Считался яков лукич в хуторе выпишите словосочетания (6 видео)

Содержание

Считался яков лукич в хуторе выпишите словосочетания
Пишем изложение с элементами сочинения по роману М.А. Шолохова «Поднятая целина» (9-й класс)
Ход урока
I. Чтение текста учителем.
II. Учащиеся должны озаглавить текст и составить простой план.
III. В качестве творческого задания предлагаю вопрос: можно ли оправдать поступок Якова Лукича?
🔍 Видео

Видео:Николай Васильевич Гоголь: Повести, служащие продолжением "Вечеров на хуторе близ Диканьки"Скачать

Считался яков лукич в хуторе выпишите словосочетания

ЖАНРЫ 360
АВТОРЫ 278 550
КНИГИ 658 204
СЕРИИ 25 237
ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 614 438

В конце января, овеянные первой оттепелью, хорошо пахнут вишневые сады. В полдень где-нибудь в затишке (если пригревает солнце) грустный, чуть внятный запах вишневой коры поднимается с пресной сыростью талого снега, с могучим и древним духом проглянувшей из-под снега, из-под мертвой листвы земли.

Тонкий многоцветный аромат устойчиво держится над садами до голубых потемок, до поры, пока не просунется сквозь голызины ветвей крытый прозеленью рог месяца, пока не кинут на снег жирующие зайцы опушенных крапин следов…

А потом ветер принесет в сады со степного гребня тончайшее дыхание опаленной морозами полыни, заглохнут дневные запахи и звуки, и по чернобылу, по бурьянам, по выцветшей на стернях брице, по волнистым буграм зяби неслышно, серой волчицей придет с востока ночь, – как следы, оставляя за собой по степи выволочки сумеречных теней.

По крайнему к степи проулку январским вечером 1930 года въехал в хутор Гремячий Лог верховой. Возле речки он остановил усталого, курчаво заиневшего в пахах коня, спешился. Над чернью садов, тянувшихся по обеим сторонам узкого проулка, над островами тополевых левад высоко стоял ущербленный месяц. В проулке было темно и тихо. Где-то за речкой голосисто подвывала собака, желтел огонек. Всадник жадно хватнул ноздрями морозный воздух, не спеша снял перчатку, закурил, потом подтянул подпругу, сунул пальцы под потник и, ощутив горячую, запотевшую конскую спину, ловко вскинул в седло свое большое тело. Мелкую, не замерзающую и зимой речушку стал переезжать вброд. Конь, глухо звякая подковами по устилавшим дно голышам, на ходу потянулся было пить, но всадник заторопил его, и конь, ёкая селезенкой, выскочил на пологий берег.

Заслышав встречь себе говор и скрип полозьев, всадник снова остановил коня. Тот на звук сторожко двинул ушами, повернулся. Серебряный нагрудник и окованная серебром высокая лука казачьего седла, попав под лучи месяца, вдруг вспыхнули в темени проулка белым, разящим блеском. Верховой кинул на луку поводья, торопливо надел висевший до этого на плечах казачий башлык верблюжьей шерсти, закутал лицо и поскакал машистой рысью. Миновав подводу, он по-прежнему поехал шагом, но башлыка не снял.

Уж въехав в хутор, спросил у встречной женщины:

– А ну, скажи, тетка, где тут у вас Яков Островнов живет?

– А вот за тополем его курень, крытый черепицей, видите?

Возле крытого черепицей просторного куреня спешился, ввел в калитку коня и, тихо стукнув в окно рукоятью плети, позвал:

– Хозяин! Яков Лукич, выйди-ка на-час[1].

Без шапки, пиджак – внапашку, хозяин вышел на крыльцо; всматриваясь в приезжего, сошел с порожков.

– Кого нелегкая принесла? – улыбаясь в седеющие усы, спросил он.

– Не угадаешь, Лукич? Ночевать пускай. Куда бы коня поставить в теплое?

– Нет, дорогой товарищ, не призначу. Вы не из рика будете? Не из земотдела? Что-то угадываю… Голос ваш, сдается мне, будто знакомый…

Приезжий, морща бритые губы улыбкой, раздвинул башлык.

И Яков Лукич вдруг испуганно озирнулся по сторонам, побледнел, зашептал:

– Ваше благородие! Откель вас. Господин есаул. Лошадку мы зараз определим… Мы в конюшню… Сколько лет-то минуло…

– Ну-ну, ты потише! Времени много прошло… Попонка есть у тебя? В доме у тебя чужих никого нет?

Приезжий передал повод хозяину. Конь, лениво повинуясь движению чужой руки, высоко задирая голову на вытянутой шее и устало волоча задние ноги, пошел к конюшне. Он звонко стукнул копытом по деревянному настилу, всхрапнул, почуяв обжитый запах чужой лошади. Рука чужого человека легла на его храп, пальцы умело и бережно освободили натертые десны от пресного железа удил, и конь благодарно припал к сену.

– Подпруги я ему отпустил, нехай постоит оседланный, а трошки охолонет – тогда расседлаю, – говорил хозяин, заботливо накидывая на коня нахолодавшую попонку. А сам, ощупав седловку, уже успел определить по тому, как была затянута чересподушечная подпруга, как до отказу свободно распущена соединяющая стременные ремни скошевка, что гость приехал издалека и за этот день сделал немалый пробег.

– Зерно-то водится у тебя, Яков Лукич?

– Чудок есть. Напоим, дадим зернеца. Ну, пойдемте в куреня, как вас теперича величать и не знаю… По-старому – отвык и вроде неудобно… – неловко улыбался в темноте хозяин, хотя и знал, что улыбка его не видна.

– Зови по имени-отчеству. Не забыл? – отвечал гость, первый выходя из конюшни.

– Как можно! Всю германскую вместе сломали, и в эту пришлось… Я об вас часто вспоминал, Александр Анисимович. С энтих пор, как в Новороссийском расстрялись с вами, и слуху об вас не имели. Я так думал, что вы в Турцию с казаками уплыли.

Вошли в жарко натопленную кухню. Приезжий снял башлык и белого курпяя[2] папаху, обнажив могучий угловатый череп, прикрытый редким белесым волосом. Из-под крутого, волчьего склада, лысеющего лба он бегло оглядел комнату и, улыбчиво сощурив светло-голубые глазки, тяжко блестевшие из глубоких провалов глазниц, поклонился сидевшим на лавке бабам – хозяйке и снохе.

– Здорово живете, бабочки!

– Слава богу, – сдержанно ответила ему хозяйка, выжидательно, вопрошающе глянув на мужа: «Что это, дескать, за человека ты привел и какое с ним нужно обхождение?»

– Соберите повече́рять, – коротко приказал хозяин, пригласив гостя в горницу к столу.

Гость, хлебая щи со свининой, в присутствии женщин вел разговор о погоде, о сослуживцах. Его огромная, будто из камня тесанная, нижняя челюсть трудно двигалась; жевал он медленно, устало, как приморенный бык на лежке. После ужина встал, помолился на образа в запыленных бумажных цветах и, стряхнув со старенькой, тесной в плечах толстовки хлебные крошки, проговорил:

– Спасибо за хлеб-соль, Яков Лукич! Теперь давай потолкуем.

Сноха и хозяйка торопливо приняли со стола; повинуясь движению бровей хозяина, ушли в кухню.

Секретарь райкома партии, подслеповатый и вялый в движениях, присел к столу, искоса посмотрев на Давыдова, и, жмурясь, собирая под глазами мешковатые складки, стал читать его документы.

За окном, в телефонных проводах, свистал ветер, на спине лошади, привязанной недоуздком к палисаднику, по самой кабаржине кособоко прогуливалась – и что-то клевала – сорока. Ветер заламывал ей хвост, поднимал на крыло, но она снова садилась на спину старчески изможденной, ко всему безучастной клячи, победно вела по сторонам хищным глазком. Над станицей низко летели рваные хлопья облаков. Изредка в просвет косо ниспадали солнечные лучи, вспыхивал – по-летнему синий – клочок неба, и тогда видневшийся из окна изгиб Дона, лес за ним и дальний перевал с крохотным ветряком на горизонте обретали волнующую мягкость рисунка.

– Так ты задержался в Ростове по болезни? Ну что ж… Остальные восемь двадцатипятитысячников приехали три дня назад. Митинг был. Представители колхозов их встречали. – Секретарь думающе пожевал губами. – Сейчас у нас особенно сложная обстановка. Процент коллективизации по району – четырнадцать и восемь десятых. Все больше ТОЗ[3]. За кулацко-зажиточной частью еще остались хвосты по хлебозаготовкам. Нужны люди. Оч-чень! Колхозы посылали заявки на сорок три рабочих, а прислали вас только девять.

И из-под припухлых век как-то по-новому, пытливо и долго, посмотрел в зрачки Давыдову, словно оценивая, на что способен человек.

Видео:Николай Васильевич Гоголь: Вечера на хуторе близ Диканьки (аудиокнига)Скачать

Пишем изложение с элементами сочинения по роману М.А. Шолохова «Поднятая целина» (9-й класс)

Разделы: Литература

Класс: 9

отработка умения озаглавливать текст и составлять план;
совершенствование навыков анализа текста;
отработка умения аргументированно излагать собственную позицию.

Предлагаемый текст для изложения – отрывок из романа М. А. Шолохова “Поднятая целина”. Даже если на уроках литературы изучается роман “Тихий Дон”, можно смело его использовать, так как элемент сочинения предполагает умение анализировать предложенный отрывок.

Ход урока

I. Чтение текста учителем.

В ночь, когда к Якову Лукичу Островнову приехал его бывший сотенный командир, есаул Половцев, был у них долгий разговор. Половцев предложил Якову Лукичу вступить в Союз освобождения Дона и уговорить надежных казаков примкнуть к ним.

Перед светом Яков Лукич разбудил спавшую в боковой комнатушке свою восьмидесятилетнюю старуху мать. Коротко рассказал ей о целях приезда бывшего сотенного командира.

– Благословите, мамаша? – Яков Лукич встал на колени.

– Ступай, ступай на них, супостатов, чадунюшка! Господь благословит! Церква закрывают… Попам житья нету… Ступай.

Наутро Яков Лукич разбудил гостя и объявил ему о своем согласии.

Когда Половцев и Лятьевский надолго уехали из Гремячего Лога, старуха мать спрашивала у сына:

– А офицерья куда запропастились. И ты тоже. То благословение брал, а то уж опять этой власти прислуживаешь!

– Ох, мамаша, кровя вы мне замораживаете! Оставьте вы ваши глупые разговоры! Ну, к чему вы об этом вспоминаете? Вы ишо при людях ляпните. Голову вы с меня сымете, мамаша…

После такого разговора Яков Лукич всем с пущей строгостью приказывал:

– За бабкой глядите во все глаза! Упекет она меня! Как кто чужой к нам на

порог, зараз же примыкайте ее в горенке.

И старуху стали день и ночь держать под замком. Но по воскресеньям ее выпускали беспрепятственно. Она шла к сверстницам, таким же дряхлым старушонкам, и плакала, жаловалась им:

– Ох, матушки мои сердешные! Наши-то, Яков с женушкой, запирают меня под замок… Одними постными сухариками и кормлюся, сухарик-то ем, слезьми своими запиваю. А раньше, в пост, как у нас офицерья жили, так наши-то мне и щец постных сварют, и зварку, бывало, дадут… а зараз уж так на меня взъелись, а за что – сама не ведаю. То приходил благословения выпрашивал власть эту бусурманскую уничтожать,а то и слова не скажи…

Однажды, когда Половцев и Лятьевский снова вернулись, в дом Островнова пришли четыре старухи и настоятельно потребовали, чтобы их провели к господам офицерам. Старухам не терпелось узнать, когда офицеры, с помощью приютившего их Якова Лукича и других гремяченских казаков, начнут восстание и свергнут безбожную Советскую власть. Тщетно жена Якова Лукича уверяла их, что никаких офицеров в доме не было и нет, В ответ на это одна из них разгневанно сказала ей: “ Молода ты мне, матушка, брехать! Твоя же родная свекровь говорила нам, что офицерья ишо с зимы проживают у вас в горнице. Знаем, что живут они, потаясь людей, но ведь мы же никому не скажем про них. Веди нас к старшему, какого Александром Анисимычем кличут!”

Яков Лукич сообщил о случившемся Половцеву, и тот понял, что ему незамедлительно надо скрыться. Перед тем как расстаться, Половцев сказал Якову Лукичу: “ Ну, будь здоров, Лукич! Ты подумай, Лукич, насчет своей мамаши… Она может завалить все наше дело”…

Яков Лукич вернулся домой и необычно сурово сказал жене:

– Ты вот что… ты мать больше не корми и воды ей не давай… она все равно помрет не нынче – завтра…

Жена Якова Лукича только ахнула:

– Яша! Лукич! Ты же сын ее!

И тут Яков Лукич, чуть ли не впервые за все время совместного и дружного житья, наотмашь, с силой ударил немолодую свою жену, сказал приглушенно и хрипло:

– Молчи! Она же нас в такую трату даст! Молчи! В ссылку хочешь?

Яков Лукич снял с сундука небольшой замок и замкнул дверь горенки, где была его мать.

Старуха услышала шаги. Давным-давно она привыкла узнавать его по шагам…

Да и как же ей было не научиться распознавать слухом даже издали поступь сына?

Пятьдесят с лишним лет назад она – тогда молодая и красивая казачка, – отрываясь от домашней работы, стряпни, с восторженной улыбкой прислушивалась к тому, как неуверенно, с перерывами шлепают по полу в соседней горнице босые ножонки ее первенца, ее единственного и ненаглядного Яшеньки, только что научившегося ходить.

Потом она слышала, как вприпрыжку, с пристуком, топочут по крыльцу ножки ее маленького Яшутки, возвращающегося из школы…

Тянулась жизнь, и вот она – уже пожилая мать – недовольно вслушивается по ночам в легкую, как бы скользящую походку Яши. Когда он поздно возвращался с игрищ, казалось, что чирики его почти не касаются половиц, – так легка и стремительна была его

юношеская поступь. Незаметно для нее сын стал взрослым семейным человеком. тяжеловесную уверенность приобрела его походка.

Вот и теперь, заслышав его шаги, она спросила глуховатым, старушечьим голосом: “ Яша, это ты?”

Сын не отозвался ей. Он постоял возле двери и вышел во двор, почему-то ускорив шаги. Сквозь дремоту старуха подумала: “ Хорошего казака я родила и доброго хозяина, слава богу, вырастила! Все спят, а он на баз пошел, по хозяйству хлопочет”. И горделивая материнская улыбка слегка тронула ее бесцветные, высохшие губы…

С этой ночи в доме стало плохо…

Старуха , немощная и бессильная , все же жила; она просила хоть кусочек хлеба, хоть глоток воды, и Яков Лукич, крадучись проходя по сенцам, слышал ее задавленный и почти немой шепот:

– Яшенька мой! Сыночек родимый! За что же?! Хуть воды-то дайте!

… Не четвертый день в доме стало тихо. Яков Лукич дрожащими пальцами снял замок, вместе с женой вошел в горенку, где когда-то жила его мать. Старуха лежала на полу около порога, и случайно забытая на лежанке еще с зимних времен старая кожаная рукавица была изжевана ее беззубыми деснами А водой она пробавлялась, находя ее на подоконнике, где сквозь прорезь ставни перепадал легкий, почти незаметный для глаза и слуха дождь и, может быть, ложилась в это туманное лето роса…

Подруги покойницы обмыли ее сухонькое, сморщенное тело, обрядили, поплакали, но на похоронах не было человека, который плакал бы так горько и безутешно, как Яков Лукич. И боль, и раскаяние, и тяжесть понесенной утраты – все страшным бременем легло в этот день на его душу…

II. Учащиеся должны озаглавить текст и составить простой план.

1) Возможные варианты заглавия:

“Страшное бремя”, “Зверское преступление”, “Позднее раскаяние”, “За что?”.

2) Примерный план изложения:

Материнское благословение.
“Глупые разговоры”.
Неосторожная откровенность.
Неожиданный визит старух и их требования.
Страшное решение Якова Лукича.
Шаги родимого сыночка.
“С этой ночи в доме стало плохо”…

III. В качестве творческого задания предлагаю вопрос: можно ли оправдать поступок Якова Лукича?

Важно, чтобы при ответе на вопрос учащиеся проанализировали предложенный текст и обратили внимание на ряд противоречий в поступках героя.

Яков Лукич, будучи уже зрелым, самостоятельным человеком, просит благословения у матери, когда Половцев предлагает ему вступить в Союз освобождения Дона. Его поступок понятен: по христианским обычаям перед каждым новым делом, начинанием дети обращались за советом к родителям. Считалось, что без родительского благословения не будет удачи. Вспомним, как Чичиков внял родительскому слову: “Копи и береги копейку”; и наоборот, как трагично сложилась судьба Катерины Ивановны в романе Ф. М. Достоевского “Преступление и наказание”, ослушавшейся родительской воли.

Но вот парадокс! После предостережения Половцева Яков Лукич самостоятельно принимает такое страшное решение: заморить мать голодом, а по сути, умертвить ее. И уже без всякого благословения.

Важно обратить внимание на ряд важных деталей в поведении Якова Лукича в тот

момент, когда он принял такое решение: “необычно сурово” сказал жене, “наотмашь, с силой ударил” жену, не отозвался на вопрос матери, вышел во двор, “почему-то ускорив шаги”. Все это свидетельствует о несвойственной ему жестокости. Почему он так поступает? Яков Лукич боится изменить решение, поддавшись на уговоры жены, вступив в разговор с матерью, боится передумать, поэтому не задерживается ни на минуту у ее двери. Боится, что человеческое возьмет верх?

Волосы шевелятся на голове от этой ужасной сцены. А что же Яков Лукич? Он “крадучись” проходил мимо горенки, в которой жила мать. “Крадучись”, как преступник, да не как, а настоящий преступник! Слышал сдавленный шепот матери, но был неумолим! Какое черствое сердце надо иметь, а точнее не иметь его, чтобы сотворить такое! А мать, слыша шаги сына в горнице, думала: “ Хорошего казака я родила, доброго хозяина вырастила”. На ее лице – горделивая улыбка. Ей и в голову не приходило, что в этот момент сын замышлял зверство. Мать до последнего момента любила сына, верила в него, ждала, что он придет ей на помощь, но тщетно. Она не понимала, за что так бесчеловечно поступали с ней. Она не подозревала о том, что стала реальной угрозой для осуществления планов Половцева и его союзников. Почему она рассказала подругам о пребывании в их доме Половцева и Лятьевского? То ли в силу возраста не понимала всей сложности положения, то ли просто хотела похвастаться сыном.

Данный текст заканчивается словами: “ И боль, и раскаяние, и тяжесть понесенной утраты – все страшным бременем легло на его душу”. А разве до того, как это случилось, он не понимал, что творил? А ведь понимал, и этому есть доказательство – еще одна деталь: “дрожащими пальцами снял замок”. Значит, знал, что совершал, но оправдывал себя. Чем? Что может оправдать человека, который собственными руками отправил мать на тот свет? Чего так боялся Яков Лукич, что даже был готов на преступление против самого близкого человека? Боялся за себя. Он предал мать, родственные узы, во имя чего? Светлого будущего для себя и семьи? А будет ли оно, это светлое будущее? Возможно ли оно после случившегося? Ведь до конца своих дней его будет мучить совесть, но ничего уже нельзя будет изменить: случилось непоправимое.

Самое страшное, когда люди во имя каких – либо сомнительных идей преступают через родственные связи, узы, потому что нет ничего важнее и дороже, чем мать, семья. Нравственные принципы и ценности, христианские заповеди должны оставаться незыблемы.