой ресурсов — см.), так и закономерности функционирования языка в различных сферах общения — в функц. стилях и иных речевых разновидностях (типах текста), представляющих стилистико-системные образования, — в процессе их формирования и развития на разных этапах истории языка, создающих стилевую специфику того или иного функц. стиля. Это выражается в кристаллизации стилевой специфики функц. стилей, особенностях использования функц.-смысловых типов речи, совершенствовании композиции, формировании закономерностей отбора и организации языковых средств в целом тексте и группе текстов). Функц.-стилистический аспект И. с. только еще начинает развиваться (за исключением анализа худож. текстов). В последние годы активному исследованию в этом плане подвергается науч. стиль, а также публицистический (см. лит.).

Лит.: Ольшки Л. История научной литературы на новых языках. — М.; Л., 1934; Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв. — М., 1938 и М., 1982; Винокур Г.О. О задачах истории языка // Избр. работы по рус. языку. — М., 1959; Лесскис Г.А. О размерах предложений в русской научной и худож. прозе шестидесятых годов XIX в. — ВЯ. — 1962. — №2; Звегинцев В.А. Теоретические аспекты причинности языковых изменений // НЗЛ. Вып. 3. — М., 1963; Кутина Л.Л. Формирование языка русской науки. — Л., 1964; Сиротинина О.Б., Бах С.А., Богданова В.А. К вопросу об изменениях дифференциации языка // Язык и общество. — Саратов, 1964; Будагов Р.А. Лит. языки и языковые стили. — М., 1967; Его же: Что такое развитие и совершенствование языка. — М., 1977; Развитие функц. стилей современного русского языка. — М., 1968; Рус язык и советское общество / Ред. В.М. Панов. — М., 1968; Кожина М.Н. О речевой системности научного стиля сравнительно с некоторыми другими. — Пермь, 1972; Ее же: О понимании научного стиля и его эволюции в период научно-технич. прогресса // Научно-технич. революция и функционирование языков мира. — М., 1977; Ее же: О некоторых вопросах диахронической стилистики // Лингвостилистические исследования научной речи. — М., 1979; Ларин Б.А. Лекции по истории рус. лит. языка. — М., 1975; Сердобинцев Н.Я. Очерки по истории рус. лит. языка 1-й полов. XVIII в. — Саратов, 1975; Кубрякова Е.С. Общее языкознание. Формы языкознания, функции, история языка. — М., 1976; Линк Н.А. Функционирование некоторых форм глагола и сущ. в научных текстах XVII-первой пол. XVIII вв. (К вопросу о формировании специфики научного стиля): Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Саратов, 1982; Герд А.С. Формирование терм. структуры рус. биологич. текстов. — Л., 1981; Зырянова Т.А. Изменения в семантике и функционировании сложноподч. предложений с прич.-следст. отношениями // Язык и стиль научного изложения. Лингвостилистические исследования. — М., 1983; Котюрова М.П. Эволюция выражения связности в научном стиле XVIII-XX вв. — Пермь, 1983; Горшков А.И. Теория и история рус. лит. языка. — М., 1984; Юдакин А.П. Развитие структуры предложения в связи с развитием структуры мысли. — М., 1984; Ярцева В.К. История английского лит. языка XI-XV вв. — М., 1985; Колесов В.В. Общие понятия исторической стилистики // Историческая стилистика рус. языка. — Петрозаводск, 1990; Тарланов З.К. О предмете и задачах исторической стилистики русского языка. Там же; Майданова Л.М. Синтаксические поиски современной газеты // Читатель и газета: проблемы взаимодействия. — Свердловск, 1990; Кайда Л.Г. Авторская позиция в публицистике (функц.-стилистическое исследование совр. газетных жанров): Автореф. дис. … д-ра филол. наук. — М., 1992; Кокорина Е.В. Стилистические изменения в языке газеты: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — М., 1992; Ее же: Стилистический облик оппозиционной прессы // Рус. яз. конца XX столетия. — М., 2000; Кожина М.Н., Дускаева Л.Р. Лингвостилистические изменения в русской газете последнего десятилетия, «Stylistyka-II». — Opole, 1993; Кожевникова Н.А. Типологические характеристики худож. текста на фоне традиций русской литературы XIX-XX вв. // Человек-Текст-Культура. — Екатеринбург, 1994; Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. — М., 1994; Очерки по истории науч. стиля рус. лит. языка XVIII-XX вв. Т. 1. — Пермь, 1994; Соловьева Г.И. Изменение стиля советских работ по политэкономии в связи с воздействием на них экстралингвистических факторов // Функционирование языка в различных типах текста. — Пермь, 1994; Трошева Т.Б. Формирование рассуждения в процессе развития научного стиля русского литературного языка XVIII-XX вв. — Пермь, 1999; Skubalanka T. Historyczna stylistyka języka polskiego. Przekroje, Wrocław, 1984; Stylistyka-II (Стилевые перемены) / Ред. St. Gajda. — Opole, 1993.

СТИЛИСТИКА ТЕКСТА — одно из направлений стилистики, предметом изучения которого является целый текст и его (текстовые) единицы в стилистическом аспекте, а именно закономерности организации текста (речевого произведения) как содержательно-смыслового, композиционно-структурного и жанрового единства в зависимости от целей и задач общения, идейного содержания и функц.-стилевой принадлежности со всем комплексом его экстралингвистических факторов — для наилучшей его интерпретации (см. Стилистика).

Текст издавна был объектом стилистики, поскольку стиль — свойство текста. Основы и теоретические разработки С. т. были заложены в трудах В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, Б.А. Ларина, М.М. Бахтина. Однако в качестве особого направления С. т. оформилась лишь в последние десятилетия в связи с развитием лингвистики текста (см.) и на пересечении ее с функц. стилистикой (см.). Четкие границы между этими дисциплинами не всегда осознаются, и проблемы С. т. рассматриваются в рамках лингвистики текста (Л. т.). Так, И.Р. Гальперин, говоря о соотношении Л. т. и С. т. отмечает, что ряд проблем первой «довольно подробно рассматривался стилистикой языка» и что «стилистика языка служит подспорьем для лингвистики текста в тех случаях, когда объектом наблюдения являются функц. стили языка и средства их детерминирующие» (1981, с. 6). Между тем есть основания для утверждения о принципиальном различии указанных направлений исследования и наличии своего онтологического статуса у С. т. Если Л. т. изучает структуру текста вообще и собственно текстовые единицы (ССЦ — сложное синтаксическое целое, СФЕ — сверхфразовое единство, абзац — см.), их роль в развертывании текста, создании основных его свойств — связности и цельности, т.е. представляет собою грамматику текста, то С. т. сосредоточивается на исследовании стилистической значимости этих и других единиц в конкретном произведении (целом тексте и типе текстов), их роли в создании стилевой специфики последних и выражении содержания текста. По определению В.В. Одинцова, «стилистика текста изучает структурно-стилистические возможности речевых произведений (включая литературно-художественные), композиционно-стилистические типы и формы, конструктивные приемы и функционирование в речи языковых средств. Стилистика текста входит в состав стилистики речи…», «ее методологической основой… служит представление о единстве формы и содержания», «стилистика текста, учитывая стилистическую значимость языковых единиц, стремится определить и описать стилистические эффекты, возникающие в речи благодаря структурной организации текста…». Кроме того, автор отмечает, что «…важно показать принципиальное отличие подхода с позиций стилистики текста от подхода с позиций лингвистики текста» (с. 50).

Таким образом, важнейшим (основополагающим) у С. т. является не структурно-грамматический, а функциональный аспект, предполагающий единство формы и содержания и экстралингвистическую обусловленность текста. Тем самым С. т. является функциональной дисциплиной, можно сказать, ответвлением функц. стилистики, однако она yже по объекту и предмету исследования (изучая преимущественно конкретный, худож. и публиц., реже науч. текст), тогда как прерогативой функц. стилистики (см.) является типология речи, закономерности функционирования языковых единиц всех уровней в текстах разных сфер общения. Именно на основе функц. подхода С. т. можно объединить с функц. стилистикой. Сближает их и центральный для той и другой исследовательский аспект — внимание к речевой системности (организации) текста (см.), предполагающий взаимосвязь всех составляющих текста (дотекстовых и текстовых единиц, композиционных, жанровых и др. особенностей) на определенной экстралингвистической основе, тем самым выполняющих единую коммуникативно-стилевую функцию. В этом плане в последнее время целый текст исследуется в аспекте развертывания его смысловой структуры (см.) (М.П. Котюрова, Е.А. Баженова, М.Н. Кожина и др., Очерки…), отражения в нем речевых действий адресанта и экспликации при этом речевых жанров в связи с определенным типом мышления и функциональным стилем (см., напр.: В.А. Салимовский, 1999, 2000).

Одной из проблем функциональной С. т. является изучение стилевых функций текстовых категорий (см.) и их роли в организации речевой и содержательно-смысловой структуры произведения и текстообразовании, а также особых функционально-стилевых текстовых категорий (см.) и, конечно, вопросов композиции (см.) и архитектоники текста, обусловленных экстралингвистической основой последнего.

С. т., будучи теоретической основой учебной дисциплины Лингвостилистический анализ художественного текста (см.), призвана решать две задачи: способствовать лучшему пониманию анализируемых (читаемых) текстов, а также развитию и совершенствованию умений создавать тексты в разных жанрах и стилях (и здесь она сближается со стилистикой кодирования) и их адекватному пониманию и толкованию, т.е. связана с интерпретацией текста (см.) как целого речевого произведения.

В последнее время начинает оформляться в качестве особого направления функц. стилистики «коммуникативная стилистика худож. текста» (см.), которая формируется «на стыке с другими науками, комплексно изучающими целый текст (речевое произведение) как форму коммуникации и явление идиостиля» (Болотнова, 1998, с. 6), для которой характерен «коммуникативно-деятельностный подход к тексту как явлению идиостиля в его проекции на все уровни модели языковой личности» (там же, с. 7). Большое внимание при этом уделяется проблемам ассоциативного развертывания текста, реализации регулятивной функции адресанта, эффективности текстовой деятельности. При этом используются методы опроса, анкетирования, эксперимента и др. Оригинальная концепция стилистики именно как С. т. представлена А.И. Горшковым (2001).

Лит.: Винокур Г.О. О задачах истории языка. Язык худож. лит. Язык писателя // Избр. работы по русскому языку. — М., 1959; Лотман Ю.М. Структура худож. текста. — М., 1970; Виноградов В.В. О теории худож. речи. — М., 1971; Его же: О худож. прозе // О языке худож. прозы. Избр. труды. — М., 1980; Солганик Г.Я. Синтаксическая стилистика. — М., 1973; Его же: Стилистика текста. — М., 1997; Чернухина И.Я. Очерки стилистики худож. прозаического текста. — Воронеж, 1977; Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. — М., 1979; Кухаренко В.А. Интерпретация текста. — Л., 1979; Одинцов В.В. Стилистика текста. — М., 1980; Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистич. исследования. — М., 1981; Ковтунова И.И. Вопросы структуры текста в трудах акад. В.В. Виноградова // Рус. язык. Текст как целое и компоненты текста. Виноградовские чтения ХI. — М., 1982; Кожин А.Н., Крылова О.А., Одинцов В.В. Функц. типы русской речи. — М., 1982 (ч. III); Купина Н.А. Смысл худож. текста и аспекты лингвосмыслового анализа. — Красноярск, 1983; Долинин К.А. Интерпретация текста. — М., 1985; Баженова Е.А. Выражение преемственности и формирования знания в смысловой структуре рус. научных текстов: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Воронеж, 1987; Ее же: Специфика смысловой структуры науч. текста и его композиции // Очерки истории научного стиля рус. лит. языка. Т. II. Ч. I. Стилистика науч. текста. — Пермь, 1996; Стилистика рус. языка: Жанрово-коммуникативный аспект стилистики текста. — М., 1987; Котюрова М.П. Об экстралингвистических основаниях смысловой структуры науч. текста. — Красноярск, 1988; Матвеева Т.В. Функц. стили в аспекте текстовых категорий. — Свердловск, 1990; Данилевская Н.В. Вариативные повторы как средство развертывания научного текста. — Пермь, 1992; Кожина М.Н. Интерпретация текста в функц.-стилевом аспекте, «Stylistyka-I». — Opole, 1992; Ее же: Стилистика русского языка.- 3-е изд. — М., 1993; Ее же: Целый текст как объект стилистики текста, «Stylistyka-IV». — Opole, 1995; Баранов А.Г. Функц.-прагматическая концепция текста. — Ростов н/Д., 1993; Дымарский М.Я. Метафоры текста // Русский текст. — 1993, №1; Салимовский В.А. Функц.-смысловое и стилистико-речевое варьирование научного текста, «Stylistyka-VI». — Opole, 1997; Его же. Речевые жанры научного эмпирического текста: Статья первая // Текст: стереотипность и творчество. — Пермь, 1998; Его же: Жанры речи в функц.-стилистическом освещении (научный академический текст). — Пермь, 2002; Болотнова Н.С. Задачи и основные направления коммуникативной стилистики худож. текста, «Вестник ТГПУ». Вып. 6, Серия «Гуманитарные науки». — Томск, 1998; Горшков А.И. Русская стилистика. — М., 2001.

СТИЛИСТИЧЕСКАЯ НОРМА — совокупность исторически сложившихся и вместе с тем закономерно развивающихся общепринятых реализаций заложенных в языке стилистических возможностей. С. н. подразделяются на экспрессивно-стилистические, связанные с созданием выразительного эффекта высказывания, и функционально-стилистические — наиболее целесообразные в каждой сфере общения реализации принципов отбора и сочетания языковых средств, создающих определенную стилистико-речевую организацию. Лит. язык представляет собой систему функц. стилей, каждому из которых присуща особая нормативность (см. функциональный стиль; научный; официально-деловой; публицистический; художественный; разговорный стиль).

Различаются норма языковая (основополагающая категория культуры речи) и норма стилистическая (категория стилистики). Языковая норма — общепринятое употребление, регулярно повторяющееся в речи говорящих и признанное на данном этапе развития лит. языка правильным, образцовым. Общелитературные нормы охватывают все стороны (уровни) языковой системы и поэтому сами представляют собой определенную систему: лексических, фразеологических, морфологических, синтаксических, словообразовательных, орфоэпических, правописных норм. В отличие от С. н., языковые нормы лит. языка не связаны с ограничением сферы их применения. Языковая норма, т.о., обладает качествами правильности и общеупотребительности.

Понятие языковой нормы включает как статический аспект (систему языковых единиц), так и динамический (функционирование языка). Важным условием признания употребления языковых средств нормативным является их функциональная целесообразность, соответствие целям общения и др. характеристикам коммуникативной ситуации. Эта точка зрения восходит к взглядам И.А. Бодуэна де Куртенэ, Е.Д. Поливанова, Л.П. Якубинского. С функциональной природой нормы связано наличие вариантов, синонимических способов выражения. Вариативность языковых средств обеспечивает функционально-стилистическую дифференциацию лит. языка.

Динамический характер нормы, ее обусловленность целями и задачами общения, ее творческое начало (последнее заключается в том, что понятие нормы не ограничивается реализованной частью, оно включает и потенциальную) — все это базируется на функциональном аспекте лингвистики и перекликается с функц. стилистикой. Такое понимание языковой нормы сближает ее с нормой стилистической.

Вопрос о соотношении стилистической и языковой нормы тесно связан с проблемой взаимоотношений стилистики и культуры речи как научных дисциплин. Границы этих дисциплин не определены достаточно ясно. Если предметом культуры речи считать не только правильность, но и в известном смысле искусство речи, то оказывается, что на высшем своем уровне культура речи пересекается со стилистикой, ее проблематикой (см. Культура речи; Стилистика). Элитарная речевая культура предполагает владение всеми функц. стилями. В соответствии с концепцией Г.О. Винокура о двух ступенях культуры речи (низшей, связанной лишь с правильностью речи, и высшей, смыкающейся со стилистикой, состоящей в разнообразном применении языковых средств в каждой функц. разновидности языка), стилистические нормы — это цель и вершина речевой культуры, т. о., С. н. не противопоставлены общеязыковым лит. нормам.

Функционально-стилевые нормы (как и системно-языковые) охвачены кодификацией — отражены в лингвистических описаниях функц. разновидностей лит. языка, хотя кодификация здесь не столь строгая и всеобъемлющая, т.к. С. н. имеют более свободный характер, чем общеязыковые. Правда, свобода эта относительна. Степень допустимости отхода от сложившихся правил организации речи меняется в зависимости от того, какое место — центральное (наиболее близкое к специфике данного функц. стиля) или периферийное, «межстилевое» — занимает данное высказывание (текст) и какие функционально-стилистические категории и стилевые черты при этом реализуются. В случае, если текст тяготеет к центру функц. стиля, нормы строже и определеннее, к периферии — свободнее, вариативнее.

Степень вариативности зависит и от характера самого функц. стиля. Вариативность, наблюдающаяся в рамках функц. нормы, разновелика в различных стилях. Напр., если рассматривать тексты рассуждающего характера, легко обнаружить, что наибольшей четкостью, а след., максимальной близостью к композиционно-смысловому инварианту отличаются построения науч. речи — основной сферы функционирования рассуждения. На другом полюсе книжных стилей находится в этом отношении худож. речь. Рассуждение характеризуется здесь наименьшей степенью функционально-семантической и структурной стабильности. Худож. речь демонстрирует многовариантность, большое разнообразие в способах построения и оформления рассуждения, высокую степень проявления авторской индивидуальности в пределах функц.-стилевой нормы. Ср. такое по внешним признакам ненормативное синтаксическое построение: «Гаражи, сооруженные из лифтов, потому что. По трамвайной линии прошел последний трамвай, а потом пошел поезд» (В.С. Нарбикова. План первого лица. И второго). Употребление причинных союзов в высказываниях с нарушенной логикой подчеркивает абсурдность изображаемого. Отсюда функционально обусловлены и, следовательно, нормативны соответствующие синтаксические конструкции в данном худож. произведении. Тот факт, что функц. норма по-разному проявляет себя в различных функц. стилях, может быть подтвержден и другими примерами. Если для худож. речи нормативной является словесная образность (стилевая черта — художественно-образная речевая конкретизация), то для др. функц. стилей — в большей степени необразность. Различные требования существуют в отношении лексических повторов. Если в газетно-публиц., худож. речи во избежание повторов рекомендуется использовать синонимы, местоимения, то применительно к научн. речи нормативным как раз является повтор слов (терминов), что позволяет реализовать такую стилевую черту ее, как смысловая точность (однозначность). Точность, не допускающая инотолкования, ограничивает возможности синонимических замен и в оф.-дел. текстах, типичной особенностью которых является поэтому широкая повторяемость одних и тех же слов, преимущественно терминов.

Функц. норма исторически изменчива. Претерпевают эволюцию состав и частота употребления лексико-грамматических средств в каждом функц. стиле. В процессе становления и развития стилей, по мере эволюции средств выражения специфических стилевых черт той или иной разновидности лит. языка более существенными становятся различия между функционально-стилевыми вариантами единиц текстового уровня — функционально-смысловых типов речи, развернутых вариативных повторов (см.) и др.

В традиционной стилистике ресурсов (см.) понятие нормы обычно связано с представлением о единстве стиля — недопустимости смешения в тексте средств с контрастными стилистическими маркировками. Для совр. речеупотребления такая строгость стиля имеет весьма относительный характер, хотя в качестве общего правила она не утратила своей силы. Напр., известно, что в бытовой речи неуместны канцеляризмы или книжные слова и конструкции. Однако применительно к конкретной речевой ситуации следует, оценивая соответствие или несоответствие высказывания стилистическим нормам, учитывать фактор коммуникативной целесообразности, обусловливающий возможность взаимодействия стилевых единиц разного порядка (ср. мнение о том, что «узуально-стилевая норма — это в некотором смысле антинорма». — Т.Г. Винокур).

Исходя из того, что каждый речевой акт осуществляется в русле определенной функц. разновидности языка и в рамках конкретного жанра, лингвистами делаются обобщения относительно допустимости иностилевых вкраплений в тех или иных контекстах. Так, намеренное столкновение разностилевых элементов издавна (со времен посланий Ивана Грозного) является одним из эффективных стилистических приемов публиц. речи. Такое употребление языковых средств является нормативным, в частности, для совр. фельетона. Нарочитое смешение контрастных по стилистической окраске единиц встречается и в худож. литературе. Напр.: «Пробовали тут прижиться вновь посаженные елки и сосны, но дальше младенческого возраста дело у них не шло — елки срубались к Новому году догадливыми жителями поселка Вэпэвэрзэ, сосенки ощипывались козами и всяким разным блудливым скотом, просто так, от скуки, обламывались мимо гулявшими рукосуями до такой степени, что оставались у них одна-две лапы, до которых не дотянуться… Всегда тут, в парке, стояла вонь, потому что в канаву бросали щенят, котят, дохлых поросят, все и всякое, что было лишнее, обременяло дом и жизнь человеческую» (В.П. Астафьев. Людочка). Соединение в этом тексте сниженной лексики (блудливый скот, рукосуи, вонь, дохлые поросята) и книжной, высокой (обременять жизнь человеческую, младенческий возраст) порождает комический эффект, помогающий читателю осознать вырисовывающийся за видимым комизмом глубинный смысл произведения — опасность уничтожения всего живого, вечного чем-то преходящим и ужасным. Использование разностильных языковых средств характерно и для разг. речи. Последней вообще присуща бóльшая по сравнению с другими функц. стилями свобода в сочетаемости различных стилистических элементов (преимущественно как выражение эмоциональности устно-разг. речи). Для речи оф.-деловой (основных ее жанров) и научной отмеченное явление нехарактерно, т. о., при наличии более или менее типичных и устойчивых словоупотреблений в том или ином функц. стиле встречаются и отклонения от этого, нестрогое употребление языковых единиц. Контрастные стилевые средства, используемые в некоторых стилях и жанрах, могут быть квалифицированы как нормативные, но только в том случае, если они оправданы функционально-стилистически: коммуникативным заданием, сферой, ситуацией общения и т.д. Стилистически нормативным является то, что оказывается стилистически уместным для данной сферы общения, функц. стиля, жанра.

Лит.: Винокур Г.О. Культура языка. — М., 1925; Виноградов В.В. Проблемы культуры речи и некоторые задачи рус. языкознания. — ВЯ. — 1964. — №3; Костомаров В.Г., Леонтьев А.А. Некоторые теоретические вопросы культуры речи. — ВЯ. — 1966. — №5; Ризель Э.Г. Проблемы лингвистической стилистики. — М., 1969; Кожина М.Н. О речевой структуре функц. стиля и методах его изучения // Науч. конференция по проблемам лингвистической стилистики. — М., 1969; Ее же: Стилистика рус. языка.- 3-е изд. — М., 1993; Винокур Т.Г. Закономерности стилистического использования языковых единиц. — М., 1980; Головин Б.Н. Основы культуры речи. — М., 1980; Скворцов Л.И. Теоретические основы культуры речи. — М., 1980; Кожин А.Н., Крылова О.А., Одинцов В.В. Функц. типы рус. речи. — М., 1982; Едличка А. Типы норм языковой коммуникации // НЗЛ. — М., 1988. Вып. 23; Купина Н.А., Матвеева Т.В. От культуры речи к новой рус. риторике // Вопросы стилистики. — Саратов, 1993. Вып. 25; Захарова Е.П. Коммуникативные нормы речи (там же); Лаптева О.А. Стратификация лит. нормы, «Stylistyka-III». — Opole, 1994; Вепрева И.Т. Разг. норма: в поисках новых критериев // Рус. разг. речь как явление городской культуры. — Екатеринбург, 1996.

СТИЛИСТИЧЕСКАЯ ПАРАДИГМАТИКА — это совокупность разноуровневых единиц, составляющих стилистические ресурсы языка и обеспечивающих говорящему возможность выбора для осуществления акта коммуникации в соответствии с целями общения и всем комплексом экстралингвистических факторов (см.) речи. Парадигматический аспект предполагает описание статической системы сосуществующих, соотнесенных одна с другой единиц вне их пространственных (линейных) и временных характеристик. С. п. лежит в основе стилистики единиц, или стилистики ресурсов (см.), и составляет стилистику языка (М.В. Панов).

Стилистическим значением (см.) может обладать изолированная языковая единица безотносительно к ее контекстуальному окружению и соотносимая лишь с параллельными ей (тождественными, различающимися, контрастными) единицами, образующими в совокупности стилистические градации в виде парадигм. Парадигматические отношения в стилистической системе характеризуются стилистическим сходством и стилистическим противопоставлением. Стилистические оппозиции могут быть межуровневыми и внутриуровневыми, двучленными и многочленными. Стилистические парадигмы пронизывают все уровни языка — фонетический, морфологический, лексический, синтаксический.

В области фонетики стилистическую парадигму образуют варианты фонем или собственно стилевые реализации фонем. Напр., использование в речи фрикативного г вместо г взрывного несет очевидную стилистическую информацию о том, что говорящий является носителем одного из южнорусских диалектов; употребление нередуцированного о в безударной позиции — признак северного говора; ударения в словах дóбыча, искрá, кáучук, компáс, áлкоголь свидетельствуют о профессиональном жаргоне; просторечию принадлежат формы «чё» вместо чего или «што», «тока» вместо только и др.; для религиозной речи характерно оканье и т.д.

В парадигматической морфологии стилистической значимостью обладают 1) синонимия (взаимозаменяемость) морфем и 2) вариантность в употреблении морфологических категориальных форм. Напр., разг. стиль маркируется вариантами падежных окончаний существительных (быть в отпуску, двести грамм, подписать договора), употреблением форм 1 л. глаголов и местоимений в значении 2 л. (Ну, как мы себя чувствуем?), заменой форм косвенных падежей числительных формами им. падежа (проехали около двести пятьдесят километров), использованием наст. времени глаголов в функции прош. и буд. времени (Прихожу я вчера домой и узнаю: уезжает через неделю); для науч. стиля характерно употребление ед. числа существительных в значении мн. числа (Дуб — порода светолюбивая), 2 л. местоимений и глаголов в значении 1 л. (в результате… мы приходим к выводу); типичным для офиц.-дел. речи является использование существительных муж. рода для обозначения лиц женского пола (студент Петрова, управляющий банком Захарова) и т.д.

Важнейшим источником стилистических ресурсов языка являются стилистические парадигмы слов, т.е. парадигматическая лексика. Стилистическая инвентаризация лексики прежде всего предполагает ее подразделение на стилистически нейтральную и стилистически окрашенную; в свою очередь, стилистически окрашенная лексика в зависимости от типа окраски дифференцируется далее на эмоционально-экспрессивно окрашенную и функц.-стилистически окрашенную.

Лексика эмоционально-экспрессивно окрашенная. Экспрессивные и эмоциональные слова имеют постоянную стилистическую окраску и дифференцируются — с учетом положительной или отрицательной коннотации — на высокие — нейтральные — низкие (см. Трех стилей теория). Существуют и более дробные классификации стилистических пластов лексики в зависимости от характера ее эмоционально-экспрессивной окраски. Так, Ю.М. Скребнев выделяет три степени повышения и понижения эстетической ценности слова сравнительно с нейтральной. Минимально повышенной ценностью обладают книжно-литературные слова, употребляемые в офиц. речи без каких-либо «стилистических претензий» (лекция, доклад, дискуссия, деловая беседа, деловое письмо, объяснительная записка и т.д.), напр. деятельный, важнейший, присущий, завершение, преобладать, повсеместно и др. Средняя степень повышенной стилистической ценности свойственна словам, употребляемым говорящим с целью придания высказыванию окраски торжественности, архаичности, принадлежности к высоким эстетическим сферам: братоубийственный, низвержение, воспрянуть, нижепоименованный, глобальный, тотальный, ваятель, монументальность и др. К максимальной степени повышения относится поэтическая лексика — архаическая (ланиты, рамена, длань, младость, златой), традиционно трафаретная (тишь, синь, гладь, отзвенеть, приволье, сизокрылый) и некоторые авторские новообразования (стозвонный — С. Есенин, взорлить — В. Маяковский).

Стилистическая градация лексики, лежащей ниже нейтрального пласта, включает минимально сниженные, так наз. разг. слова (сгущенка, штучка, промокашка, язвенник, декрет — декретный отпуск, диплом — дипломная работа). Более значительной степенью снижения обладают арготизмы, выражающие неодобрительное, юмористическое или небрежное отношение к предмету речи (рубать в значении есть, раздавить в значении выпить, железно в значении обязательно и др.). Наконец, максимально сниженными являются слова, отвергаемые самой системой морально-этических воззрений языкового коллектива — чрезмерно грубые по своим коннотациям арготизмы.

К области стилистической парадигматики относится также лексическая синонимия. Центральными ресурсами стилистики в синонимии языка являются стилистические синонимы, которые при большой близости или тождественности значения различаются стилевой окраской и сферой употребления. Стилистические окраски синонимов становятся очевидными на фоне нейтрального в стилистическом отношении слова, в качестве которого выступает обычно доминанта синонимического ряда. Традиционно различаются синонимы с повышением и с понижением стиля относительно нейтральной доминанты, напр.: взирать (высок.) — смотреть (нейтр.) — глазеть (низк.). Стилистические различия синонимов определяются также сферой их употребления, напр.: просить (нейтр.) — ходатайствовать (офиц.-дел.) — взывать (худож.) — клянчить (разг.).

Использование синонимов в различных функц. стилях неодинаково, что обусловлено задачами общения в той или иной сфере и другими экстралингвистическими факторами. Так, для офиц.-дел. речи характерно стремление к предельной точности выражения (недопустимости инотолкования) и терминированности, что приводит к ограничению использования синонимов и даже отказу от них, поскольку синонимы почти всегда привносят в речь изменения оттенков смысла. В публиц. стиле, наоборот, нацеленность на экспрессию выражения, стремление разнообразить речь, избегая повторений, естественно приводит авторов к использованию всех возможных ресурсов синонимии, а также к порождению новых контекстуальных синонимов (нефть — черное золото, медицинская помощь — служба здоровья и т.д.). Наиболее благодатную почву для развития и использования синонимии представляет худож. сфера общения, для которой характерна индивидуально-авторская, контекстная синонимия.

К лексике функц.-стилистически окрашенной относятся прежде всего слова, наиболее или исключительно употребительные в том или ином функц. стиле. Традиция употребления, прикрепленность к определенной речевой сфере приводят к появлению у этих слов функц.-стилевой окраски. Для науч. стиля характерны общенаучные и узкоспециальные термины, напр.: дифференцировать, классификация, синхронный и др.; фильтрат, окись, полимер и др. (хим.), дифференциал, вектор, гипотенуза и др. (матем.), этимология, аффиксация, лабиализованный и др. (языкозн.). Лексика офиц.-дел. стиля отличается «сухостью» и антиэмоциональностью, обусловленной его экстралингвистическими факторами и стилевыми чертами. Прежде всего это офиц.-дел. терминология (юрисконсульт, прокурор, декрет и др.), канцеляризмы (нижеподписавшийся, взимать, наниматель и др.), ярким стилистическим средством являются также отыменные предлоги (согласно постановлению, в соответствии с уставом, во изменение приказа и др.). Публиц. стиль маркируется специальной публиц. терминологией (интервью, репортаж, информировать и др.), общественно-политическими терминами, широко употребительными в СМИ (агрессия, ратификация, электорат и др.), а также ярко оценочными и потому эмоционально окрашенными словами — не терминами (двурушник, соглашатель, захватнический, пресловутый и др.). Вопрос о функц.-стилистической окраске лексики худож. стиля сложен, так как в худож. текстах представлено все многообразие словаря. Вместе с тем следует учесть, что, во-первых, лексика, типичная для иных функц. стилей, используется в худож. речи в измененной стилистической функции — как средство создания худож. образа; во-вторых, существует лексика, наиболее употребительная именно в худож. сфере общения и почти неупотребительная в других функц. стилях. Это традиционный пласт поэтической лексики, отмечаемой в словарях пометами «поэтическое», «народно-поэтическое», «высокое», «торжественное», «риторическое», «книжное», а также «архаическое», «старославянское». Напр.: венец, упование, божественный, лучезарный, влачить, зардеться, ниспадать, разверзнуться и др. Разг. стиль характеризуется использованием так наз. разг. лексики — литературными словами, придающими речи разг. характер (ахнуть, балагурить, вертлявый, всплакнуть и др.), а также просторечной лексики (белиберда, пустомеля, хлипкий, ляпнуть и др.), жаргонизмов, диалектизмов и др. нелитературных лексических единиц.

К стилистическим ресурсам лексики относятся также слова ограниченного употребления (в том числе и нелитературные): диалектизмы, просторечные слова, арготизмы, профессионализмы, варваризмы, а также архаизмы (см.), неологизмы и т.п.

Все сказанное о стилистической парадигматике лексики распространяется также на фразеологию.

К синтаксической парадигматике относится совокупность существующих в языке параллельных форм (структур) предложений, обладающих соотносительной стилистической ценностью и преимущественным употреблением в том или ином функц. стиле.

В простом предложении стилистическую парадигматику формируют средства выражения членов предложения, особые случаи использования однородных членов, стилистически значимые разновидности простых предложений, порядок слов и др. Напр., сказуемые осложненной формы типичны для науч., дел., отчасти публиц. речи; параллельными им оказываются простые глагольные сказуемые, характерные для разг. и худож. речи: принимать участие — участвовать; вести борьбу — бороться; оказывать помощь — помогать и др. (первые варианты книжные). Яркий разг. характер имеют формы простого глагольного сказуемого, выраженные инфинитивом (ср. нейтральное Она опять стала кричать и разг. Она опять кричать), междометием (А он бац на землю). Использование однородных членов предложения — явление книжно-письменной — худож., науч., офиц.-дел. — речи. К стилистическим явлениям в сфере управления относится синонимия предлогов: с помощью — при помощи; вследствие дождя — из-за дождя; по окончании — после окончания и др. (первые варианты носят книжный характер). Яркой стилистической окраской отличаются причастные и деепричастные обороты, носящие книжный характер, и соотносительные с ними придаточные предложения. Особенной экспрессией и стилистической значимостью обладает нарушение прямого порядка слов в предложении — инверсия (см.). Стилистическую парадигматику создают и варианты типов предложения: утвердительных и отрицательных (Кто же этого не знает! — Все знают!); определенно-личных и безличных (Рекомендуют избрать… — Рекомендуется избрать…); эллиптических и полных и т.д.

Сложные предложения, по сравнению с простыми, более частотны в книжной речи в силу ее повышенной логичности и интеллектуальности. Сложноподчиненные предложения стилистически маркируют прежде всего науч. стиль, что обусловлено подчеркнутой логичностью науч. изложения. Для разг. речи более свойственно сочинение, допускающее отсутствие строгих логических связей между простыми предложениями, при этом для выражения связей нередко используются союзы с разговорной окраской да и, да, зато, не свойственные книжной речи, в которой логические связи оформляются союзами а также, к тому же, при этом. Определенную стилевую прикрепленность имеют и виды придаточных предложений. Бессоюзные сложные предложения более свойственны разг. и афористической худож. речи, в то время как союзная связь характеризует науч. и офиц.-дел. речь, поскольку точность выражения требует более отчетливого оформления синтаксических связей между частями предложения.

К числу стилистических ресурсов синтаксиса относятся также типы предложений по цели высказывания (повествовательные, вопросительные и побудительные), обращения, разные формы передачи чужой речи, вводные слова и предложения, экспрессивные синтаксические конструкции (парцелляция, эллипсис, усечение и др. — см.: Сковородников А.П., 1981).

По традиции в синтаксическую парадигматику включают средства поэтического синтаксиса — особые синтаксические приемы и поэтические фигуры, которые широко используются в худож. литературе и публицистике: анафору, эпифору, параллелизм, антитезу, градацию, период и др. (см.).

Средства словесной образности являются объектом парадигматической семасиологии (Ю.М. Скребнев), которая изучает проблематику выбора языковых наименований для обозначения и характеристики предмета речи. Один и тот же предмет (явление, процесс, свойство) в зависимости от обстоятельств коммуникации можно назвать либо общепринятым, прямым наименованием, либо переносным — по некоторым второстепенным признакам, субъективно существенным для отправителя речи. Напр., один и тот же объект языковой номинации фигурирует в речи разных лиц или в разных условиях как молодой человек, молокосос, очкарик, шляпа, свинья и т.п. Парадигматическая семасиология устанавливает языковые и речевые механизмы осуществления переносов названий, именуемых в стилистике тропами (см.). Согласно традиции, к тропам относятся метафора, метонимия, ирония, гипербола, олицетворение, синекдоха, эпитет (см.) и некоторые другие явления.

Поскольку стилистические отношения охватывают весь лит. язык, то изменения в стилистике влияют на лексическую, грамматическую, фонетическую системы. По мнению М.В. Панова, стилевые градации должны быть в центре внимания при изучении истории рус. языка. Кроме того, овладение стилистической парадигматикой, или стилистикой ресурсов, необходимо говорящему для того, чтобы его речь отвечала основным стилистическим требованиям — выразительности, точности, стилистической мотивированности, а используемые в ней средства были бы наиболее целесообразными для выражения данного содержания и уместными в данном контексте.

Лит.: Сухотин В.П. Синтаксическая синонимика в современном русском литературном языке. — М., 1960; Панов М.В. О развитии русского языка в советском обществе (К постановке проблемы). — ВЯ. — 1962. — №3; Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. — М., 1963; Шмелев Д.Н. Слово и образ. — М., 1964; Его же: Проблемы семантического анализа лексики. — М., 1973; Гвоздев А.Н. Очерки по стилистике русского языка. — М., 1965; Черемисин П.Г. Опыт исследования стилистической синонимии. — Орел, 1966; Проблемы синтаксической стилистики. — Л., 1969; Прокопович Е.Н. Стилистика частей речи. — М., 1969; Головин Б.Н. Язык и статистика. — М., 1971; Грехнева Г.М. О стилевой дифференциации сложного предложения в современном русском литературном языке. — Горький, 1971; Винокур Т.Г., Петрищева Е.Ф. Стилистические исследования. — М., 1972; Кожина М.Н. О речевой системности научного стиля сравнительно с некоторыми другими. — Пермь, 1972; Ее же: Стилистика русского языка. — М., 1993; Шанский Н.М. Лексикология современного русского языка. — М., 1972; Ларин Б.А. Эстетика слова и язык писателя. Избр. статьи. — Л., 1974; Журавлев А.П. Фонетическое значение. — М., 1974; Пумпянский А.Л. Информационная роль порядка слов в научной и технической литературе. — М., 1974; Розенталь Д.Э. Практическая стилистика русского языка. — М., 1974; Скребнев Ю.М. Очерк теории стилистики. — Горький, 1975; Бельчиков Ю.А. Лексическая стилистика. — М., 1977; Винокур Т.Г. Закономерности стилистического использования языковых единиц. — М., 1980; Сковородников А.П. Экспрессивные синтаксические конструкции современного русского литературного языка. — Томск, 1981.

СТИЛИСТИЧЕСКИЕ РЕСУРСЫ ЛЕКСИКИ, ИЛИ ЛЕКСИЧЕСКАЯ СТИЛИСТИКА — 1) раздел лингвистической стилистики, ориентированный на описание стилистических ресурсов совр. рус. лит. языка на лексическом уровне языковой структуры (см. работы Л.В. Щербы, Г.О. Винокура, А.Н. Гвоздева, А.М. Ефимова, Д.И. Розенталя, Д.Н. Шмелева, Е.Ф. Петрищевой и др.); 2) раздел функц. стилистики (см.), включающий проблемы, связанные с определением закономерностей функционирования единиц лексико-семантического уровня в различных функц. стилях — научном, официально-деловом, газетно-публицистическом, художественном (см. работы Ю.А. Бельчикова, М.Н. Кожиной, Г.Я. Солганика, Н.А. Лукьяновой, В.А. Салимовского и др.).

В области лексической стилистики особую значимость имеют вопросы стилистической дифференциации словарного состава совр. рус. языка, функц.-стилистического статуса основных лексико-семантических пластов, их выразительных возможностей, особенностей и закономерностей использования в речевой коммуникации, в типических контекстах, в разных стилях, в текстах различного содержания и назначения. В лингвометодическом аспекте Л. с. наиболее сложными, но и наиболее коммуникативно значимыми являются вопросы сочетаемости слов, поскольку именно в этой сфере системных связей получают свое выражение семантические и экспрессивно-эмоциональные свойства лексической единицы, ее функц.-стилевая «стратификация» в рус. лит. языке (Ю.А. Бельчиков). Стилистическая структура языка понимается как исторически сложившаяся, внутренне организованная иерархическая система коммуникативно обусловленных нейтрально-стилистических и коннотативных «значений», способов их выражения, осложненная функц.-речевой дифференциацией лит. языка. С этим связана и двойственная характеристика стилистических качеств речевых средств, в том числе и лексико-семантических, лит. языка: с точки зрения функц.-экспрессивной и функц.-стилистической. Экспрессивная окраска — это дополнительные оттенки оценочного характера, которые как бы наслаиваются на номинативное значение слова, на предметно-логическую основу его семантики. Экспрессивная окраска слов исключительно разнообразна, однако лексика рус. языка распределяется по трем разрядам в зависимости от общей экспрессивной тональности, окрашенности, которую имеют (или не имеют) слова: «лексика повышенной экспрессии», «пониженной экспрессии» и «нейтральная». При этом «точкой отсчета» является лексика нейтральная, т.е. лишенная экспрессивной окраски. Нейтральная лексика служит фоном, на котором проявляется экспрессивно-эмоциональная характеристика книжных и разговорных слов, объединяемых в лексические разряды с функц.-экспрессивной точки зрения. Вокруг слов, выступающих как семантическая (смысловая) доминанта синонимического ряда, располагаются лексические единицы с повышенной и пониженной окраской. Напр.: ходить — блуждать — слоняться. В этом синонимическом ряду ходить — основное слово, обозначающее в данном случае движение, совершающееся в разных направлениях (с определенной или неопределенной целью): ходить по городу, по лесу, ходить по магазинам. Блуждать — «ходить без определенной цели и направления», бродить, скитаться: Вот уже целый месяц я блуждаю в степи по кочевым дорогам (М. Пришвин). Слоняться — «ходить, бродить взад и вперед, обычно без дела»: Работа на ум не шла — никто ничего не делал, слонялись без толку в коридоpax (Д. Фурманов). Главное различие сопоставляемых слов заключается в их экспрессивной окраске: ходить — нейтральное, общеупотребительное; блуждать — несколько архаизированное для совр. лит. речи; слоняться — слово разг. речи, сниженной экспрессии, с оттенком неодобрительности, пренебрежения.

Выразительность нейтральной лексики определяется тем, что, с одной стороны, обобщенные, емкие значения нейтральных по экспрессивной окраске слов позволяют обозначить достаточно широкий круг явлений, в чем-либо сходных с предметно-понятийной основой данной лексемы. С другой стороны, нейтральные слова очень подвижны в смысловом и экспрессивном отношениях. Благодаря семантической гибкости под воздействием контекста и фразеологического окружения раскрываются возможности лексической единицы в передаче новых значений интеллектуального содержания и субъективной модальности (Ю.А. Бельчиков).

К стилистическим ресурсам лексики относятся 1) средства словесной образности — лексические и синтаксические; 2) лексические синонимы; с синонимией связана возможность выбора одного языкового средства, целесообразного в данном контексте; 3) специальные языковые единицы, стилистически окрашенные в системе, в том числе эмоциональная и экспрессивная лексика; 4) лексические единицы ограниченного употребления: диалектизмы, просторечные слова, профессионализмы, а также архаизмы, неологизмы и т.п.; 5) фразеология: фразеологизм, как правило, выразительнее синонимичного ему слова или свободного словосочетания.

К средствам словесной образности относят прежде всего тропы: метафору, метонимию, синекдоху, олицетворение, образное сравнение, эпитет, гиперболу и др., а также синтаксико-поэтические фигуры: анафору, эпифору и др. Тропы — явления лексико-семантические, это разные случаи употребления слова в переносном значении, однако, как известно, не всякое переносное значение для современного языкового сознания является образным.

Напр., под метафорой понимают слово или оборот речи, употребленные в переносном значении для определения предмета или явления на основе какой-либо аналогии, сходства. Однако при этом обычно различают метафоры общеязыкового характера (стертые или окаменелые), метафоры, сохраняющие «свежесть», и метафоры собственно поэтические, которые отличаются индивидуальным характером. Общеязыковые окаменелые метафоры со стершейся образностью (рукав реки, горлышко бутылки, подножие горы и т.п.) к средствам словесной образности не относятся. Стилистическим средством этого рода являются метафоры широкого употребления, так сказать, с заранее готовой образностью, но не утратившие свежести (их образность ясно ощущается говорящими): золотая осень, серебро седины, алмазная прозрачность, горячая пора, металл в голосе, теплота встреч, дуб (о человеке). К ним относятся и так называемые народнопоэтические постоянные метафоры и метафорические эпитеты: лебедушка, голубушка (о женщине), соколик (о человеке), гроза (нечто устрашающее).

Однако когда речь идет о собственно образных средствах, прежде всего имеются в виду случаи новой, оригинальной метафоризации, создающей яркие индивидуализированные образы, или случаи обновления, «освежения» различными способами общеязыковых метафор. Именно свежесть, новизна метафоры является одним из главных ее признаков как образного средства, характерного прежде всего для поэтической речи. Для создания неповторимой метафоры необходимо образное восприятие мира и особый талант. Однако, стремясь к выразительности и яркости речи, не только писатели создают метафоры. Удачные метафоры, а также образные эпитеты и сравнения можно встретить и в газетном очерке, и в научной статье, и в выступлении оратора, и в живом рассказе умелого собеседника.

При этом метафора соответствует некоторым требованиям. Она не должна быть надуманной, неестественной (когда сопоставляются признаки или понятия, вообще не сочетающиеся в жизни, в природе; вспомним, что метафора представляет собой скрытое сравнение). Она должна отвечать закономерностям языка. Следует помнить и о том, что метафора (как и другие образные средства) имеет свойство быстро «стираться» от частого употребления и превращаться в штамп, стандарт. Именно такой процесс часто наблюдается в газетной речи, когда недавняя свежая метафора становится надоедливым шаблоном, утратившим всю свою былую образность (маяки производства, высокие рубежи, зеленая улица), или «терминологизируется» (голубой экран, черное золото).

Метафора, как и другие средства словесной образности, имеет неодинаковую функциональную активность в разных сферах общения. Как известно, основная область применения образных средств — худож. литература. Другой сферой довольно активного их употребления является публицистика, поскольку присущая ей функция наиболее эффективно реализуется в условиях экспрессивной речи. Однако увлечение образными средствами, перенасыщение ими текста — явление нежелательное. Все зависит от конкретных условий коммуникации, прежде всего от темы, идеи, направленности, общей стилевой атмосферы текста, что в целом обусловлено единством формы и содержания.

Метафора свойственна и науч. речи, поскольку посредством метафоры реализуется «потребность человеческого мышления, оперирующего одновременно абстракциями и образами» (С.Е. Никитина). При этом важно, что «метафора в функции терминологической единицы является не конечным продуктом речевой деятельности или неким эффективным экспрессивным средством, а составляет основу процесса индивидуального научного творчества, целью которого является представление новизны открываемого знания и его оязыковление» (Л.М. Алексеева). Науч. метафора имеет противоречивый характер, заключающийся в том, что в процессе терминологической метафоризации актуализируется как определенное сходство между референтами, поскольку метафора должна быть обязательно понята, так и одновременно несходство, поскольку порождается новый смысл, причем степень сходства и несходства определяет истинное значение метафоры. Ученый оперирует понятиями и поэтому использует прямые номинативные значения слов, стремясь к точности, терминированности, однозначности выражения. Вместе с тем неверно было бы считать образность и эмоциональность выражения вообще несвойственными научной речи. Монотонность, серость, как верно отмечает Р.А. Будагов, нежелательны и недопустимы в науч. речи (Р.А. Будагов, 1967, с. 229-230 и 245).

Немало метафор и в области научной и специальной терминологии (шаг маятника, клапан сердца, корона солнца, усталость металла, карусель, головка, муфта), однако вследствие терминологичности, а следовательно, однозначной номинативности эти слова утрачивают образность.

В силу общей понятийности и точности науч. речи к использованию в этой сфере образных средств, в особенности метафор, следует подходить осторожно: лучше подыскать точный термин, чем использовать образ. Из истории науч. стиля известно, что образность здесь нередко рождается как раз тогда, когда не найдено еще точного наименования, т.е. термина. А это свидетельствует о том, что не определилось еще ясно и само понятие. Кроме того, науч. речи более свойственно сравнение, чем метафора, поскольку оно представляет собой одну из форм логического понятийного мышления и способов его выражения.

Лишь в одной из сфер письменной речи средства словесной образности почти совсем неупотребительны. Это — деловая речь, поскольку здесь официальности, точности, безэмоциональности общения и терминированности выражения оказываются как бы противопоказанными образные средства. Лишь смешанным, «пограничным» жанрам (законодательно-публицистическим), некоторой части деловой терминологии известны элементы образности (напр., синекдоха: официальное лицо, договаривающаяся сторона и т.д.).

Употребительность образных средств в устно-разговорной речи зависит от индивидуальности общающихся, темы разговора и ситуации общения. Для этой сферы особенно характерна эмоциональность выражения, которая сказывается на свойствах образности. Здесь широко употребительна общеязыковая образность (что не исключает окказиональных метафор). Это связано с быстрой реактивностью устно-разговорной речи, ее спонтанностью, неподготовленностью.

Эпитет — слово, образно определяющее предмет или действие, подчеркивающее характерное их свойство, также наиболее употребительно в худож. речи, где оно выполняет эстетическую функцию. Эпитет нередко бывает метафорическим: В ущелье не проникал еще радостный луч молодого дня (Лермонтов); С медного открытого его лица стекал пот (Паустовский); Она улыбалась голубой детской улыбкой (Шолохов).

Широко используются эпитеты и в публиц. речи, что обусловлено экспрессивной функцией публицистики: гигантское строительство, светлое будущее; гневный протест; ратные подвиги.

Иногда говорят об эпитетах в науч. речи. Однако если под этим средством словесной образности понимать худож. определение с присущей ему эстетической функцией, то термин «эпитет» вряд ли применим к науч. речи. Здесь лучше говорить просто об определениях, поскольку они преследуют не художественно-изобразительные цели, а логико-уточнительные, в крайнем случае — наглядность. Определения некоторых областей научной литературы на первый взгляд весьма образны, но они принципиально отличаются от худож. определений-эпитетов стремлением прежде всего точно и объективно характеризовать предмет. Основное их отличие от худож. определений в том, что они однозначны, в отличие от собственно эпитетов не допускают двуплановости. Примеры определений в науч. речи: Ломонтит отличается розовым цветом, переходящим в кирпично-красный (Ферсман); Флора, представляющая нам хрящеватые вилообразно ветвящиеся желто-бурые, тесьмовидные формы (Тимирязев).

Другие средства словесной образности, напр. метонимия, синекдоха и др., также наиболее свойственны худож. речи.

Примеры метонимии как слова или выражения, переносное значение которых основано на внешней или внутренней связи (смежности) двух предметов или явлений: Ну, скушай же еще тарелочку, мой милый (Крылов); А в двери — бушлаты, шинели, тулупы (Маяковский).

Синекдоха — это разновидность метонимии, основанная на перенесении значения с одного явления на другое по признаку количественного отношения между ними (часть вместо целого, ед. число вместо мн. числа или, наоборот, видовое название вместо родового или наоборот), напр.: И слышно было до рассвета, как ликовал француз (Лермонтов); Мы все глядим в Наполеоны (Пушкин).

Перифраза (парафраза) — оборот, состоящий в замене названия предмета или явления описанием его существенных признаков или указанием на его характерные черты, — широко используется, помимо худож., в публиц. речи: корабль пустыни (верблюд); королева полей (кукуруза); царь зверей (лев).

Для стилистики (особенно практической) и языковой практики более актуально расширенное понимание синонимии (оно характерно и для синонимических словарей): синонимы определяются по признаку взаимозаменяемости (возможности замены в определенном контексте). Кстати, об этом признаке как об основном для синонимии говорят Л.А. Булаховский, А.П. Евгеньева, Ю.Д. Апресян, Н.М. Шанский и др.; он оказывается основным методом вычленения синонимов на разных уровнях языка в стилистической литературе (А.Н. Гвоздев, А.И. Ефимов, Д.Э. Розенталь и др.). И это не случайно, т.к. стилистика имеет дело с функционированием языка в речи, в контексте; здесь основными функциями синонимов являются: функция замещения («чистого», уточняющего смысл, или с экспрессивно-стилистическим заданием). Именно возможность взаимозаменяемости (слов, форм, конструкций) согласуется с одним из основных принципов стилистики — принципом выбора. Так, на основании возможностей замены к грамматическим синонимам обычно относятся, напр., случаи использования одних времен глагола в значении других; форм одного лица или падежа в значении другого; разных по структуре конструкций для выражения близкого или тождественного в контексте значения и др.

Еще более широкое понимание синонимии свойственно стилистике худож. речи. Лексические синонимы бывают смысловые (идеографические) и стилистические. Первые могут рассматриваться как одно из стилистических средств языка. Когда говорят о качествах стиля речи в элементарном плане речевой культуры, то учет смыслоразличительных свойств синонимов оказывается весьма существенным. Однако центральными ресурсами стилистики в синонимии языка являются стилистические синонимы, которые при большой близости или тождественности значения различаются стилевой окраской и сферой употребления (будущий — грядущий, вверх — ввысь, знамя — стяг, сообщить — уведомитъ, лицо — лик, бить — лупить). Стилистические различия обычно сопровождаются и некоторыми смысловыми оттенками. Т.о., разделение синонимов на идеографические и стилистические оказывается несколько условным. Речь идет здесь скорее о преобладании того или иного признака в словах синонимического ряда. Ср. ставший хрестоматийным пример: А у Ули глаза были большие, темно-карие, — не глаза, а очи, в котором стилистическим различиям синонимов сопутствуют смысловые (качественные, оценочные), подчеркнутые противопоставлением.

Стилистические окраски слов-синонимов становятся очевидными на фоне нейтрального в стилистическом отношении слова, в качестве которого выступает обычно доминанта синонимического ряда.

Традиционно различаются синонимы с повышением (приподнятостью) стиля: родина — отчизна, лоб — чело, жаждать — алкать, говорить — вещать и с понижением (прозаичностью, фамильярностью): лицо — рожа, рваный — драный, украсть — стибрить, ходить — шляться. Нередко одной и той же нейтральной доминанте соответствуют одновременно два стилистических ряда — с повышением стиля и с понижением.

Обычно синонимы стилистически «возвышенной» окраски черпаются из фонда книжной лексики с оттенками торжественного, риторического, поэтического характера. Сниженный же стилистический ряд формируется из слов разговорно-просторечных, жаргонных, профессиональных, даже диалектных, преимущественно с оттенком фамильярности, с экспрессией иронии, пренебрежения, неодобрения. Но могут быть и оттенки ласкательности, сочувствия и т.д. как выражение не только отрицательных, но и положительных оценок. Генетической основой первых (с повышением стиля) являются нередко славянизмы и слова иноязычного происхождения, вторых (с понижением), как отмечено, нелит. фонд в основном рус. и отчасти иноязычного происхождения.

В целом весь представленный стилистический аспект синонимии можно назвать аспектом экспрессивно-эмоциональных окрасок.

Кроме того, стилистические различия синонимов определяются сферой их употребления, прежде всего соответствием тому или иному функц. стилю. Эти различия определяются также по сравнению со стилистической нейтральностью доминанты синонимического ряда, представляющей общеупотребительные слова.

Использование синонимов в различных функц. стилях неодинаково: в одних — широкий простор для синонимии (худож. речь), в других возможности образования и использования синонимов чрезвычайно ограниченны (оф.-дел.). Это связано с задачами общения в той или иной сфере, а также и с др. экстралингвистическими факторами.

Так, для оф.-дел. (особенно законодательной) речи характерно стремление к предельной точности выражения (недопустимости инотолкования) и терминированности. А термины, как известно, однозначны, и им обычно не свойственна синонимия. Это приводит к ограничению использования синонимов и даже отказу от них в этой сфере, поскольку синонимы почти всегда привносят в речь изменение оттенков смысла.

Примерно та же картина в науч. речи, т.к. и ей свойственно стремление к наивысшей точности выражения и терминированности. Синонимия в принципе не характерна для науч. речи, хотя она здесь представлена более широко, чем в речи деловой.

Совсем иное наблюдается в публицистике, особенно в газете. Нацеленность на экспрессию выражения, стремление разнообразить речь, избегая надоедливых повторений, естественно, приводят публицистов к использованию всех возможных ресурсов синонимии. Кроме того, в качестве синонимов к общеупотребительным словам и терминам изобретаются все новые и новые контекстуальные синонимы, разнообразные перифразы (нефть — черное золото; врачи — люди в белых халатах; медицинская помощь — служба здоровья и т.д.). Нередко в пределах одного текста выстраивается целый синонимический ряд (он может состоять не только из лексических единиц, но и фразеологизмов и перифрастических оборотов речи): река — водная магистраль, голубая артерия, водная трасса; лес — зеленый друг, зеленое золото, зеленый наряд, зеленое ожерелье, зеленая зона, зеленый пояс, зеленый щит; небо — голубой океан, космические дали. Заметим, что синонимия здесь довольно условна, узко контекстуальна.

Разг.-бытовой сфере синонимия не противопоказана. Однако использование ее зависит в очень сильной степени от индивидуальности говорящего и потому подвержено большим колебаниям. В целом в силу неподготовленности (спонтанности) речи синонимия для этой области общения не очень характерна. Впрочем, если брать разг. речь широко (с учетом просторечия, жаргонов, профессиональных сфер), то в ней обнаруживаются весьма яркие, экспрессивные и в то же время многоэлементные и нередко многостильные синонимические ряды (украсть, стибрить, слямзить; умереть, сковырнуться, дать дуба, почить, сдохнуть).

От синонимии принципиально отличается паронимия (от греч. para — около и ónyma — имя) — явление частичного звукового сходства слов (паронимов) при их полном или частичном семантическом различии. Структурное сходство П. обусловливает их известную смысловую соотносительность (надеть — одеть, советник — советчик, командированный — командировочный). Однокорневые слова, относящиеся к одной части речи, образуют паронимические ряды. При сопоставлении П. акцент делается на их семантических различиях, влияющих на сочетательные возможности слов.

В рус. языке имеется немалый фонд слов с устойчивой эмоционально-экспрессивной окраской. Оттенки этой окраски обусловлены тем или иным отношением к называемому явлению и чрезвычайно многообразны: иронический, неодобрительный, презрительный, ласкательный, торжественно-приподнятый и др. Характер окраски может видоизменяться в зависимости от контекста и речевой ситуации. Напр., ласкательная лексика выражает неодобрение: Что же это ты, батенька, промолчал?! Однако важно то, что та или иная эмоционально-экспрессивная окрашенность у слова при этом остается; за исключением, может быть, очень редких случаев — специальных контекстов нейтрализации окраски. Выразительные же качества слова позволяют зачислять его в языковой фонд стилистических средств.

Что создает эту окрашенность и почему она так устойчива? Экспрессивно-эмоциональная окраска у слова возникает в результате того, что само его значение содержит элемент оценки. Функция чисто номинативная осложняется здесь оценочностью, отношением говорящего к называемому явлению, а следовательно, экспрессивностью (обычно через эмоциональность). Такие слова, как губошлеп, разгильдяй, горлодер, брюзга, пустомеля, мазила, кликуша, властелин, всемогущий и т.п., уже сами по себе, в своей семантике несут экспрессивно-эмоциональный заряд и потому являются стилистически окрашенными. Слова этой группы обычно однозначны; заключенная в их значении оценка настолько явно и определенно выражена, что не позволяет употреблять слово в других значениях.

Эта лексика используется преимущественно в устно-фамильярной, сниженной речи: лентяй, беспардонный и т.п. — либо, напротив, в книжно-торжественной: дерзновенный, стяг, всемогущий (последние слова иногда употребляются иронически).

Вторая группа — это многозначные слова, которые в своем прямом значении обычно стилистически нейтральны, однако в переносном значении наделяются яркой оценочностью и экспрессивной стилистической окраской. Эти слова можно условно назвать ситуативно-стилистически окрашенными. Ср., напр.; дуб (о человеке), тряпка (о мужчине), болото (об общественной группе), баба (о мужчине); о человеке: слон, медведь, орел, ворона и т.п.

Третью группу составляют слова, в которых эмоциональность, экспрессивность и вообще стилистическая окрашенность достигаются аффиксацией, большей частью суффиксами: мамочка, грязнулька, бабуля, солнышко, цветочек и т.п. Однако это явление не столько собственно лексическое, сколько словообразовательное.

Выделяется и четвертая группа, точнее, подгруппа в первом разряде слов. Она состоит из таких лексических единиц, в которых оценочность и экспрессия связаны с традицией употребления и сопутствуют ей. Именно последнее видоизменяет значение слова или отражается на нем: вития (оратор), вещать (говорить, провозглашать), взывать (обращаться), предвосхитить, благой (хороший, заслуживающий одобрение), дерзать (стремиться), глашатай, провозвестник. Семантический сдвиг по сравнению с нейтральным синонимом незначителен, порой еле уловим. Стилистическая высокость, торжественность, риторичность таких слов обусловлена традицией их употребления преимущественно в письменной речи. В связи с этим присуща и некоторая оценочность: обычно значение интенсивности положительного качества.

Многообразные оттенки эмоционально-экспрессивной окраски принято делить на два больших разряда: с положительной и с отрицательной (негативной) оценкой. Среди положительных оттенков выделяются, напр., торжественный, возвышенный (воздвигать, восхотеть, водрузить, изведать, чаяния, грядущий, дерзновенный, нерушимый, воистину), близкий к ним риторический (вопиять, возвещать, кара, держава, властелин, зиждитель) и возвышенно-поэтический (лучезарный, блистательный, горделивый) — это оценки общие и собственно экспрессивные. Эмoциoнaльнaя оцeнка преобладает в словах одобрительных (прекрасный, изумительный, благородный, грандиозный), ласкательных (заинька, мамочка, куколка, мой ангелочек, золотце мое); шутливых (ерундистика, чепуховинка).

Негативные оттенки еще более разнообразны: неодобрительные (критикан, выродок, брюзга, картежник, гулена); презрительные (зубрила, ищейка — о человеке, балаболка, балбес); укоризненные (бесстыдник, бедокурить); иронические (вздыхатель, великовозрастный, выдворить); пренебрежительно-фамильярные (белобрысый, выскочка, злопыхатель, иностранщина, заваль); бранные (безмозглый, гад, выдра — о женщине, барахло — о человеке) и др. Эти нюансы нередко с трудом уловимы, к тому же изменчивы: и исторически, и в зависимости от контекста. Однако при возможном изменении оттенка общая эмоционально-экспрессивная окраска у этих слов, как правило, всегда присутствует.

К функц.-стилистически окрашенной лексике относятся прежде всего слова, наиболее или исключительно употребительные в той или иной речевой сфере, соответствующей одному из функц. стилей. Традиция употребления, прикрепленность к определенной речевой сфере приводят к появлению у этих слов функц.-стилистической окраски.

I. Лексика науч. стиля. Прежде всего окраской этого функц. стиля обладают узкоспециальные термины и общенаучная терминология. С точки зрения эмоционально-экспрессивной, эта лексика нейтральна; ее иногда называют «сухой». Отчасти это происходит потому, что слова-термины, как правило, не имеют синонимов и выражают по возможности точно и однозначно понятия. В силу этого и главным образом по причине таких специфических черт научного стиля, как его общая отвлеченность и обобщенность (т.е. в известном смысле та же понятийность), терминологическая лексика необразна и безэмоциональна. Но, разумеется, было бы неверно утверждать, будто научная терминология вообще лишена какой бы то ни было стилистической окраски. Эта лексика ограничена сферой своего употребления; таким образом, она не нейтральна с точки зрения функциональной. Терминология чрезвычайно типична как раз для научной сферы общения и широко употребительна именно в ней. При использовании в других сферах (напр., худож., публиц.) она, как правило, изменяет свою функцию, а нередко и семантику, т.е. переосмысляется и получает различные эмоционально-экспрессивные оттенки, что генетически ей не свойственно. Если, напр., устно-разговорная речь, даже при специальной теме разговора, неумеренно насыщается терминологией, то такая речь сейчас же начинает квалифицироваться как неестественная, книжно-научная, наукообразная. В этом случае говорящие чувствуют ее стилистический (именно стилистический!) сдвиг, и как раз в сторону науч. стиля, а не какого-либо другого. Терминология вносит в речь оттенок научности.

Заметим, что слова с функц.-стилистической окраской (в особенности представляющие такие стили, как науч. и оф.-дел.) по сравнению с эмоционально-экспрессивно окрашенными отличаются строгой системностью, устойчивостью их «частной» стилистической окраски, более четкой ограниченностью сферы их употребления. Ограничительные требования нормативно-стилистического характера здесь весьма жестки: несоблюдение их ведет к болезням речи: «канцеляриту», «наукообразности» и т.п.

Системность науч. терминологии очевидна: термин может быть понят и определен именно в системе данной терминологии. Отсюда — функц. ограничения при его употреблении. Помимо общенаучной терминологии (используемой в ряде наук, группе наук, всех науках), которая проникает в другие функц. стили, существует и узкоспециальная терминология отдельных наук: термины химии, физики, математики, языкознания и т.д. Если первая несколько менее ярко функц.-стилистически окрашена, то узкоспециальная терминология обладает более сильной функц.-стилистической окраской: использование ее в непривычной сфере не только затрудняет понимание, но и с очевидностью приводит к неприятию самого факта ее употребления в данной сфере.

Примеры науч. лексики. Общенаучная: дифференцировать, классификация, функция, синхронный, диалектика, аномалия, дискуссионный, апробация, аргумент, интерпретация, дефиниция, монография. Узкоспециальная: термины химии — фильтрат, окись, молекула, полиэтилен, полимер, гидрат, кальций, температура кипения, реторта, колба, раствор, хлор-метилен, окисление, концентрация; математики — дифференциал, интегрирование, вектор, гипотенуза, уравнение, катет, логарифм, многочлен, вычисление, теорема, делитель; языкознания — диалектология, этимология, орфоэпия, синоним, омоним, суффикс, аффиксация, аббревиатура, фонема, лабиализованный.

II. Лексика оф.-дел. стиля отличается с точки зрения экспрессивно-эмоциональной особенной официальностью и «сухостью», которые и привносит в речь. В отличие от науч. лексики она обладает не только функц.-стилистической, но и сопутствующей ей своего рода квазиэмоционально-экспрессивной окраской, точнее, значительной долей антиэмоциональности, недопустимостью даже намека на эмоцию и присутствием оттенка официальности.

Лексика с этой окраской ярко системна, как и научная терминологическая, она четко нормативно ограничена сферой своего применения. Использование именно этой лексики (канцелярской, как ее называют) не только нежелательно, но и недопустимо в разг. речи без особой стилистической мотивировки. Весьма ограниченным должно быть ее использование и в публиц. речи, а в худож. она может быть употреблена лишь в качестве средства стилизации и в других эстетических целях.

Оф.-дел. лексика, очевидно, обладает неодинаковой силой функц.-стилистической окраски и в связи с этим разной степенью допустимости в речи. Вопрос этот, к сожалению, пока не разработан. Самый приблизительный и общий анализ оф.-дел. лексики позволяет выделить следующие ее разновидности. Прежде всего оф.-дел. терминология, не имеющая синонимов в общеупотребительной лексике. Этот пласт слов содержит, с одной стороны, широко известную и употребительную лексику, необходимую для разговора или письма на соответствующие темы: закон, конституция, паспорт, декрет, юрисконсульт, следователь, прокурор, постановление, заявление, протокол, свидетель и т.д. Эти слова-термины в силу широкой употребительности несколько детерминологизировались, приобрели всеобщий характер. В отношении собственно стилистическом они хотя и сохраняют оттенок официальности и указание на определенную сферу общения, однако заметно обнаруживаемой стилистической окраски и отрицательного нормативно-стилистического тонуса не имеют. С другой стороны, выделяется группа узкоспециальной юридической терминологии: санкция, правопорядок, истец, ответчик, кодификация, расследование. Эти термины, как и узконаучные, имеют яркую функц.-стилистическую окраску и узкое применение — лишь в специальной сфере.

Кроме терминов, выделяются слова, которые обычно именуются канцеляризмами. Это общеизвестная лексика (обычно нетерминологическая), которая обладает, помимо функц.-стилистической окраски, своего рода экспрессивной окрашенностью. Такие слова как будто даже получают эмоциональный «призвук»: архаичная официальная торжественность некоторых из них вызывает то или иное к себе отношение, оценку. Именно этих слов следует избегать, особенно не в деловой речи. При обучении же языку нужно указывать на нежелательность и большей частью недопустимость этих слов в речи. Примеры: нижеподписавшийся, вышеозначенный, нижеозначенный, поименованный, взимать, возыметь действие, податель сего, запротоколировать, наличествовать, истребовать, удостоверять и т.п. Строго мотивировано содержанием и сферой речи должно быть употребление слов клиент, пациент, наниматель, владелец, доверитель, лицо, получатель, отправитель, накладная, докладная, вакантный, конфискация, потерпевший, форма №, повестка и т.п. Одно из ярких стилистических средств оф.-дел. речи — особые служебные слова. Это сложные позднего происхождения отыменные предлоги (согласно постановлению, в соответствии с уставом, касательно состояния дел, вследствие невыполнения, по линии месткома, в случае несвоевременной oплaты, в деле реорганизации, по вопросу хранения, ввиду неявки) и союзы (а равно руководящие лица; а также прокуроры республики; в силу того что условия не выполнены). Употребление их вне текстов законодательных актов и деловых бумаг весьма нежелательно. Лишь отчасти эти единицы допустимы в науч. речи.

III. Лексика публиц. стиля. В многочисленных стилистических исследованиях, основанных на анализе конкретного материала, а также в словарях обычно выделяется специальная публиц. лексика и фразеология. Однако некоторыми учеными высказывается мнение об отсутствии таковой. Действительно, в связи со значительно возросшей ролью таких видов массовой коммуникации, как газета, радио, телевидение, они оказывают все большее влияние на язык других сфер общения. Происходит некоторое стирание граней между стилями, и публиц. лексика в известной степени утрачивает стилевую специфичность. Тем не менее язык публицистики сохраняет определенные отличия: в нем выделяется особая публиц. лексика, стилистическая окраска которой ощущается говорящими, эта лексика имеет в ней высокую частоту употребления.

Традиционно публиц. словами, напр., считаются: нигилист, маниловщина, обломовщина, двурушник, соглашатель, капитулянт, администрирование и др. Все это слова, сопровождающиеся экспрессивно-эмоциональной окраской.

К публиц. лексике как лексике, особым образом функц.-стилистически окрашенной, относятся две группы слов. В первую входят специальная публиц. терминология, в том числе газетная: интервью, репортаж, информировать, хроника, корреспонденция, заметка, комментатор, обозреватель и т.п. — и общественно-политические термины, широко употребительные в газете: дискриминация, сегрегация, геноцид, неоколониализм, антагонизм, неофашист, агрессия, акция, ратификация и т.п. (первый разряд слов этой группы не обладает дополнительной экспрессивно-эмоциональной окраской, второму она отчасти свойственна).

Вторую группу составляют ярко оценочные и потому эмоционально окрашенные слова — не термины: захватнический, обуржуазиться, плутократия, пресловутый и т.п. Есть здесь слова и без особо ярко выраженной сопутствующей эмоциональной окраски: климат (обстановка), микроклимат, потепление (в отношениях государств), натовский, проатлантический, ультра и т.п. Для всех этих слов характерно то, что они обладают высокой частотой повторяемости в публиц. литературе, а употребление их в других сферах придает речи публицистичность.

IV. Вопрос о функц.-стилистической окраске лексики, представляющей худож. речь, сложен, потому что худож. литература, в особенности современная (в том числе поэзия), отражает все многообразие жизни человека. В худож. текстах используются самые разнообразные пласты словаря, и определить специально узкохудожественный разряд слов не так-то просто. Для литературы XIX в. это были так называемые поэтизмы

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СТИЛЬ РЕЧИ, ИЛИ ХУДОЖЕСТВЕННО-ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫЙ, ХУДОЖЕСТВЕННО-БЕЛЛЕТРИСТИЧЕСКИЙ — один из функциональных стилей (см.), характеризующих тип речи в эстетической сфере общения: словесных произведений искусства. Конструктивный принцип Х. с. р. — контекстуальный «перевод» слова-понятия в слово-образ; специфическая стилевая черта — художественно-образная речевая конкретизация (см.).

Несмотря на особенную значимость для худож. произведения проявления в нем авторской индивидуальности, несмотря на многообразие направлений, методов и жанров худож. литературы, последняя, однако, имеет общий для всех их принцип использования языка, обусловленный назначением искусства в обществе, образным мышлением художника в процессе творчества, эстетической функцией. Здесь слово-понятие языка (понятийная сущность слова) как бы переводится средствами контекста в слово-образ (в широком смысле) для выражения образной мысли автора и изображаемой им вымышленной действительности. Реализация эстетической функции языка в худож. сфере общения составляет специфику худож. речи — всех ее индивидуально-авторских стилей и жанров, при всем их своеобразии и отличиях.

Вопрос о стилевом статусе худож. речи (несинонимичный термин — «язык художественной литературы» — см.) среди функц. стилей считается дискуссионным. Имеются две точки зрения: 1) правомерность выделения среди функц. стилей Х. с. р.; 2) категорическое неприятие такой точки зрения. Первое положение разделяют В.В. Виноградов, Р.А. Будагов, И.Р. Гальперин, Б.Н. Головин, Э.Г. Ризель, К.А. Долинин, М.Н. Кожина, О.Б. Сиротинина, Й. Мистрик, К. Гаузенблас, М. Елинек и мн. др. Второе — Л.Ю. Максимов, А.К. Панфилов, Н.А. Мещерский, Д.Н. Шмелев, В.Д. Бондалетов и др.

Аргументами против признания возможности выделять среди функц. стилей и художественный являются: 1) так называемая многостильность худож. литературы, использование в ней языковых средств разных (всех) функц. стилей; 2) отсутствие специфических языковых примет (средств), свойственных именно худож. речи (худож. текстам); 3) наличие у худож. речи особой эстетической функции; 4) неправомерность объединения понятий «литературный язык» и «язык художественной литературы».

Однако характерно, что в этой аргументации и ее конкретизации представители указанной (второй) точки зрения обычно исходят в своем анализе не из теоретических положений функц. стилистики (как учения о функц. стилях, принципа их классификации), а из постулатов «стилистики ресурсов» (см.), т.е. стилистики языковых единиц без учета речевой системности стиля, критериев определения функц. стиля.

С функциональной точки зрения нельзя говорить о многостильности худож. лит-ры, так как использование отдельных языковых средств других функц. стилей не определяет тот или иной функц. стиль, главное, как используются эти средства и каковы их стилистические функции, в какой речевой организации они выступают. Наблюдения показывают, что языковые средства других стилей (напр. научные термины, фразеология делового стиля) используются в худож. речи не в их основной, а в измененной функции (в соответствии с целью и задачами общения в эстетической сфере), т.е. изобразительно-выразительной, в эстетической функции (при этом в выборе средств все же есть свои ограничения, например не вся известная терминология науки представлена в худож. текстах). Тем самым в худож. речи могут использоваться языковые средства других стилей, но не сам стиль как таковой, с присущей ему речевой системностью и, главное, не в той же функции. Ср. употребление терминов в поэтической речи: И я из дома убежал, чтоб наконец-то выбраться из радиуса действия обыденной любви; Есть радиусы действия у гнева и у дерзости; Есть радиусы действия у правды и у лжи (Р. Рождественский); Сошли с ума муссоны и пассаты (В. Маяковский). Еще пример более широкого контекста, показывающего принципиальное отличие стиля худож. прозы от научной при описании одного и того же явления природы писателем и ученым:

По народной примете, лес притягивает воду, чтобы затем отпустить ее облачком в дальнейшее странствие. Значит, он каждую каплю воды впрягает в двойную и тройную работу. Чем больше леса, тем чаще прикоснутся дождичком к земле те постоянные двести миллиметров осадков, что в среднем получаем из океана в год… Лес приближает море, и сам как море, корабли туч ночуют у его зеленых причалов… (Л. Леонов. Русский лес)

При изучении роли леса в круговороте воды возникают два основных вопроса: а) какова роль леса как фактора образования осадков и б) какова роль в распределении осадков, выпадающих из атмосферы. Лес, образуя огромную охлаждающую поверхность… содействует конденсации паров… При выпадении осадков в лесу часть их задерживается кронами и путем физического испарения возвращается в атмосферу (М.Е. Ткаченко. Общее лесоводство)

Таким образом, с точки зрения функциональной, многостильности (в точном смысле слова) в художественных текстах нет.

Далее, не только худож., но никакой другой функц. стиль не создается совокупностью каких-либо специфических языковых средств (тем более одной окраски); они лишь часть (и не главная) стилевой специфики того или иного функц. стиля. Наличие же эстетической функции у худож. речи как раз и составляет ее специфику, на основе которой следует выделять худож. речь в особую функц.-стилевую разновидность (как это делается в отношении других функц. стилей с учетом принципа их классификации); это один из существенных стилеобразующих признаков функц. стиля. Следовательно, наличие специфики у худож. текстов в виде эстетической функции служит аргументом не против отнесения этого типа речи к функц. стилям, а за включение его в эту систему (ср.: в научном — речевая экспликация познавательно-коммуникативной функции; в оф.-деловом — коммуникация через предписующе-долженствующую установку деонтического мышления и т.д.).

По вопросу соотнесения понятий «литературный язык» и «язык художественной литературы» следует сказать, что они безусловно не тождественны. «Язык художественной литературы» — это одна из разновидностей лит. языка, т.е. эти понятия соотносительны как общее, родовое, и видовое. Использование языка в эстетической функции не превращает его в какую-то новую субстанцию, не аннулирует его коммуникативной функции (напротив, эстетическая функция существует на базе коммуникативной). Язык, представленный в худож. текстах, является образцом лит. языка (общенародный язык шлифуется и обрабатывается в «лабораториях» писателей), поэтому он широко используется в качестве иллюстративного материала в грамматиках и словарях. Очень удачно по затронутому вопросу выразился Ю.А. Бельчиков: «Язык художественной литературы, будучи явлением искусства, не утрачивает своей лингвистической субстанции», он «обязательно ориентирован на нормы литературного языка». Нельзя забывать, что «эстетическая функция — это функция языковая» (Д.Н. Шмелев). Таким образом, функциональная стилистика не отождествляет понятия «литературный язык» и «язык художественной литературы», различает их, соотносит, но не разрывает как две совершенно разные сущности.

Очевидно, при рассмотрении вопроса о стилевом статусе худож. речи следует иметь в виду то, что худож. тексты как сложный объект исследования могут изучаться в разных аспектах: в собственно лингвистическом (как образцы лит. языка), как ресурсы стилистических средств языка; в функц.-стилистическом — как Х. с. р.; в лингво-литературоведческом — как воплощение в тексте идейно-образного содержания, замысла художника слова, когда термин «язык художественной литературы» понимается как элемент формы (или материала) словесного произведения искусства. Необходимо четко различать эти аспекты, не смешивать и не подменять понятия одного из аспектов другим, что, к сожалению, наблюдается в литературе вопроса. Каждый из этих аспектов (и точек зрения) сам по себе имеет право на существование. Трудности же и недоговоренность в решении затронутого вопроса связаны как раз с неразличением и смешением этих аспектов. Так, вкрапления в худож. текст отдельных языковых единиц из других функц. стилей можно назвать многостильностью только с позиций стилистики ресурсов; с точки же зрения функц. стилистики в этом случае нет многостильности, поскольку функц. стиль создается не совокупностью (не суммой) стилистически маркированных единиц, а специфической в каждом из них речевой организацией (системностью). Далее. Справедливо мнение, что «материалом» всех текстов является язык, но… только в художественной сфере языковые средства сами по себе служат созданию произведений искусства» (Шмелев Д.Н., 1989; выделено нами. — М.К.). Тем самым можно говорить о «языке» в худож. произведении как факте искусства, но, во-первых, четко осознавать особое положение этого исследовательского аспекта, не позволяющего с его позиций решать вопросы функц. стилистики (т.е. стиль или не стиль худож. речь?); во-вторых, все же совсем не отрываться от лингвистики, памятуя, что исходить анализ худож. литературы «может, конечно, только из чисто словесного, лингвистического состава произведения, однако не должен и не может замыкаться в его пределах…» (Бахтин М.М., 1995, с. 21; выделено нами. — М.К.). Показательно, что Д.Н. Шмелев, в одной из своих последних работ «смягчивший» категоричность прежних взглядов по затронутому вопросу, отмечает, что «эстетическая функция объединяет все виды словесных художественных произведений» (Шмелев Д.Н., 1989, с. 22). Именно она и определяет принципы и закономерности речевой организации худож. произведений, создавая их специфику, отличную от других функц. стилей. Это самая общая (инвариантная) черта худож. речи, не препятствующая, однако, проявлению индивидуально-авторского и жанрового многообразия худож. литературы.

Как выход из создавшейся ситуации в отношении рассматриваемого вопроса С. Сятковский предлагает: «…введение в научный обиход понятия художественного стиля, понимаемого как генотип (инвариант) по отношению к фенотипической (вариативной) природе языка художественных произведений» (Сятковский С., 1995, с. 222). Однако функц. стилистика как раз и определяет функц. стиль как инвариант, реализуемый множеством различных вариантов, но, видимо, это положение не стало аксиоматичным у стилистов. Далее автор продолжает, что высказанное им предложение «…имело бы для стилистики художественной литературы приблизительно то же значение, как в свое время различение в фонетике фонемного и звукового уровней» (Там же).

И все же вопрос о статусе худож. речи среди функц. стилей требует оговорки: в силу функц. осложненности худож. речи, последняя, бесспорно «обладая» статусом функц. стиля, занимает особое положение среди других функц. стилей (как и — по другим причинам — разг. речь). Есть основания принять такую известную в стилистике классификацию функц. стилей: худож. речь — нехудож. (специальная), представленная стилями: научным, оф.-деловым, газетно-публиц., — обиходно-разговорная. Кстати, такая схема представлена в чехословацкой стилистике.

Итог рассматриваемому вопросу убедительно подведен К.А. Долининым: «Долго спорили о том, существует ли в современных европейских языках функциональный стиль художественной литературы… Ясно, что если толковать функциональные стили как нормы речевого построения текстов различных жанров, то нет никаких препятствий для того, чтобы рассматривать в ряду других функциональных стилей и стиль художественной литературы в целом, несмотря на его стилистическую неоднородность… И если мы решаем, что функциональный стиль выделяется на основе сферы деятельности, которую он обслуживает, и основной функции… (а все функциональные стили выделяются именно так), то сложность и неоднородность его состава не должны нас останавливать…» (Долинин К.А., 1978, с. 66-67).

В худож. речи употребляются все известные стилистические ресурсы русского языка. Ей свойственны широкая и глубокая метафоричность, богатая синонимика, многозначность, разнообразие стилевых пластов лексики и др. При этом в каждом конкретном случае из всего арсенала языково-стилистических средств уместным, единственно необходимым в данном контексте оказывается лишь одно, избранное средство (имеются в виду высокоэстетические худож. произведения). В понятие высоких качеств худож. речи и непременных ее свойств входят неповторимость и свежесть выражения при создании образов, яркая их индивидуальность. Кроме того, худож. стиль отличается не только образностью, но и явной эмоциональностью, в целом — эстетически направленной экспрессивностью.

Говоря о лингвостилистических чертах худ. речи, прежде всего следует отметить особую жизнь слова в худож. произведении. Его (слова) специфической особенностью является актуализация внутренней формы (Г.О. Винокур), когда средства языка, в частности лексические, и их значения оказываются той основой, отталкиваясь от которой художник создает поэтическое слово-метафору, целиком «повернутую» к теме и идее конкретного худож. произведения. При этом метафорическое значение слова нередко может быть понято и определено лишь по прочтении всего произведения, т.е. вытекает из худож. целого. Так, по наблюдению Г.О. Винокура, смысловое значение слова хлеб, поставленного в заглавие романа А. Толстого, означает не то же, что общеизвестное значение этого существительного. Но, опираясь на него и отталкиваясь от него, это слово получает в контексте худож. целого способность выражать одно из явлений революции и гражданской войны, представленное в романе (Винокур Г.О., 1959, с. 391).

Формирование значения худож. слова в широком контексте целого произведения отмечал Б.А. Ларин. Он же выявил системную взаимосвязь слова с другими словами худож. целого при выражении сквозной поэтической мысли-идеи, т.е. лейтмотива произведения. Такое свойство поэтического слова Б.А. Ларин называет «комбинаторными приращениями смысла».

Понятия внутренней формы худож. слова и комбинаторных приращений смысла тесно связаны с понятием «общей образности» (А.М. Пешковский), которая заключается в том, что все языковые единицы того или иного худож. произведения направлены на выражение худож. образа, являясь в то же время строго эстетически и стилистически мотивированными и оправданными, в связи с чем устранение из текста какого-либо одного слова уже ведет к «облысению» образа (выражение А.М. Пешковского). То же касается и видоизменения форм слова, что ярко показано Г.О. Винокуром на примере невозможности изменения слова рыбка на рыба в заглавии и тексте пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке».

По В.В. Виноградову, худож. слово принципиально двупланово. Совпадая по своей форме со словом национального языка и опираясь на его значение, худож. слово обращено не только к общенародному языку, но и к тому миру худож. действительности, который создается или воссоздается в произведении. Смысловая структура слова «расширяется и обогащается теми художественно-изобразительными «приращениями», которые развиваются в системе целого эстетического объекта» (Виноградов В.В., 1963, с. 125).

Более общим, точнее, инвариантным — с указанием причин явления, — оказывается понятие художественно-образной речевой конкретизации (см.) (Кожина М.Н., 1966), т.е. системной взаимосвязи языковых единиц как составных элементов целого, обусловленной идейно-образным содержанием и реализующей эстетическую функцию в результате «перевода» слова-понятия в слово-образ, направленного на активизацию воображения читателя. Причем это реализуется именно в условиях специальной речевой организации: не только за счет связей близко расположенных языковых единиц, как правило, отличающихся индивидуальностью и неповторимостью их сочетаний, но и дистантно расположенных, т.е. как узкоконтекстных, так и ширококонтекстных. Важно, что в создании и выражении специфики худож. стиля, в реализации эстетической функции языка, в способах худож.-образной речевой конкретизации большую роль играют не только стилистически окрашенные, но и нейтральные языковые средства, которые приобретают новые качества, становятся элементами искусства. Истинный мастер способен придать любой лингвистической единице в контексте худож. произведения эстетическое «звучание» и значимость.

Проиллюстрируем сказанное фрагментом из «Капитанской дочки» А.С. Пушкина: Урядник привел меня в избу, стоявшую на высоком берегу реки, на самом краю крепости… Савельич стал в ней распоряжаться; я стал глядеть в узенькое окошко. Передо мною простиралась печальная степь. Наискось стояло несколько избушек; по улице бродило несколько куриц. Старуха, стоя на крыльце с корытом, кликала свиней, которые отвечали ей дружелюбным хрюканьем. И вот в какой стороне осужден я был проводить свою молодость! Этот небольшой отрывок из нескольких предложений представляет весьма яркую образную картину и той обстановки отдаленной маленькой крепости, в которой очутился молодой Гринев, и его настроение и переживания в связи с назначением в эту глухую сторону. Несмотря на то что здесь почти отсутствуют тропы, создается отчетливый зрительно-психологический образ. Этому способствует лаконизм выражения, отбор точных и емких, к тому же единичных и тем самым более выразительных определений (узенькое окошко, печальная степь, несколько избушек, несколько куриц, дружелюбное хрюканье). Последняя фраза с ее порядком слов, их отбором (осужден и вот в какой стороне…), восклицательной интонацией представляет собой как бы крик души юного офицера, охваченного тоской.

Таким образом, худож. произведение способно преобразовывать семантику любого, в том числе и нейтрального, слова, наделяя ее текстовыми приращениями смысла, прежде всего эмоционально-экспрессивными и эстетическими, что достигается, в частности, повторением лексической единицы в разных контекстах. С этим связано проявление такой важной черты текстовой семантики худож. произведения, как динамичность смысла (Виноградов В.В., 1963, с. 162). Многократное предицирование повторяющейся номинации приводит к присоединению каждого нового признака к предыдущим и формированию более сложного по сравнению с языковым текстового смысла. Данное явление носит типичный характер и обладает большой значимостью, так что некоторые исследователи предлагают даже выделять особый тип лексического значения — «художественное значение» (Барлас Л.Г., 1982). Слово с худож. значением — это элемент текста, значимый для более глубоких смысловых слоев худож. текста — образного и идейного (Купина Н.А., 1983). Специфической чертой функционирования языковых средств в худож. стиле является также преобладание смысла слова над его значением, что приводит к созданию имплицитного идейно-эстетического содержания произведения (подтекста), требующего специальной интерпретации.

Типичное явление худож. речи — метафоризация (в широком смысле). См. у А.С. Пушкина изображение гибели Ленского через символические ассоциации, метафорические отождествления: Мгновенным холодом облит, / Онегин к юноше спешит, / Глядит, зовет… / Его уж нет. Младой певец / Нашел безвременный конец! / Дохнула буря, цвет прекрасный / Увял на утренней заре, / Потух огонь на алтаре! Ср. также в прозаическом произведении выражение внутренней жизни героя, его психического состояния через изображение движения, жеста посредством образного сравнения (о Каренине в «Анне Карениной»): Он не спал всю ночь, его гнев увеличивался. Он оделся и, как бы неся полную чашу гнева и боясь расплескать ее… вошел к ней. Н.А. Кожевникова разграничивает следующие типы метафор: общеязыковые, напр.: Потом вспыхнула и поглядела на часы (Чехов); метафоры-сравнения, напр.: Волнистый дым рубашки пеленал ее тело (Белый); метафоры-загадки, напр.: Сквозной лебедь в окне там поплыл над хрустальным ледком — о метели (Белый); антропоморфные метафоры: …И вдруг вся широкая степь сбросила с себя утреннюю полутень, улыбнулась и засверкала росой (Чехов) и др. (Кожевникова Н.А., 1994, с. 176-188).

Весьма специфичны для худож. текстов и такие случаи, когда какое-либо слово становится лейтмотивом произведения, выражая определенную идейно-образную «линию» повествования. Таковы, например, в «Русском лесе» Л. Леонова сквозные образы реки, воды как символов жизни или ле́са, лесного сообщества, ассоциативно передающие сложные взаимоотношения изображаемых в романе персонажей.

Характерно для худож. речи и то, что слово — причем обычное, нейтральное слово, — вовлекаясь в эстетическую организацию речи, не просто наполняется новым содержанием, но как средство материализации образного смысла становится элементом идейно-художественного целого, оказывается способным передавать глубокое содержание. Так, по наблюдениям Д.Б. Благого в «Медном всаднике» А.С. Пушкина контраст «общего» и «частного», конфликт между ними, передающий основной идейный смысл поэмы, подчеркивается композиционным противопоставлением разных форм личных местоимений. О Петре: Отсель грозить мы будем шведу; Природой здесь нам суждено / В Европу прорубить окно; Все флаги в гости будут к нам. О Евгении: О чем же думал он? О том, / Что был он беден, что трудом / Он должен был себе доставить / И независимость, и честь, / …И что с Парашей будет он / Дни на два, на три разлучен.

Итак, все, что выражено в произведении, выражено через посредство слова (языка) — именно в этом смысле «язык есть первоэлемент литературы» (М. Горький). Но не все, выраженное в нем, выражено непосредственно словом. Например, по наблюдениям А.Н. Васильевой, в «Воскресении» Л. Толстого параллельно описывается тюремное утро Катюши Масловой и сибаритское утро Нехлюдова, и этот контрастирующий параллелизм рождает в читателе много мыслей и чувств, прямо не выраженных в слове. В «Тоске» А.П. Чехова прямо не сказано, что чувство тоскливого одиночества особенно угнетающе действует на Иону в окружении суетящейся многочисленной толпы занятых только собой людей, но писатель изображает тоскующего одинокого человека на фоне этой толпы, и прямо не выраженная мысль художника становится понятной читателю (Васильева А.Н., 1983, с.136). Значит, выбор ситуации, события, персонажей, пейзажа, интерьера, фактических деталей, поступков, жестов, мимики героя, их композиционное расположение и т.д. — все эти «затекстовые» компоненты худож. стиля оказывают влияние на функционирование языковых средств в произведении и сами испытывают их влияние. В структуре произведения все они составляют единое целое, единственное в своем качестве, неразрывное, и только в целом проявляют свои высшие идейно-эстетические функции.

Худож. текст характеризуется выверенным соотношением пропорций. В нем, как и в других видах искусства, эстетической ценностью обладают различные проявления симметрии, выражающиеся в приемах организации ритма, фоники и интонации, композиции (см.), архитектоники и др., — в целом, форма произведения. Более того, «изменение, ломка формы художественного текста приводит к разрушению содержания его, искажению идеи» (Одинцов В.В., 1980, с. 161). По мнению В.В. Виноградова, «…В композиции художественного произведения динамически развертывающееся содержание раскрывается в смене и чередовании разных форм и типов речи, разных стилей, синтезируемых в «образе автора» и его создающих как сложную, но целостную систему экспрессивно-речевых средств. Именно в своеобразии этой речевой структуры образа автора глубже и ярче выражается стилистическое единство композиционного целого» (Виноградов В.В., 1959, с. 154).

В основе композиции худож. произведения лежит тот или иной худож. прием — семантико-стилистический стержень, вокруг которого организовано содержание. Причем иерархическая упорядоченность в худож. структуре носит принципиально иной характер по сравнению со структурой делового, научного и прочих текстов. Если в нехудож. текстах композиция определяется характером логических отношений элементов, то в худож. тексте она индивидуальна и неповторима. Ср.: «Сколько ни изучай компоненты художественного произведения, — невозможно понять их смысл, всех в совокупности и каждого порознь, если не поймешь общего, единого и все в произведении пронизывающего идейного устремления и художественного принципа, являющегося основой эстетического бытия произведения» (Гуковский Г.А., 1966, с. 109).

Детальный анализ типов композиции представлен в работе В.В. Одинцова (1980). Разделяя точку зрения Л.С. Выготского относительно того, что «…в художественном произведении всегда заложено некоторое противоречие, некоторое внутреннее несоответствие между материалом и формой…» (Выготский Л.С., 1968, с. 208), В.В. Одинцов, в частности, исследует композиционный прием контраста, как типичный способ преодоления отмеченного «противоречия». В качестве иллюстрации автор анализирует рассказ Л. Толстого «После бала», в котором противопоставлены две части: I. Бал (любовь Ивана Васильевича к Вареньке, ее отец-полковник в танце с дочерью) и II. После бала (на глазах рассказчика — Ивана Васильевича — страшная сцена экзекуции над солдатом, которой руководит полковник, отец Вареньки; сцена, перевернувшая жизнь Ивана Васильевича) (Одинцов В.В., указ. соч., с. 168-171. См. также: Кожина М.Н., 1993, с. 212-213). В этих двух сценах все повествование построено на контрасте, что и выражается в отборе и употреблении слов определенной семантики. Так, в описании бала большую роль играют эмоциональные определения, эпитеты (Бал был чудесный; зала прекрасная; буфет великолепный; восторженное, нежное чувство; ласковые, милые глаза и др.), попарное объединение слов (выразить весь свой восторг и благодарность, в знак сожаления и утешения, все смотрели на нее и любовались ею) и др. В этой сцене состояние души Ивана Васильевича переполнено любовью, восхищением и нежностью, ведь это была самая сильная любовь его; он был сильно влюблен; счастлив, блажен… добр. Вся эта сцена рисуется в светлых, радостных тонах, окрашенных словами-образами любви, улыбки, умиления.

Совершенно иные средства использованы в сцене экзекуции, которая изображается в мрачных, темных тонах и неприятных звуках. Сами по себе нейтральные слова, а также лексемы эмоциональной семантики, их нагнетение в тексте (в противоположность «светлым» словам первой части рассказа) оказываются весьма эстетически значимыми. Единичные определения здесь предметны (скользкая дорога, белые зубы, черные мундиры, черные люди) и использованы для достижения контраста. Причем контраст создают как антонимичные прилагательные (белый — черный), так и те, на первый взгляд нейтральные, предметные, которые уже использовались при описании бала и вновь повторяются, но уже в иных условиях, в ином окружении — при описании экзекуции, см.: Это был ее отец, с своим румяным лицом и белыми усами и бакенбардами. Во второй части меняется и грамматический характер определений (это преимущественно страдательные причастия: оголенный по пояс человек, привязанный к ружьям, под сыпавшимися ударами, подрагивающей походкой, сморщенное от страданий лицо и др.), а также изложения в целом: если в описании бала доминируют прилагательные, то в описании экзекуции — глаголы. Композиция рассказа, построенная на контрасте, а вместе с тем и особая организация речи, наполненная лексикой также контрастного значения, усиливает, подчеркивает не только зримые образы, но и чувства, переживания и тем самым передает идею произведения. Кроме того, языковые черты второй части рассказа свидетельствуют об изменении точки зрения повествователя: сквозь объективно-повествовательный тон рассказчика прорывается голос непосредственного наблюдателя экзекуции. Хотя повествование по-прежнему ведется от лица Ивана Васильевича, говорит уже не тот человек, для которого изображаемое стало далеким прошлым; говорит человек, который все это видит впервые и еще не знает точно, что происходит. Так углубляется намеченное в начале противопоставление. Содержательный контраст усиливается контрастом стилистическим. Усиление, углубление контраста осуществляется благодаря тому, что конструируется новая субъектная сфера — герой, непосредственный наблюдатель происходящего; изображаемое пропускается через призму его сознания. Соотношение «автор — рассказчик» (сцена бала) осложняется при описании сцены «после бала»: «автор» — «рассказчик» — «герой» (непосредственный наблюдатель). Стилистический эффект подобного усложнения композиции отмечал В.В. Виноградов: «Изображение событий с точки зрения непосредственного наблюдателя усиливает и подчеркивает реалистический «тон» и стиль воспроизводимых сцен, создавая иллюзию прямого отражения действительности. Несмотря на субъективную призму персонажа, и именно благодаря ей, возрастает «объективная» точность, достоверность изображения» (Виноградов В.В., 1939, с. 172).

Одним из типичных способов развертывания худож. текста являются повторы — звуковой, лексический, словообразовательный, синтаксический и др. Как подчеркивает Н.А. Кожевникова (1994), важнейшая роль в организации текста принадлежит словесному повтору, чрезвычайно разнообразному по языковой реализации (от слова до сложного синтаксического целого) и выполняемым функциям. Во-первых, повторяющееся слово эксплицирует тему определенного фрагмента текста или целого произведения. Например, в рассказе Л. Андреева «В тумане» слово туман проходит и через речь автора, и через речь персонажей. Во-вторых, повторы последовательно используются при характеристике персонажей: внутренняя определенность и замкнутость образа создается повтором детали, повтором устойчивого признака, который используется и как характеристика персонажа вообще, и как характеристика отдельных его черт. Более того, повторяющийся эпитет нередко распространяется на предметы, окружающие персонажа. Так, в повести Н. Лескова «Смех и горе» таким способом характеризуется голубой купидон — жандармский капитан Постельников, появление которого подготовлено изображением интерьера: светло-голубые, небесного цвета стены, вся эта мебель обита светлым голубым ситцем, голубые ситцевые занавески, с подзорами на окнах, и дорогой голубой шелковый полог над широкою двуспальною постелью. На этом фоне рассказчик видит какое-то голубое существо — таки все-все сплошь голубое: голубой воротник, голубой сюртук, голубые рейтузы… В-третьих, повтор слова или фразы передает мысль, оценку и навязчивую идею персонажа (см., фразу Беликова Как бы чего не вышло из «Человека в футляре» Чехова).

Повторяющиеся детали связывают разные эпизоды текста, устанавливая между ними точки соприкосновения. Так, в «Отце Сергии» Л. Толстого в сцене объяснения Касатского с невестой акцентирована деталь — пение соловья: Соловей защелкал вблизи. Эта же деталь повторяется затем в сцене, предшествующей падению отца Сергия: Соловьи, одни совсем близко, и другие два или три внизу в кустах у реки, щелкали и заливались. Таким образом, посредством повтора замыкается некоторое сюжетное кольцо произведения.

В качестве разновидности повтора, характерной для литературы ХХ в., Н.А. Кожевникова называет монтаж развернутых фрагментов текста из отрезков, использованных ранее, когда новый контекст возникает как комбинация элементов одного исходного контекста (подробнее см.: указ. соч., с. 196-198).

Нередко в худож. произведении возникают образные поля, основанные на сквозном повторе, который проходит через весь текст, устанавливая ряды регулярных образных соответствий. Так, для произведений Л. Толстого характерно противопоставление образных полей «свет — тьма», «огонь — холод» («Анна Каренина», «Смерть Ивана Ильича» и др.). В романе И. Гончарова «Обломов» развертываются образные параллели «жизнь — река», «жизнь — цветение» и др. «Особенность образных полей, — считает Н.А. Кожевникова, — заключается в том, что повторяющиеся образные характеристики связаны не только с ведущими темами текста, но и присутствуют на периферии, распространяясь на предметы, внешне далекие от развития центральных линий» (там же, с. 213). Наконец, повтор играет существенную роль в композиционном развертывании произведения, обеспечивая кольцевую композицию.

В целом, композиционно-стилистическая организация худож. произведения является важным средством реализации его идейно-эстетического содержания. При этом важно, что каждое худож. произведение представляет собой единство композиционно-стилистической структуры, т.е. целостную стилистическую систему, объединенную образом автора (см.). Автор так строит свой текст, так расставляет акценты, так группирует и соотносит различные моменты изображения, что добивается нужного впечатления, нужного воздействия на читателя. Авторский угол зрения пронизывает и скрепляет все произведение и объясняет место, роль и функцию каждого его худож. элемента.

Х. с. р. предполагает существование индивидуальных стилей, без которых худож. литература вообще немыслима. Худож. речь и формируется как собственно функц. стиль лит. языка именно тогда, когда формирование самого этого языка как единого национального дает основу для широкого стилистического проявления творческой индивидуальности писателя (см. Идиостиль, индивидуальный стиль, идиолект).

Однако при всех неповторимо-индивидуальных лингвостилистических особенностях отдельных произведений худож. речь в целом имеет общие принципы отбора и закономерности функционирования языковых единиц, обусловленные реализацией эстетической функции. Это ярко выражается, например, в значениях и функционировании времен и видов глаголов (см. М.Н. Кожина, 1966, 1972). Для худож. речи характерно использование форм прош. времени в связи с повествовательной манерой изложения. Наст. время нередко используется в значении настоящего исторического (настоящего живого представления). Разнообразны и значения буд. времени. Широко представлено переносное употребление времен и многообразие их значений, при этом преобладают наиболее конкретные значения. В связи с этим настоящее вневременное, свойственное научной речи как наиболее отвлеченное, в худож. стиле встречается редко. В Х. с. р. преобладает использование сов. вида глагола как более конкретного сравнительно с несов. видом. Формы несов. вида отличаются многообразными видовыми оттенками, конкретизирующими выражение характера действия, чего не наблюдается, например, в науч. речи.

Весьма характерно также и то, что изложение обычно охватывает не какой-либо один видовременной план, а разные. Этим создается бoльшая выразительность, динамизм повествования. Например: Вижу я, как на мелком месте текущая вода встречает преграду, вода устремляется в узкую приглубь, и от этой бесшумной устремленности вот и кажется, будто вода мускулы сжала, а солнце это подхватывает… А вот большой завал, и вода как бы ропщет. Но это не слабость, не жалоба, не отчаяние, вода этих чувств вовсе не знает, каждый ручей уверен в том, что добежит до свободной воды… Дерево давно и плотно легло на ручей… но ручей нашел себе выход под деревом и быстриком, с трепетными тенями бьет и журчит (Пришвин). Глаголы различных семантических групп выступают здесь именно в образно-конкретизирующей функции благодаря отбору слов и особому контекстному окружению. В целом худож. стиль характеризуется высокой частотностью глаголов и особой ролью этой части речи в достижении образной конкретизации. Благодаря глагольному речеведéнию (термин М.Н. Кожиной), писатель активизирует читательское воображение, создавая поэтапное представление о худож. образе.

В Х. с. р. преобладают конкретные существительные. Абстрактные слова приобретают конкретно-образное значение благодаря метафоризации, напр.: Тогда обрадованная мысль летает от одного солнечного пятна к другому (Пришвин); Расплескал злобу в драке с Петром (Шолохов); Смерть как будто заигрывала с казаком (Шолохов). Формам числа существ. также свойственны наиболее конкретные значения: в ед. числе — указание на отдельные считаемые предметы, во мн. числе — на совокупность, множество отдельных предметов.

Краткие прилагательные, в отличие от науч. стиля, в худож. речи обозначают обычно состояния и признаки героя (предмета, явления) в определенный момент времени, напр.: На этот раз он был молчалив,

ЯЗЫК И СТИЛЬ РЕКЛАМЫ — Под этим понимается система языковых и внеязыковых средств выражения содержания рекламных текстов (Р. т.), их речевая организация, обусловленная функционированием в сфере массовой коммуникации. Реклама относится к убеждающей и воздействующей речи, призванной привлекать и поддерживать внимание адресата, способствовать последующему запоминанию сообщения и побуждать к определенному действию.

Реклама (фр. reclame от лат. reclamare — выкрикивать) — текст, представляющий фирмы, товары, услуги и др. с целью привлечь внимание адресата, заинтересовать его, убедить в преимуществе рекламируемого объекта по сравнению с другими. Хотя к рекламе прибегали с незапамятных времен, рекламная индустрия возникла сравнительно недавно — в середине XIX в. как следствие массового производства и грамотности, породивших прессу, в которой помещались рекламные сообщения.

Рекламу можно классифицировать по разным основаниям, напр. в зависимости от 1) представляемого объекта (реклама товара, фирмы, услуги, идеи и др.); 2) сферы применения (политическая, экономическая, социальная, досуговая); 3) адресата (для массового потребителя или специалиста); 4) материального носителя информации (реклама на ТВ, в печати, в сети Интернет, почтовая, наружная и др.); 5) способа аргументации (рациональная, эмоциональная, ассоциативная, предметная, образная и др.); 6) средств воздействия (прямая или иносказательная, «жесткая» или «мягкая»). Каждый вид рекламы характеризуется своими особенностями, однако общими оказываются требования к рекламному сообщению быть кратким, интересным, достоверным, понятным, динамичным, многократно повторяющимся и т.п.

Р. т. отличает от других информационных сообщений особая заинтересованность в конечном результате, стремление достичь следующих целей:

— создание атмосферы осведомленности о рекламируемом объекте;

— стимулирование решения о приобретении товара, выборе услуги, торговой марки; о поддержке политической партии, общественного движения и т.п.; о голосовании на выборах за того или иного кандидата;

— информирование или обучение (напр., как правильно пользоваться товаром или уменьшить риск для здоровья).

В Р. т. органично сливаются и реализуются несколько коммуникативных функций: апеллятивно-эмоциональная (прагматически заинтересованное обращение к адресату), репрезентативная (представление определенной информации) и воздействующая (убеждение в достоверности информации, в необходимости совершить какое-л. действие).

Вопрос о функц.-стилевом статусе Р. т. является дискуссионным. Так, по мнению Д.Э. Розенталя и Н.Н. Кохтева, исследовавших рекламу советского периода, эти тексты относятся к публиц. стилю (см.), поскольку они, как и публицистика, социально ориентированы и нацелены на реализацию какой-л. политики. В.Ю. Липатова считает Р. т. контаминацией различных стилей, жанров и разновидностей речи (устных и письменных, диалогических и монологических, разговорных, научных и др.), а также неодинаковых способов аргументации (эмоциональных и рациональных, ассоциативных и логических, образных и предметных и т.п.). Другие исследователи также отмечают стилевую «гибридность» рекламных сообщений, а именно вовлечение в сферу массовой коммуникации науч., науч.-популярных, оф.-дел., разг. текстов и выполнение ими новых — рекламных — функций (напр., финансовые отчетные документы, использующиеся в рекламе банка; письма частного содержания от фирм в адрес клиентов, публикуемые в газете для интимизации имиджа фирмы, и др.).

В свою очередь, Е.С. Кара-Мурза утверждает, что «характер функционирования рекламы в нынешних российских СМК &LT;средствах массовой коммуникации&GT; уже позволяет… делать выводы относительно сложившихся функционально-стилистических особенностей ее текстов на фоне других стилевых разновидностей русского языка» (Кара-Мурза 1997, с. 65). Автор полагает, что Р. т. содержательно отличаются от публиц. темой и функцией: в публицистике рассматривается общественно значимое событие, в рекламе — товар или услуга; основной функцией Р. т. является не столько информирование потенциального потребителя, сколько воздействие на него. Это, по мнению Е.С. Кара-Мурзы, позволяет выделить рекламный стиль в отдельную функциональную разновидность языка. Подобной точки зрения придерживается также И.А. Стернин.

Однако вопрос о стилевом статусе Р. т. остается дискуссионным, поскольку и основные функции (информирование, оценка, воздействие и убеждение), и цель (побуждение массового адресата к определенному действию), и социальное значение (в том числе в области экономики) свидетельствуют о близости рекламы публиц. стилю, несмотря на всю ее специфичность. Такой подход в решении данного вопроса преобладает, например, в польской стилистике (см. лит.).

Жесткие финансовые условия как один из экстралингвистических факторов (см.) рекламы диктуют максимальную компрессию Р. т., особую плотность его содержания, часть которого либо не вербализуется, либо символизируется. В связи с этим Р. т. включает собственно вербальный блок и невербальные компоненты: визуально-графические (шрифт, цвет, изобразительные элементы, пространственно-композиционное решение), кинетические (жест, поза, мимика) и аудиальные (интонация, ритм и др. просодические средства звукового дизайна). Все это обусловливает особую структуру Р. т. Большей частью его нельзя понимать как линейную последовательность знаков: каждый тип рекламы стремится к усложнению текстовой структуры за счет переплетения семантических компонентов, построения особой иерархии смыслов, моделирования текстовых уровней. Эффект наложения различных знаковых систем приводит к сложной комбинаторике смыслов рекламного сообщения.

Уникальная черта стилистики Р. т. на фоне традиционных текстов книжно-письменного типа — их своеобразный аграмматизм, т.е. нарушение обязательных логико-грамматических связей между словами в пределах предложения и на стыке двух самостоятельных предложений. Р. т. может состоять не только из цельных предложений, но и из единиц назывного типа — слов и словосочетаний, не связанных в предложения. Рядом стоящие предложения могут набираться различными шрифтами, что устанавливает между ними дополнительные смысловые отношения; благодаря этому одно предложение может расчленяться на части. В Р. т. нередко используется шрифт, в котором не различаются строчные и прописные буквы. Пробелы между словами и предложениями могут быть произвольными, а строки выравниваться не только по левому, но и по правому краю, а также по центру.

Особо следует отметить достаточно новую для России форму рекламы в компьютерных сетях, несомненным достоинством которой является то, что по заказу сообщение может находиться в сети неопределенно длительный срок, а стоимость ее размещения сравнительно невысока. Посылаемое в компьютерную сеть сообщение несколько отличается от обычного Р. т.: оно должно быть более информативным, т.е. содержать характеристику предлагаемого товара или условия сделки, а также учитывать особенности компьютерного шрифта, размеры экрана дисплея и т.п.

В основе смысловой структуры Р. т. лежит идея, определяющая как образ представления рекламируемого объекта, так и литературную форму текста. Напр., радиореклама холодильника «Атлант» выполнена в форме «Личного дела» с указанием года рождения, служебных заслуг и даже констатацией того, что в связях, порочащих его, холодильник не замечен («Радио России»). Посуду «Цептер» «Радио России» долго представляло слушателям в форме разговора двух подруг (Милочка, как тебе удается так быстро и вкусно готовить? — А я, как и ты, купила посуду «Цептер»! и т.д.). Разнообразие рекламных идей чрезвычайно велико и практически не поддается учету или классификации. По способу изложения Р. т. может быть описательным, рассуждающим и повествовательным, монологическим и диалогическим, сюжетным и бессюжетным, а также пародийным, т.е. облекаться в форму другого, широко известного текста. В целом рекламная идея — это творческая находка, ценность которой в ее новизне и оригинальности.

Большую роль в смысловой структуре Р. т. играет аргументация, направленная на убеждение адресата приобрести товар, воспользоваться рекламируемой услугой и т.д. Так, в качестве фактологических аргументов выступает описание тех потребительских свойств товара, которые должны оказаться привлекательными для потенциального покупателя (потребности и вкусы последнего обязательно учитываются рекламопроизводителем). Напр., в рекламе телевизора Philips 21 перечисляются его технические характеристики и те потребительские свойства, которые этими характеристиками обеспечиваются:

Что такое новый телевизор Philips 21? Прежде всего это новый кинескоп… и многопозиционный регулятор резкости (технические характеристики). Благодаря им экран телевизора не будет отсвечивать даже в залитой солнцем комнате, а само изображение будет четким и контрастным (потребительские свойства).

У Philips 21 есть и другая замечательная особенность — та полнота и ясность звучания (потребительские свойства), которую создают стереофонические высоко- и низкочастотные динамики (технические характеристики) («Известия»).

Оценочные аргументы выражают положительные качества рекламируемого товара либо самого по себе, либо в ряду однородных товаров, при этом оценка часто гиперболизируется, напр.: Ariston. Наилучший из лучших; Эльсэв. Это событие в мире косметики.

В качестве аргументов также используются: авторитетное мнение; апелляция к имиджу фирмы, которая может быть оценена как гарант высокого качества товара; апелляция к имиджу адресата. Напр., в рекламе компьютера делается ссылка на опыт пользователей: Попробуйте Apple Макинтош, и Вы поймете, почему уже более 10 миллионов людей во всем мире используют его в своей работе! На авторитет фирмы ссылаются составители реклам в «Cosmopolitan»: Сегодня мы предлагаем последние разработки крупнейшей в мире косметической фирмы Л’Ореаль Париж; Нивеа. Это слово известно людям во всем мире. Nivea — это косметические изделия великолепного качества, которого Вы вправе ожидать от самой крупной косметической марки в мире. Примеры аргументов к адресату: Дикая Орхидея. Изысканное белье для притягательной женщины; Азартный бизнес для тех, кто умеет считать; Новая мягкая мебель от Nataly Verto. Новые формы, новые ощущения, новые возможности. А может быть, и новая жизнь.

Важным компонентом смысловой структуры Р. т. является так называемый сло́ган (англ. slogan — лозунг, девиз) — сжатая, ясная и легко воспринимаемая формулировка рекламной идеи, напр.: Ароматы счастливой жизни!; Наш высокий уровень — это Ваш взлет!; Вдохните аромат звезд!; Новое поколение выбирает Pepsy! и др. Слоган может помещаться не только в сильной — начальной — позиции текста, но и в его конце, как своеобразная выразительная точка, вывод. Языковое оформление слогана обусловлено требованиями краткости и выразительности, что в совокупности обеспечивает его афористичность. Для достижения этого используются различные синтаксические фигуры и средства словесной выразительности: метонимия (Продаем холод!), метафора (Открытая дверь на мировой рынок), антитеза и параллелизм (Максимум знаний в классе — минимум усилий дома!), эпифора (Больше, чем деньги, лучше, чем деньги) и др.

Все языковые средства, используемые в Р. т., подчинены цели воздействия на адресата, побуждения его к совершению действия, желательного для рекламопроизводителя. Это обеспечивается благодаря соблюдению определенных стилистических принципов, обеспечивающих экспрессивность Р. т.: диалогичности, личностности (интимизации), усиления напряженности изложения и др.

Диалогичность, обеспечивающая установление контакта с адресатом, достигается за счет использования вопросительных предложений в форме прямого обращения (напр.: Почему бы Вам не изучить иностранный язык с нами?; Вас ограбили. У Вас угнали автомобиль, обчистили квартиру?); вопросно-ответных комплексов (напр.: Ваш холодильник нуждается в ремонте? ПО «Сокол» готово придти к Вам на помощь!; Хотите хорошо жить? Звоните!), а также диалогической формы целого текста, напр.:

— СПРОСИТЕ РИА «НОВОСТИ»!

Личностность изложения связана с ориентацией рекламиста на неформальный диалог с адресатом, что допускает замену ВЫ-общения на ТЫ-общение, языковую игру (см.), употребление разг. и просторечных выражений. В качестве типичных приемов интимизации рекламного сообщения используются:

— личные местоимения (В нашем магазине Вы всегда можете купить…; Вы думаете, Вашей жене интересно то же, что и Вам? Какая женщина откажется от микроволновой печи?! В ее необходимости могут сомневаться только мужчины);

— обращения (Друзья! К Вам пришел гость — у Вас пустой холодильник!);

— особые синтаксические конструкции, обиходная лексика, фразеологизмы и др. элементы, свойственные разг. стилю речи, напр.: Заплати и бери!; Сразу и навсегда! от тараканов, мышей и крыс Вас избавит малое предприятие «Милена»; Вряд ли где дешевле!; За нами не заржавеет! Ремонт, восстановление и предпродажная подготовка автомашин; Дешево и сердито! Предлагаем компьютеры…;

— рифмовка, напр.: Опытен и даровит? — Позвони скорее в «ВИТ»!; Квадраты серые углов раскрасит фирма «Искрасофт»;

— прием аллюзии, т.е. соотнесение рекламной фразы с устойчивым, общеизвестным понятием или высказыванием литературного, исторического или мифологического характера. Приведем примеры: Есть такая фирма! Акционерное общество «ЛЭНД»; На пути к прогрессу «Рубикон» не обойдешь! Фирма «Рубикон» предлагает…; Есть и ситец, и парча! Торговый дом «Лентекс» реализует оптовые партии всех видов тканей; Две недели у Христа за пазухой! Ласковое море, пляж, розы и фрукты. Удобные апартаменты. Вечерние туалеты… Если Вы воображали нечто подобное, обращайтесь в нашу фирму!

Под напряженностью понимается усиленное ожидание продолжения текста, обеспечивающее заинтересованность адресата в получении информации. К механизмам создания напряженности относятся следующие:

— использование местоимений, требующих смыслового восполнения, напр.: Я тебе вот что скажу…;

— графическое выделение и / или повторы указательного слова ЭТО, указывающего на незаконченность синтаксической конструкции, напр.:

— необходимые знания и практические навыки в области экономики, финансов, права;

— эффективная организация деятельности фирмы;

— максимальное использование творческих возможностей руководителя;

— повторы ключевых слов;

— использование придаточных предложений с условным значением, напр.: Если Вы хотите купить или продать

КВАРТИРУ, КОМНАТУ, ДАЧУ, ДОМ

АГЕНТСТВО «21 ВЕК» — ВАШ ЛУЧШИЙ ПОМОЩНИК

— использование отрицательных конструкций с оценочным значением, усиливаемым противопоставлением, которые создают эффект ожидания, напр.: Мы не говорим о низких ценах. Мы по ним торгуем!; Мы не можем остановить рост цен, НО мы можем заставить дивиденды расти вместе с ценами.

Приведенные примеры показывают, что в языковом оформлении Р. т. наблюдается стилистическая пестрота — от ориентированности на оф.-дел. или науч. стиль до открытой разговорности, от высокой поэтики до жаргона и просторечия, что объясняется, с одной стороны, спецификой рекламируемого предмета, с другой — ориентированностью рекламного сообщения на определенную потребительскую аудиторию.

Р. т. стали неотъемлемой частью нашей повседневной жизни, они тиражируются СМИ в количестве, рассчитанном практически на все население страны. Механизмы распространения Р. т. таковы, что они входят в сознание адресата даже помимо его желания. В силу этих причин вопросы культуры речи, соблюдения этических и речевых норм становятся в сфере рекламы особенно важными. Элементарные орфографические ошибки; неумеренное использование иностранных слов; неестественные, фальшивые интонации; не соответствующие русскому менталитету жесты, мимика, стереотипы речевого поведения — все это вызывает раздражение, недовольство, нервозность и в конечном счете отвращение к объекту рекламы. Среди типичных речевых ошибок, зафиксированных в Р. т., выделим следующие:

— нарушение норм управления (бальзам для натирания в кожу вместо натирания кожи; За 3 дня вы похудеете до 15 кг вместо похудеете на 15 кг);

— лексические ошибки, вызванные искажением значения слова (мистическое завещание Сталина &LT;реклама фильма&GT; вместо мифическое, мнимое завещание) или незнанием его ассоциативного ореола (бар-ресторан в Москве «Сивый мерин»);

— нарушение лексической сочетаемости (Ваше горло не будет першить вместо в горле не будет першить);

— калькирование иноязычных конструкций (традиции шоколадного качества вместо качество шоколада);

— алогичное построение фразы (Похудение — 100%; Требуется мужчина на мясо &LT;рубщик мяса&GT;; Лечу от храпа: аппарат «Гильотина»);

— неоправданное смешение стилистически чужеродных элементов. Напр., рекламно-агитационный текст, призывающий читателей газеты на сеансы массового исцеления к «провидице Дарье» и «бабушке Поле», утверждает: После встречи с ними отступят сердечно-сосудистые заболевания, неврозы, заболевания легких, бронхов, печени и почек, тромбофлебиты, варикозное расширение вен, гипертония и гипотония… Восстановится зрение, слух, встанут и пойдут калеки, массово выйдут камни из почек, желчного пузыря, наступит избавление от одиночества, вновь восстановятся семьи. В этом тексте стилистически неоправданно совмещены перифраз о калеках (слепых и расслабленных) из евангельских текстов, газетизм массово и терминологическая метафора камни выйдут из почек, образное значение которой в специальных текстах уже стерлось, а здесь возрождается, создавая незапланированный комический эффект.

Подобные ошибки обнаруживают низкий культурно-речевой уровень рекламистов, подрывают уважение и к сообщению, и к рекламодателю.

Несмотря на то что техника создания Р. т. в России испытывает сильное западное влияние, авторы рекламных сообщений должны учитывать запросы потенциального адресата-россиянина: национально обусловленную систему ценностей, менталитет, культурно-исторический опыт, социально-экономические условия и др. В связи с этим необходимо обучать начинающих рекламистов созданию позитивных рекламных образов и формированию посредством рекламы конструктивных жизненных установок.

В целом стилистика рекламы, изучающая закономерности функционирования в Р. т. языковых средств, только формируется как научная и прикладная дисциплина.

Лит.: Розенталь Д.Э., Кохтев Н.Н. Язык рекламных текстов. — М., 1981; Речевое воздействие в сфере массовой коммуникации. — М., 1990; Кохтев Н.Н. Стилистика рекламы. — М., 1991; Его же: Реклама: Искусство слова. — М., 1997; Его же: Оптимальные параметры рекламы // Культура русской речи и эффективность общения. — М., 1996; Гермогенова Л.Ю. Эффективная реклама в России. — М., 1994; Кафтанджиев Х. Тексты печатной рекламы. — М., 1995; Кромптон А. Мастерская рекламного текста. — Тольятти, 1995; Кара-Мурза Е.С. Культура речи в рекламной деятельности // Журналистика и культура русской речи. Вып. 1. — М., 1996; Ее же: О бедной рекламе замолвите слово // Журналистика и культура русской речи. Вып. 3. — М., 1997; Ее же: «Найдена формула счастья». Проблема аргументации в рекламе // Журналистика и культура русской речи. Вып. 7. — М., 1999; Майданова Л.М., Лазарева Э.А. Практическая стилистика жанров СМИ: репортаж, корреспонденция, рецензия, радиообзор печати, реклама: Учеб. пособие. — Екатеринбург, 1996; Литвинова А.В. Короче афоризма, умнее заголовка: Успех рекламы начинается со слогана. — М., 1997; Почепцов Г.Г. Символы в политической рекламе. — Киев, 1997; Липатова В.Ю. Реклама // Педагогическое речеведение. Словарь-справочник. — М., 1998; Литвинова А., Литвинов С. Сколько весит слово? «Статьевая» реклама в прессе. — М., 1998; Морозова И. Слагая слоганы. — М., 1998; Музыкант В.Л. Теория и практика современной рекламы. В 2-х частях. — М., 1998; Реклама и связи с общественностью: теория и методика профессионального творчества. Ч. 1 / Под редакцией М.А. Шишкиной. — М., 1998; Стернин И.А. Общественные процессы и развитие современного русского языка. Очерк изменений в русском языке конца XX века. — Воронеж-Пермь, 1998; Колесов В.В. «Жизнь происходит от слова. — СПб., 1999; Ученова В.В., Старых Н.В. История рекламы, или Метаморфозы рекламного образа. — М., 1999; Бландел Р. Эффективные бизнес-коммуникации. Принципы и практика в эпоху информации / Пер. с англ. — СПб, 2000; Ученова В.В. и др. Реклама: Палитра жанров. — М., 2000; Евстафьев В.А. Журналистика и реклама: Основы взаимодействия (опыт теоретического исследования). — М., 2001; Корнилова Е., Гордеев Ю. Слово и изображение в рекламе. — Воронеж, 2001; Фещенко Л.Г. Структура рекламного текста: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — СПб., 2002; Przewodnik po stylistyce polskiej / Red. n. St. Gajda. — Opole, 1995.

Е.А. Баженова, О.В. Протопопова

Лексика, имеющая книжную окраску. Употребляется она преимущественно в научном, деловом, публицистическом стилях. К.с. выделяются на фоне нейтральных: есть (нейтр.) — вкушать (книжн.); захотеть (нейтр.) — восхотеть (книжн.); создатель (нейтр.) — творец (книжн.). К книжной лексике также относятся слова с суффиксами книжного происхождения и соответствующей функционально-стилевой окраской: -ств-, -ость, -изм, ур-, -ани(е), -ени(е), -тель, -ист, -тор, -изн- (достоинство, авторство, всеобщность, сущность, марксизм, оптимизм, альтруизм, скульптура, корректура, аспирантура, восклицание, блуждание, ваятель, колонизатор, отчизна и др.). С помощью суффиксов книжного происхождения постоянно образуются новые научные термины: -ость: — плавкость, ковкость; -ств: -гегельянство; -изм: -идеализм, феодализм; -аци(я) вулканизация; профессионализмы: -к- вклейка, обмотка; -аж- метраж и др. Функционально окрашены приставки книжного происхождения, характерные для научных и научно-технических, официально-деловых терминов и публицистической лексики: востребовать, играть, воспретить, анормальный, антихудожественный, ультрафиолетовый, экстраординарный. Излишнее насыщение текста К. с. разрушает стилевую структуру, свойственную определенному типу текста, а также нарушает одно из коммуникативных качеств речи — ее уместность.

Абстрактное обозначение сущностных, типовых особенностей функционального стиля в отвлечении от конкретных модификаций — вариантов;

инвариант функционального стиля синтезирует в себе однородные объекты — информационные модели функциональных стилей. Одна из возможных схем может быть представлена следующим образом: Инвариантная схема стиля:

1) опираясь на типовую ситуацию общения

2) и стилевые черты, формирующие стилевую структуру текста

3) при помощи функционально обусловленного набора языковых средств

4) создаем текст соответствующего стиля.

1) Одна из основных функций речи, свойственная разным стилям, в том числе и научному. Связана она с такой задачей речи, как сообщение существенных признаков предмета, объяснение причин явлений. Информативная функция речи может порождать такую стилевую черту, как обобщенность-отвлеченность.

2) Один из элементов ситуации общения, характерный для информационной модели научного стиля.

1) семы содержательного характера;

2) семы, характеризующие стилевую принадлежность синонима;

3) стилистические коннотативные семы.

1) семы содержательного характера;

2) семы, характеризующие стилевую принадлежность синонима;

3) стилистические коннотативные семы.

Совокупность канцеляризмов, проникших за пределы делового письма в другие стили и неуместно здесь употребляемых. К. разрушает стилевую структуру текста, а также нарушает чистоту речи.

Эффективный стилистический прием, который наблюдается в художественной, разговорной, публицистической речи. Так, настоящее время глагола может употребляться в значении прошедшего: Нынче в пять часов утра, когда я открыл окно, моя комната наполнилась запахом цветов, растущих в скромном палисаднике. Ветки цветущих черешен смотрят мне в окно, и ветер иногда усыпает мой письменный стол их белыми лепестками. (М. Лермонтов). Вместо формы повелительного наклонения глагола может употребляться глагол неопределенной формы, что усиливает категоричность приказа, вводит в художественную речь интонацию разговорности: — Не разговаривать, — зашипел Лучкин, спрыгивая на перрон. (П.Безруких). В публицистической речи неопределенная форма глагола вместо повелительного наклонения помогает выразить такую стилевую черту, как призывность: Убрать урожай без потерь! Выполнить план в срок! Повысить качество обучения и воспитания в школе! Подобные предложения использовались в заголовках публицистических статей.

Метод лингвистического исследования, ориентированный на комплексное описание иерархии значений, форм, функций. (Примечание: Данный метод описан в монографии Т.В. Жеребило. Лингвостилистическая абстракция как метод исследования — Назрань; Изд-во ИнгГУ, 2001; 2-е изд.- Магас: Инг ГУ, 2003.-223 с.). В языкознании в качестве универсальной процедуры всегда использовалась лингвистическая абстракция, но, как показали современные исследования, не все виды абстракции дают возможность описать лингвистические единицы как синтез их интегральных признаков, составляющих единство. Между тем, общеизвестно, что целью науки является познание сущности предметов, в данном случае, лингвистических единиц. Для анализа стилистически дифференцированных текстов была выделена лингвостилистическая абстракция рациональной структуры предмета, не имеющая отношения к родовидовым процедурам анализа единичного и общего. Используя ее, выделяем некий абстрактный предмет, в частности, структурную схему или модель, и на их примере анализируем существенные свойства лингвистических единиц. Понятие о предельном предмете вводится через один или несколько законов, определяющих его сущность. Предположим, информационная модель стиля взята как предельный предмет.

На ее основе мы выявляем:

1) признаки типовой ситуации общения (действие экстралингвистических факторов, задачи общения, функции, присущие коммуникации, проходящей в определенных условиях);

2) стилевую структуру текста;

3) набор языковых средств, не подчиняющихся ситуации общения, но находящихся в отношении взаимной корреляции. В отличие от родовидовой абстракции, использующей генерализацию как основной прием исследования, лингвостилистическая абстракция является неклассическим видом абстракции рациональной структуры предмета, позволяющей, в отличие от анализа единичного и общего, исследовать сущностные свойства лингвистических единиц, которые вводятся в модель через законы отношений.

1) Набор языковых средств, характерных для научной речи. Например: нейтральная и книжная лексика с обобщенным и отвлеченным значением (скорость, движение, возгорание): конкретная лексика, выступающая для обозначения общих понятий (волк, лиса, медведь, олень) и др.

2) Один из элементов информационной модели научного стиля, входящий в набор языковых средств, смоделированный с опорой на такую стилевую черту, как обобщенность-отвлеченность.

Концепция языковой личности в отечественном языкознании в свое время разрабатывалась акад. В.В. Виноградовым. Затем наиболее детально она была отрефлектирована Ю.Н. Карауловым. (См: Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. /Отв. ред. член-кор. Д.Н. Шмелев. — М.: Наука, 1987. — 263 с.).

Структура языковой личности может рассматриваться как совокупность трех уровней. А именно:

1) вербально-семантический уровень, лексикон личности, понимаемый в широком смысле, включающий также фонд грамматических знаний личности;

2) лингвокогнитивный, представляющий тезаурус личности, в котором запечатлен «образ мира», или система знаний о мире;

3) мотивационный, уровень деятельностно-коммуникативных потребностей, отражающий прагматикон личности: систему ее целей, мотивов, установок и интенциональностей.

Единицы, используемые языковой личностью на том или ином уровне, различны, а значит, различны их форма, значение, функции, их лингвостилистическая направленность. Лексикон ориентирован на раскрытие «ближайших» значений. Если мы возьмем термины лингвостилистики, культуры речи, лингвистики текста, производную лексику, рассматриваемую на основе схем и моделей СТ, то увидим, что семантика этих единиц оказывается вторичной, производной по отношению к знаниям о мире (дальнейшим значениям). На лексическом уровне они все замыкаются в зоне ближайших значений, обусловленных контекстом. На первое место выступает семантика, пропущенная через призму текстов. Если семантика, представленная на первом уровне, довольствуется идентификацией, опознанием, «узнаванием» вещи, то знания о мире ориентированы на деятельность, действия с вещью. Однако, современные исследователи (философы, лингвисты), рассматривая когнитивную функцию языка, а также лингвокогнитивный уровень личности, останавливаются на способах концептуализации мира, оставляя в стороне эмоционально-оценочный компонент речи. Отсюда неадекватный, поверхностный анализ экспрессивной лексики и других языковых средств, связанных с эмоционально-оценочными компонентами различных стилей. Словоцентристский подход к изучению языка, который неизбежно отбрасывает нас со второго уровня на первый — низший уровень, лишает возможности учитывать ситуацию общения. Слова, вырванные из контекста, создают искаженную «языковую картину мира». И это вполне закономерно, если представить, что семантика на первом уровне хранится в объективированном виде, при переходе же ее к субъективации, когда совокупность слов усваивается пользователем, способом существования семантики становится квазисистематизированная вербальная сеть. В «сети» каждое слово или его значение связано со всеми другими, в результате чего размывается семантика того или иного слова. Наступает некое состояние предсистемности, когда вербально-семантическая сеть с ее «предсистемностью» и размытостью кажется необозримой, бесконечной, не поддающейся осмыслению. Способы квантования вербальной сети могут возникнуть стихийно или осознанно в случае целенаправленного обучения на втором — субъективном уровне, где приемы квантования основываются на актуализации, выведении на уровень сознания отдельных фрагментов, участков сети. Тезаурусный уровень организации языковой личности включает знания, которые могут отличаться неравномерностью, поэтому и способы упорядочения единиц тезауруса совсем иные, нежели на уровне лексикона. Принцип организации единиц здесь не сетевой. Он может проявлять тенденцию к логико-понятийной упорядоченности, с одной стороны, а с другой стороны, может быть иерархически-координативным, синтезирующим в информационных моделях значения, формы, функции при помощи законов отношений, а не при помощи генерализации, основанной на родо-видовой абстракции. Вся совокупность единиц тезауруса развертывается из одной точки, из вершины (или нескольких вершин). Такие пирамидоидальные фигуры могут быть представлены информационными моделями функциональных стилей, стилистически дифференцированных текстов, коммуникативных качеств речи, схемами и моделями СТ, компоненты которых неоднородны, скорее всего они разнородны, как анизотропно само когнитивное пространство, заполненное различными единицами. Кроме укрупненных лингвистических единиц, представленных информационными моделями и текстами, здесь могут быть и просто слова, приобретшие статус обобщения, символа, и научные понятия, и образы, и картины, и осколки фраз, и сценарии, и др. единицы. Поскольку в информационные модели и функционально-стилистический инвариант, лежащий в основе соответствующих модификаций, различные компоненты вводятся через законы отношений, то мы можем вполне обоснованно говорить о неоднородности их структуры, которая не является свойством со знаком «минус», а наоборот, вытекает из самой природы лингвостилистической абстракции. Так, в информационную модель функционального стиля включены три основных компонента по абсолютно разным основаниям: типовая ситуация общения описана на основе экстралингвистических факторов, стилевые черты составляют стилевую структуру текста, языковые средства систематизированы на основе типовой ситуации общения и стилевой структуры текста, при этом языковые особенности непосредственно связаны со стилевыми чертами и опосредованно с типовой ситуацией общения — случай, когда мы можем пронаблюдать начало языковых процессов, приводящих впоследствии к явлению, названному «превращенной формой». Анализ лингвостилистических информационных моделей, текстовых, ортологических и др., подтверждает мысль о том, что, в отличие от вербальной сети, где связи между лингвистическими единицами однозначны, на когнитивном (тезаурусном) уровне преобладают не прямые отношения, а выводное знание, вероятностные зависимости. Если вербальная сеть имеет тенденцию к разбуханию, обладая свойством «дурной бесконечности», то единицы тезауруса как бы нацелены на минимизацию, сжатие, компрессию, качественное упрощение самих элементов, хотя при этом структура информационных моделей может постоянно усложняться, наращивая типы отношений, структуру в целом. На третьем, высшем уровне — уровне прагматикона — единицы обусловлены коммуникативными потребностями личности. Конечно, число потребностей может быть потенциально бесконечным. Очевидно, здесь следует принять за основу те типы коммуникативных потребностей, которые выделяются в лингвистике:

По существу коммуникативно-деятельностные потребности личности — это основные единицы мотивационного уровня. Однако при этом необходимо определить их лингвистические корреляты. Ю.Н Караулов в качестве коррелятов коммуникативно-деятельностных потребностей рассматривает образы прецедентных текстов. Но можно было бы ограничиться текстами, если бы речь шла только об обыденном уровне сознания. Между тем обращение к стилистике, культуре речи, теории текста предполагает определенный уровень подготовки, поэтому здесь в качестве коррелятов коммуникативно-деятельностных потребностей личности мы рассматриваем информационные модели, являющиеся комплексными лингвистическими единицами:

1) трехкомпонентные модели функциональных стилей и стилистически дифференцированных текстов;

2) шестикомпонентные модели коммуникативных качеств речи;

3) многомерные схемы и модели словообразовательных типов (СТ).

📸 Видео

Согласование, управление, примыканиеСкачать

Словосочетание. Виды синтаксической связи в словосочетании| Русский языкСкачать

Стилистически окрашенная и неокрашенная лексика | ОГЭ по русскому языку 2022Скачать

Словосочетание. Виды синтаксической связи в словосочетании| Русский языкСкачать

Русский язык. Словосочетание. Виды словосочетаний.Скачать

Русский язык 2 класс. «Понятие о словосочетании»Скачать

Русский язык 8 класс (Урок№9 - Словосочетание как единица синтаксиса. Виды словосочетаний.)Скачать

Стилистические особенности деловой речиСкачать

Стилистический анализСкачать

Виды связи в словосочетаниях: согласование, управление, примыканиеСкачать

6 класс - Русский язык - Омонимия. Стилистическая и эмоционально-экспрессивная окраска словаСкачать

Стилистический анализ текстаСкачать

Словообразовательная стилистика. Часть 1. Стилистическая окраска словообразовательных средствСкачать

СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ФИГУРЫ РЕЧИ: ГРАДАЦИЯСкачать

Стилистические свойства фразеологизмовСкачать

ЕГЭ по РУССКОМУ ЯЗЫКУ. РЕЧЕВЫЕ ОШИБКИ. 10 видов речевых ошибок.Скачать

Стилистический анализ текста | ЕГЭ по русскому языкуСкачать